Спотыкаясь о счастье - Дэниел Гилберт

Использование мозгом фокуса с заполнением не ограничивается одним только зрением. Исследователи записали на магнитофон следующую фразу: «Губернаторы штатов встретились в столице с представителями законодательных органов»{97}. Потом слегка подделали запись, заменив кашлем букву «С» в слове «представители». Добровольцы правильно поняли, что это кашель, но решили, что прозвучал он между словами, потому что услышали и пропущенную букву «С». Даже когда их просили специально услышать пропущенный звук и проводили этот эксперимент тысячи раз, назвать пропущенную букву испытуемые не смогли: мозг знал, где она должна находиться, и любезно заполнял пробел{98}. Во время еще более примечательного исследования добровольцы прослушивали фразы, в которых кашель (отмечаемый далее знаком *) был записан перед словом eel. Когда звучала следующая фраза: The *eel was on the orange, вместо слова eel они слышали слово peel, а во втором случае слышали слово heel, когда фраза звучала так: The *eel was on the shoe{99}[27]. Это поразительное открытие, потому что обе фразы различаются только последним словом, а значит, мозг должен был дождаться конца, прежде чем сумел восполнить информацию, пропущенную во втором слове. Однако он делал это, и делал настолько плавно и быстро, что добровольцы получали пропущенную информацию в надлежащий момент.

Подобные эксперименты позволяют нам пройти, так сказать, за кулисы и увидеть, каким образом мозг совершает свой потрясающий магический акт. Правда, если бы вы побывали за кулисами перед выступлением настоящего фокусника и увидели все его веревочки, зеркала и потайные люки, представление уже не произвело бы на вас должного впечатления. Зная секрет фокуса, на удочку уже не попадешься, не так ли? Что ж, вернитесь к рис. 8 и повторите эксперимент. Вы обнаружите, что, невзирая на научные знания о слепом пятне, которые вы успели приобрести, прочитав последние несколько страниц, фокус по-прежнему срабатывает. И в самом деле, сколько бы вы ни узнали об оптике, сколько бы ни утыкались носом в кролика, этот фокус будет удаваться всегда. Как такое может быть? Я пытался убедить вас в том, что вещи не всегда таковы, какими нам представляются. Теперь я попытаюсь убедить вас, что ничего другого не остается, кроме как поверить, что они таковы.

Содержательная голова Оза

Возможно, вы не забыли еще за время долгого пути от морковного пюре к ипотечным взносам сцену из книги «Волшебник из страны Оз», в которой Дороти стоит в страхе перед огромным и ужасным Озом, явившимся ей в виде гигантской головы без туловища. В другой сцене собачка Тото бросается в угол зала, опрокидывает ширму, и взглядам всех открывается маленький человечек, управляющий механизмом. Герои изумлены, и Страшила обвиняет человечка в обмане.

– Именно так! – признался человечек, потирая руки так, словно услышанное доставило ему огромное удовольствие. – Я необыкновенный обманщик. <…>

– Неужели никто не знает, какой вы обманщик? – спросила Дороти.

– Никто, кроме вас четверых. И еще меня, – прибавил Оз. – Я морочил всех так долго, что уже решил: меня никто и никогда не разоблачит.

– Но я не могу понять, – недоуменно произнесла Дороти, – как вы предстали предо мной в виде Говорящей Головы?

– Это один из моих фокусов, – сказал Оз. <…>

– По-моему, вы очень плохой человек, – сказала Дороти.

– Нет, моя милая, я очень хороший человек, но очень плохой волшебник, это уж точно[28].

Открытие идеализма

К концу XVIII в. у философов (примерно так же, как у Дороти) неожиданно открылись глаза, и они сделали (с некоторой неохотой) вывод, что хотя человеческий мозг и очень хороший орган, он – очень плохой волшебник. До этого времени философы полагали, что ощущения представляют из себя нечто вроде каналов, по которым информация о свойствах объекта поступает в разум. Разум был подобен киноэкрану, на который транслируется изображение объекта. Случалось, что этот процесс не удавался, и тогда люди видели вещи не такими, какими те были. Но когда ощущения действовали должным образом, все было в порядке. Эту теорию реализма описал в 1690 г. философ Джон Локк:

Когда наши чувства действительно доставляют нашему разуму какую-нибудь идею, то мы не можем не иметь уверенности в том, что в это время вне нас действительно существует нечто, воздействующее на наши чувства и через них дающее знать о себе нашим воспринимающим способностям и действительно вызывающее ту идею, которую мы воспринимаем в это время. Мы не можем столь мало доверять свидетельству своих чувств, чтобы сомневаться в том, что те совокупности простых идей, которые нашими чувствами воспринимаются соединенными вместе, действительно существуют вместе[29].

Другими словами, мозг верит, а не притворяется верящим. Люди видят гигантские головы без туловища потому, что в тот момент гигантские головы без туловища действительно имеются в их поле зрения, и единственным вопросом для психологически мыслящего философа было то, каким образом мозг совершает этот изумительный акт достоверного отражения. Но в 1781 г. немецкий профессор Иммануил Кант бросился в угол зала, опрокинул ширму и разоблачил мозг как обманщика высочайшего класса. Кантовская новая теория идеализма гласила, что наше восприятие – это результат не физиологического процесса, посредством которого глаза каким-то образом передают изображение мира в мозг, но, скорее, результат психологического процесса, который объединяет то, что видят наши глаза, с тем, что мы думаем, чувствуем, знаем, хотим и считаем, и затем использует это сочетание чувственной информации и знаний, полученных ранее, чтобы сконструировать восприятие реальности. «Рассудок ничего не может созерцать, а чувства ничего не могут мыслить, – писал Кант. – Только из соединения их может возникнуть знание»[30]. Историк Уилл Дюрант совершил немалый подвиг, суммировав кантовские рассуждения в одной фразе: «Мир, каким мы его знаем, это конструкция, конечный продукт, можно сказать, переработанное изделие, формы которому придает влияние разума в той же мере, что и влияние самого мира»{100}. Кант доказывал, что восприятие человеком головы без туловища создается из его знания о головах без туловища, памяти о головах без туловища, веры в головы без туловища, нужды в головах без туловища и временами – но не всегда – из действительного наличия такой головы. Отображение в нашем разуме объекта – это не фотография, а портрет, демонстрирующий нам руку художника в той же мере, что и внешний вид самого объекта.

Эта теория стала откровением, и в последующие века психологи расширили ее. Они обнаружили, что подобное открытие совершает на своем веку каждый индивидуум. В 1920-х гг. психолог Жан Пиаже заметил, что маленькие дети часто не делают различия между своим восприятием объекта и его действительными свойствами, поэтому обычно верят, что вещи на самом деле таковы, какими они их видят, – и что другие должны их видеть такими же. Когда двухлетние дети играют вместе и один из них видит, как второй малыш выходит из комнаты, а взрослый человек достает из коробки печенье и прячет его в ящик стола, он ожидает, что его приятель, вернувшись, будет искать печенье в ящике, – хотя того и не было в комнате, когда взрослый печенье перекладывал{101}. Почему? А потому, что ребенок знает о том, что печенье – в ящике, и полагает, что все остальные тоже должны это знать. Не делая различия между вещами в мире и вещами в разуме, ребенок не в состоянии понять, каким образом в разных разумах могут содержаться разные вещи. По мере взросления дети, конечно, переходят от реализма к идеализму, начиная понимать, что восприятие – это всего лишь точка зрения, и то, что они видят, не всегда будет тем, чем кажется, и поэтому два человека могут воспринимать одну и ту же вещь по-разному. Пиаже заключил, что «ребенок – реалист в своем мышлении» и что «его развитие заключается в освобождении от этого изначального реализма»{102}. Другими словами, обычные люди, подобно философам, начинают с реализма, но достаточно быстро от него избавляются.

Бегство реализма

Но если реализм и уходит, то не слишком далеко. Исследования показывают, что даже взрослые люди при определенных обстоятельствах действуют как реалисты. Во время одного эксперимента, к примеру, двух взрослых добровольцев сажали по разные стороны полки с игрушками (рис. 9){103}. Некоторые из отделений на полке были открыты с обеих сторон, так что стоявшие там большой и среднего размера автомобильчики видели оба испытуемых. Другие отделения были открыты только с одной стороны, и маленький автомобиль видел лишь один из добровольцев. Эксперимент заключался в том, что добровольцы, которые видели не все игрушки (руководители), просили тех, кто видел все (исполнителей), переставлять какие-то из них в другие места. Что же должно было произойти, когда руководитель просил исполнителя переставить маленький автомобиль в нижний ряд? Будь исполнитель идеалистом, он переставил бы автомобиль среднего размера, потому что понял бы: руководитель не видит самый маленький, следовательно, он имеет в виду средний – с его точки обзора меньший из двух. С другой стороны, будь исполнитель реалистом, он переставил бы маленький автомобиль, не приняв во внимание, что руководитель его не видит и, следовательно, не может иметь его в виду, давая указания. Итак, какой же на самом деле автомобиль переставляли исполнители?