Старые истории - Нина Буденная

— Отставить разговоры! По коням! Эскадрон, шашки к бою!

Мы приготовились, и вовремя: из хутора в пыли и топоте вылетел отряд махновцев. Конармейцы ринулись ему навстречу. И пошел дым коромыслом! Звенят шашки, хрипят кони, кричат люди. Сабельный бой — он азартный, азартный и страшный, как все на войне.

Новобранцы дрались превосходно, но махновцы сопротивлялись с яростью и упорством обреченных, да и перевес в численности был на их стороне, а между тем свердловцев нет как нет.

Я залез в «мерседес» — он высокий, с него удобнее наблюдать за ходом сражения. Весь прямо-таки искрутился — где ты, мой Казбек? Идет схватка, а я вроде бы со стороны наблюдаю. Непривычно, досадно и своим нечем помочь.

Кажется, считанные секунды, а о чем только не передумаешь в эти до предела сжатые опасностью мгновения. Я и за боем следил, и прикидывал его исход, и изыскивал наши возможности, и рассчитывал те шаги, которые предстоит предпринять в той или иной ситуации, совершенно исключив мотоотряд, который как черти съели. И был озабочен его судьбой.

— Товарищ красноармеец, — подозвал я кавалериста из того небольшого резерва, который оставил на всякий случай. — Скачите вдогонку за мотоотрядом. Они, видимо, проскочили поворот на проселок, который идет вокруг прудов. Поверните их.

— Слушаюсь, — крикнул паренек и вмиг скрылся в облаке пыли.

Как выяснилось позже, так оно и случилось — свердловцы отклонились в сторону километров на девятнадцать. По дороге у них отстали две машины — техника не сработала. Это сыграло нам на руку. Когда грузовики снова завелись и тронулись, их водители свернули как раз в нужном месте и в самый разгар схватки появились на поле боя.

Попав в самое пекло, лишенные командира бойцы сразу несколько растерялись: они соскочили с грузовиков, метнулись в сторону, потом опомнились, спохватились, кинулись обратно к пулеметам. В это время на них налетели махновцы и начали рубить. Я бросил им на помощь свой миниатюрный резерв. Конармейцы отогнали махновцев, те развернули коней и поскакали к «мерседесу». Шофер стал разворачивать машину — ему очень не понравилась несущаяся к нам ревущая, разъяренная боем толпа. Но, едва съехав с дороги, машина немедленно увязла в пашне.

— Зеленский, к пулемету! — закричал я. Петр Павлович схватил пулемет, вытащил его из машины и, укрывшись за колесом, приготовился стрелять, а я тем временем достал гранаты и сложил их поудобнее, чтобы под рукой были.

Но повоевать мне на этот раз не удалось, потому что Зеленский стрелял очень удачно и не только отогнал наших непосредственных противников, которых было человек тридцать, но и помог огнем нашим рубакам. Бой переломился, махновцы побежали беспорядочно, бестолково, с максимальной скоростью, которую можно было выжать из усталых коней. Как заведено, конармейцы начали их преследование.

В это время и появился заблудившийся мотоотряд.

Махно я видел. Он стоял на холме в окружении каких-то людей и исчез минут за десять до конца боя. Думаю, он несколько опередил в беге своих бандитов.

Недобитых махновцев гнали три дня, сначала эскадрон штабного кавполка, потом башкирская кавалерийская бригада во главе с комбригом Муртазиным. На границе с Румынией Нестор Махно и около тридцати его сподручных переплыли Днестр и ушли.

Вскоре я получил от Климента Ефремовича телеграмму. Он сообщал, что наше предложение о переброске 1-й Конной армии на Северный Кавказ одобрено. В телеграмме были и другие новости. Сообщалось, что Северо-Кавказский фронт преобразуется в Северо-Кавказский военный округ, командующим которого назначается Ворошилов, а я — его заместителем и членом Реввоенсовета, оставаясь одновременно командармом 1-й Конной.

Имея теперь официальную директиву о передислокации, я занялся организацией похода Конармии: разметил маршрут, пункты дневок и ночевок. Перед конармейцами стояла все та же задача — ликвидация всех встретившихся в пути банд. Вести армию должен был Степан Зотов, начальник полевого штаба 1-й Конной.

Договорившись с Зотовым обо всем, мы с начальником особого отдела Конармии Трушиным уехали поездом в Ростов.

Приехали в город третьего июня. Был выходной день, командующего фронтом и члена Реввоенсовета на месте не оказалось. Я вызвал начальника особого отдела фронта, чтобы выяснить обстановку. Его информация была обширна: он доложил о состоянии войск, рассказал, какими методами и средствами ведется борьба с бандитизмом.

На территории вновь созданного Северо-Кавказского округа орудовала двадцать одна тысяча вооруженных бандитов. Это были остатки разгромленных деникинских войск. Фронт вел с ними борьбу, но она отличалась необычайной сложностью: разрозненные отряды бывших деникинцев и сочувствовавших им были очень подвижны. Они спускались с гор, грабили, убивали и прятались обратно в свои логова. Самая крупная банда — полковника Овчинникова — насчитывала тысячу двести человек, самая маленькая — полковника Васильева — семь.

Вслед за начальником особого отдела я вызвал председателя ДонЧК, но того на месте не оказалось, и пришел его заместитель Зявкин.

Он значительно пополнил уже имевшиеся у меня сведения.

— Семен Михайлович, — сказал он, — наибольшее внимание следует уделить тем бандам, которые орудуют в районе Усть-Медведицкой станицы. Их деятельность явно политического характера, поэтому они наиболее опасны. Остальные банды скорее уголовного содержания, и мы с ними покончим, так сказать, в порядке текущих дел. Но есть, Семен Михайлович, одна неприятная новость. Я первому вам ее докладываю, потому что только сегодня все окончательно выяснилось, мы подвели итоги одной операции, которую проводим. Ее мы держали в строжайшем секрете, и вы сейчас поймете почему.

Дело в том, что на нашей территории почти что сформирована многотысячная армия из донских и кубанских казаков. Это движение названо «вторая повстанческая волна Юга России»[1]. Его вдохновитель — контрреволюционный эсеро-меньшевистский Викжель — Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профсоюза Северо-Кавказской железной дороги. Военный руководитель — бывший генерал царской армии князь Ухтомский. Сейчас он заместитель начальника оперативного управления Северо-Кавказского фронта. Его адъютант — наш человек, чекист, молодой, но очень дельный и инициативный. Ему удалось достать и сфотографировать полные списки повстанцев. О заговоре у нас есть все данные, Ухтомского можно брать хоть сейчас.

— Что он за человек? — поинтересовался я.

— Ну, во-первых, широко образован. По своей военной профессии он топограф. По политическим убеждениям — монархист. Что еще могу о нем сказать? Очень смелый человек: в германскую получил четыре штыковых ранения.

— Да, это о многом говорит. Значит, сам ходил в штыковые атаки. Жаль!

— Чего жаль, Семен Михайлович?

— Да жаль, — говорю, — что такой смелый человек — и не с нами. Тем он опаснее. На кого он опирается?

— В штабе, конечно, ни на кого, кроме своего адъютанта, тот у него лицо более или менее доверенное. Во всяком случае, поручения кое-какие выполняет, хотя, конечно, к руководству не привлечен. Но в гирле Дона, в камышах, скрывается полковник Назаров. У него там нечто вроде штаба. Этот Назаров был заброшен к нам Врангелем во главе десанта некоторое время назад. Ну, десант мы разбили, а оставшиеся в живых беляки подались в камыши и затаились. Ухтомский, — продолжал Зявкин, — поддерживает с Назаровым постоянную связь. К нему регулярно ходит катер, который, кстати сказать, мы ему любезно предоставили. И всячески следим за тем, чтобы его рейсы были «благополучными». По нашим сведениям, Семен Михайлович, двадцатого июня повстанцы собираются захватить Ростов. Ухтомский уже заготовил приказ о назначении Назарова командующим Ростовским округом.

— Это, значит, вместо нашего Климента Ефремовича. Да, веселенькие дела. А как повстанцы вооружены? Это ведь непростое дело — вооружить такое количество народа.

— Да у них с оружием только около трех тысяч. Остальных предполагается вооружить за счет Ростовского арсенала.

— Я смотрю, дело у них широко поставлено.

— Да, готовятся серьезно.

Вот какими сведениями обогатился я третьего июня, в день приезда в Ростов, по месту, так сказать, моего нового назначения.

Нужно было принимать какие-то решительные меры, а испытанной Конармии под руками нет. По моим подсчетам, ее приходилось ждать не раньше десятого июля. Эх, если бы она только находилась здесь! Нет, не как несокрушимая военная сила она была мне нужна. Ведь не все же время — «Шашки вон!». Война кончилась — люди остались. Наша сила одолела их силу, но разве умы человеческие так быстро переделаешь?

Нет, крикнул бы я своей Конармии: «Шашки в ножны!» — разместил бы части по тем станицам, где повстанческое движение было наиболее активным, и оставил бы их там впредь до полного перевоспитания станичников. И делу польза, и никакого кровопролития.