Тайны русского слова - Василий Ирзабеков

А чего стоит недавний публичный восторг премьер-министра Великобритании по поводу легализации однополых браков. После же победоносного шествия по Альбиону богохульного и богомерзкого фильма «Код Да Винчи» 60 % нынешних британцев, как показали специальные опросы, поверили, что у Христа (прости нас, Господи!) и в самом деле были жена и дети. Странно все это, словно речь идет не о древнейшей европейской стране, бывшей некогда оплотом христианства, которую и ныне возглавляет королева, помазанница Божия. Как это прикажете совместить?!

А тут американское телевидение порадовало своих зрителей очередной сногсшибательной новостью. Оказалось, что по итогам традиционного предновогоднего опроса на тему «Человек года» победили двое: популярная ведущая одного из ток-шоу и... Иисус Христос. Часто, весьма часто создается впечатление, что речь идет не о трехсотмиллионной стране, претендующей на роль мирового лидера, а о пациентах некоей гиперлечебницы для тяжелых душевнобольных. Да, не все ладно в датском королевстве...

Ощутить невидимое

Так стоит ли сокрушаться, косясь в сторону заката, что не там-де угораздило нас народится на свет Божий. Научимся мерить собственную жизнь и судьбу своим, а не чужим аршином, не уподобляясь тем, кто, вопреки изобилию умных механизмов и еды, так и не может, как ни тужится, преодолеть комплекс культурной неполноценности. Соединенные Штаты — только вдумайтесь — моложе нашего Большого театра! А театр этот — далеко не первое и не главное достижение русской нации. И как бы течение семи десятилетий ушедшего не искажали историю России, нынешнему и всем последующим поколениям важно не забывать, что за плечами народа — незыблемые пласты высочайшей духовности и святости предков, величественной тысячелетней традиции. Достаточно вспомнить, как уже говорилось выше, что у того же Пушкина в роду 12 святых по прямой линии и 20 — по боковым. Да и не у него одного, а у многих и многих миллионов русских людей.

Покойный ныне протопресвитер Алексий Киселев, бывший настоятелем в храме преподобного Серафима в Нью-Йорке, произнес некогда слова, преисполненные пронзительной сыновней любовью к Родине. Вслушаемся в них и мы: «Тем, кто не был еще в России, очень советую побывать — прочувствовать, ощутить невидимое и не отвернуться от многого видимого». Как же созвучны они страстному призыву Достоевского: «Судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно вздыхает. А ведь не все же и в народе — мерзавцы, есть прямо святые, да еще какие: сами светят и всем путь освящают!»

Страна иных

Родная речь — это священная духовная скрепа русской цивилизации, без которой нас просто не было бы, и мы обязаны бороться с его обеднением и вытаптыванием.

Преподобный Сергий Радонежский — игумен Земли Русской. Как часто приходится слышать эту фразу, и не только слышать, но и самому повторять, любуясь ее звучной красотой, но едва ли задумываясь над ее подлинным смыслом. Так во всяком случае было с автором этих строк. Но случилось, что, услышанная в очередной раз, она поставила его в тупик. И в самом деле, это что же получается, Россия — монастырь?! И как прикажете это понимать? Ведь монастырь — обитель монахов. А слово это происходит от греческого monoz (монос), что значит один.

Гораздо больше, как мне кажется, русской душе говорит другое слово, означающее этот вид подвижничества, — инок. Встречаясь с монахами, русский человек не мог не заметить, что при всей своей схожести с ним эти люди все же иные. И дело тут вовсе не в разнице во внешнем виде и даже не в отсутствии привычного для обычных людей уклада жизни и семьи. Разве мало в жизни разного рода отшельников, бобылей да холостяков. Нет, разительное отличие иноков виделось в иных, непонятных обывателю ценностях, о которых он едва ли мог догадываться. Словно они обитают рядом, но в то же время в параллельном, ином мире, где царят иные законы, где дорожат иными ценностями, где кажется иным сам воздух за высокими стенами обители.

Вот и Россия испокон века чает жить по-иному. И оттого-то мир ее часто не понимает и не принимает, да и понять не может, а потому и не оставляет в покое. Мне кажется, страна наша напоминает ребенка, который в тихом одиночестве играет в своем уголке в свои игрушки, а чужие взрослые все лезут и лезут к нему, поучая жить по своим правилам. Дитя же устало и беззлобно твердит: да не лезьте вы ко мне, оставьте меня в покое, я ведь вас не трогаю. Вам ведь все равно непонятны и неинтересны мои игры и забавы, так оставьте меня. Нет, похоже, не оставят.

Долго размышлял, писать об этом или нет, и все же решился. Читая лермонтовские строки: «Прощай, немытая Россия...» — невозможно, как мне кажется, не расстраиваться. За что он так?! Да, известно, что у нас не Люксембург (и слава Богу!), что никогда не мыли мы свои тротуары и вряд ли когда-нибудь будем их драить, что пути-дороги наши по-прежнему извилисты и ухабисты... Конечно, почему бы и не драить свои тротуары в то время, когда тебя и твою страну из века в век другая страна защищает от азиатского варварства. И все же, как он, русский, да еще Лермонтов, — посмел такое написать?! «Немытая» — это о Святой-то Руси!? Но ведь «Люблю Отчизну я, но странною любовью...» — написано этой же гениальной рукой.

Бог ему судия. А только пришло-таки примирение. Нежданно и с негаданной стороны. Моя добрая жена, в раннем детстве в Ставрополье пережившая ужасы немецкой оккупации, поведала как-то, что в ее селе красивые молодки, да и вообще привлекательные женщины, дабы отвязаться от наглых притязаний ненавистных фрицев, сознательно уродовали себя, нацепляя на стройные тела грязные, рваные одежды, обстригая пышные косы и вымазывая сажей румяные лица. Вот и хочется сказать всем тем, кто и поныне без устали поносит нас за неказистость нашу: мы в оккупации и живем, да еще в такой невиданной доселе духовной оккупации, которая как по масштабам своим, так и по подлой жестокости ни немцу, ни Бонапарту, ни Батыю и не снилась. Для кого наряжаться-то?! А вот придет День — только бы ей, родимой, дожить, дотянуть — и тогда предстанет Русь во всей своей ослепительной белизне, невиданной миру красе пред Тем, Кого так долго и терпеливо ожидала, Кому так усердно со слезами молилась, для Кого хранила и умножала, и сберегла-таки, самую большую драгоценность, самую свою заветную святыню — великую русскую душу.

Да, у Святой Руси — воистину иное предназначение. Послушайте, как сказано об этом у Максима Яковлева в его своеобразном писательском дневнике «Строки из жизни»: «Разве не радость принадлежать к народу, которому отвел Господь такое великое пространство — чуть ли не вполовину земной окружности. А ведь и не зря отвел, как мне догадывается: должна же быть на Земле хоть одна страна, где бы начало дня на востоке начиналось с возгласа: "Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа"... и так, по мере движения солнца на запад — одна за другой — шла как бы единая нескончаемая Божественная Литургия! И едва затихает у нас на западном берегу, как тут же вспыхивает на восточном... В мире нет такой страны больше, только одна Россия».

7. «Стать русскими во-первых и прежде всего...»

Когда русские слабеют — другие звереют

При изучении языка какого-нибудь народа почти неизбежно знакомство с его психологией, нравами и обычаями, географией. Что же касается языка русского, то здесь случай особый. Вся его красота, вся бездонная чистая глубина, вся необъятная высь и ширь его становятся понятными лишь в свете христианской веры. Русский язык попросту не может полноценно жить и развиваться в пространстве, лишенном света Православия, вне церковной ограды. И если волею истории, которую люди церковные привычно называют Промыслом Божиим, язык, как и его носители, все же оказывается в этой неестественной для него оторванности от Церкви и веры, как же стремительно он чахнет, словно подсолнух, лишенный радости лицезреть дорогое ему солнце. А потому всегда (и это закономерно), когда бы ни зашла речь о русском языке, неизменно встает во весь свой исполинский рост Православная вера, без которой ничего толком не понять ни в языке русском, ни в русском национальном характере. Так же как и рассуждения о русскости абсолютно беспочвенны и абстрактны, если игнорируется русское слово. В необычайно сложном и противоречивом процессе формирования нации русский язык и Православная вера в конечном итоге явились той созидающей силой, которая сотворила русского человека, его душу, феномен русскости как таковой. Как же хорошо сказал об этом Иван Бунин: «Россия и русское слово (как проявление ее души, ее нравственного строя) есть нечто нераздельное».