Смута в Московском государстве - Коллектив авторов

Где те, которые некогда говорили, что Борис неповинен в убийстве царского дитяти и что он не завидовал ему как наследнику царства? И ужели его повеление о законопреступ-ном убийстве не обнаруживается из того, что его злоба не потерпела тех многих граждан, которые во время убиения подняли свои руки на убийц и не пощадили их? Ибо одних, за такую их дерзость, что они убили убийц царевича после его заклания, он пытал и предал различным мукам; других — после мучений отправил в заточение в западные земли, где солнце, заходя, садится, а иных уморил всякими бедствиями и оковами, когда они тяжелым путем шли туда. И если бы они не против его воли поступили так с убийцами, то и он вместе с ними так же бы поступил с убийцами государя,— он имел полную власть на то, чтобы не только их замучить, но и родственников их справедливо наказать, если бы не было от него повеления с их противниками так поступить. Род и племя убийц царевича, которые исполнили его волю, он не только не предал казни или чем-либо немного наказал, но, найдя всех их, руки их наполнил наградами, имениями и многими дарами. Он тем, и не желая, показал миру свое действительное сожаление об убийцах, когда ради этих самых убийц, родных их, достойных казни, сделал богатыми. Для находящихся в стране были такие законные и справедливые обычаи: ради достойных дел родственники лиц, прославившихся победами и благочестиво умерших, должны были получать подобающие дары; а он, в противность этому, награждал племя, делавшее зло, а тех скорых мстителей из народа, которые не стерпели зрелища убиения своего господина и, не считая кровавое мщение злом, отомстили убийцам за неправду,— их по злобе осудил на далекую ссылку. О, какая тьма мрака ослепила его разум, запятнанный убийством, которое он считал скрытым! Как велико было и наше несогласие, происходящее от робости и бесчеловечия, допустившее его до этого! Этим мы сделали его дерзающим и на прочее.

«Господоненавистная» жестокость повелителя убийства Бориса к убитому им младенцу и после его смерти была такова, что он не совершил достойного и тщательного расследования об убийстве убитого, которое было бы проведено строго, с пытками, и не захотел даже приравнять к тому расследованию, какое было произведено о смерти нечестивых государей, которые некогда, при державе Федора, пришли для служения ему в нашу землю от язычников: с востока — сына татарского царя, а затем с запада — двух сыновей латинских королей, которые здесь умерли от Бориса же причиненною им смертью. В отношении же царства и всякого господства он был так завистлив ко всем окружающим сверстникам своим, особенно же к тем, которые были благороднее его, что ни одному из них, кроме себя, не дозволил касаться этого ни делом, ни словом, ни мыслью и ради этого в первые годы своего управления удалял от царя знатнейших себя по происхождению и рассылал их в концы земли.

Об одном из многих злодеяний, которое было совершено им в конце его жизни, здесь я немного и кратко расскажу. Был некто, по имени названный Богдан, из всего царского синклита самый близкий и главный советник при глазах преславного царя Ивана,— едва ли в царстве и были многие по благородию славнейшие его; он был больше всех любим царем за угождение: сердце царя всегда к нему жадно стремилось, и глаза свои он неуклонно всегда обращал на него, раненный срамной стрелой тайной любви. В одно время с ним близок был к царю и тот Борис, но первый в славе много превосходил второго, хотя он тогда еще и не был увенчан славой высшего служебного звания; а второй потом превзошел первого на ступенях царства, как бы ногами встал на голову первому и, благодаря брачному союзу с царским племенем, стал выше его. Прошло время, и цари изменились, и произошла перемена во власти правящих и ниспровержение Борисом первых в царстве, по принятому им обычаю; жизнь того, о ком здесь начата была речь, продолжилась до того времени, когда Борис воцарился. При великом царе Федоре, имея всегда общение с великими по благородию и будучи ничем не ниже по сравнению с прочими, а в иных случаях и превышая их, он от Бориса получил к прежней чести своего имени некоторое немалое приложение, так что немногим чем не достиг в мирской славе высокого чина великих. До этого, после смерти чрезвычайно любившего его царя, он много лет жил вдали от царского города в своих имениях, удалясь от молвы мира ради начавшейся из-за него тогда в царстве смуты. Переезжая из села в село, он там проводил все время с домашними в покое и изобилии, только не видел очей подобного святому царя Федора, не был участником всегдашней славы его и тех, кто вместе с ним управлял, и не получал вместе с ними той же чести. Во время же его пребывания в сельских местах он получал такое содержание от того же Бориса, что все пожелания чего-либо нового из земных благ, как во сне, в нем утихли и уснули, и всякая молва о нем в городе прекратилась. После смерти первого царя, сын его тогда, как новый царь, укреплялся и утверждался на царстве, а при нем и вельможи, близкие к нему, обновлялись, и все приближенные царя переменились, укрепляя прежде бывшее; ибо из-за царей тогда много было разногласия в земле среди людей. Но возвращусь опять в рассказе к тому, где я оставил слово недоконченным.

Когда же тот Вельский тем же Борисом послан был на обычную службу в некоторый город, соименный Борису, находящийся на востоке, откуда солнце нам восходит,— оттуда ложным доносом тому оклеветали его, приписав ему самое большое — желание царства, когда и у самостоятельно правящего Бориса уже было готово такое мнение о нем. Гнев в нем был скрыт так же, как курится дымом скрытый внутри какой-нибудь не разгоревшийся огонь; поэтому он поверил клеветникам, а еще более утвердился в своем мнении и оклеветанного прежде всего лишил должности,— изгнал бесчестно из среды верховного правительства и вовсе отобрал все его многочисленные приобретения со всем прочим. У того было много дорогих вещей, потому что известно, какое положение занимал он прежде при царях, это — во-первых; во-вторых, он приумножил их, потому что благополучные годы жизни не без пользы провел при славе царей,— тогда богатство его увеличивалось день ото дня и никогда не знало ущерба. Когда же он лишен был славы, властвующий назначил ему в наказание позорную казнь, установленную городскими законами, какою по городам казнили злодеев, разбойников и взяточников; и другие бесчестнейшие поругания и срам по воле повелителя ему причинили, и был он послан в заточение в далекие места. Знаю, что, устрашая этим других, то же думающих, он полагал, что, совершая все прочее, неудобно поступить с ними так же, как с этим, особенно с теми, которых он — великий — боялся.

Не один из таких же, как и тот, ранее названный, был оклеветан перед ним, но и другие к нему были приплетены, обвиненные в подобных замыслах, и их также, после пыток, лишив всего имущества, объятый на них яростным гневом за первого, разослал он в разные страны. Там, заключенные в темницах, они пробыли много времени, а некоторые из них там же в такой нужде приняли и смерть; для прочих же и для ранее названного Богдана Вельского причиной возвращения назад из ссылки были смерть правителя и разрешение того, кто его низложил, а именно — пришедшего на царство Расстриги. А когда этот того, как козел рогами, забодал и с престола свергнул,— о чем в другом месте больше сказано,— те, которые понесли бесчестие и приняли раны вместе с первым пострадавшим, возвратившись опять к себе, от Расстриги получили на земле жизнь лучше прежней: названный первый между пострадавшими получил тогда полную честь — звание высшего сановника, а вместе с ним страдавшие получили и чины и почести, каждый в соответствии с возрастом. Не было бы никакой нужды здесь с прочими сказаниями это описывать, но (это сделано) ради обнаружения многих злодеяний Бориса (...>.

Василий, который после других был над нами царем и некогда до своего правления лжесвидетельствовал из-за страха перед убийцей о смерти св. младенца, потом сам же во время своего царствования был виновником обретения его мощей и, вынув их из-под земли, из-под земного спуда, из места изгнания перенес в царствующий город, истинное того отечество,— и не так бесславно, как совершилось при мучителе его страдание и погребение, но весьма торжественно и с многою честью, как подобало святым. Первосвятитель Гермоген, великий патриарх всей России, со всем собором следуя за иконами на встречу нового мученика, а также и царь во всей своей славе, а за ним в порядке и все его вельможи, потом бесчисленное множество народа, обоего пола, старые люди и молодые, мужчины и женщины с младенцами,— такой встречей почтили страстотерпца и нового мученика. Царь с подчиненными, встречая царя, убитого из зависти к царству, как нового Глеба Владимировича,— ибо оба в различном возрасте из-за одной причины, из зависти к царству, приняли горькую смерть,— этот от брата, а тот от раба,— при встрече испускали различные соответствующие возгласы, восклицая: как поневоле, из-за убийцы, мы не удостоились присутствовать при твоем погребении, хотя сердца наши тогда и были снедаемы тайною болью, так теперь все мы свободно и по своей воле встречаем тебя; после смерти твоего мучителя ты, по воле благого Бога, удостоил нас, чрез перенесение мощей, своего возвращения к нам и пришел к нам, чтобы мы этой встречей, как следует, дополнили твое,— наш новый страдалец, младенец-мученик, сотворивший дивное чудо в наши дни,— достохвальное погребение. Итак, иди, незлобивый, невинный, принесший себя в жертву Богу, не познавший греха! Возвратись, приди к своим, и свои примут тебя, ибо вот мы теперь по желанию с любовью встречаем тебя, радуясь тому, что ты не оставил нас сиротами, и плача о том, что из-за страха перед твоим губителем не удостоились быть очевидцами твоего страдальческого погребения! Тогда мы закованы были как бы в адские узы, а теперь при встрече, опять обратив лица к городу, следуем за твоими мощами! Это вмени нам взамен того, что мы по нужде из-за страха не удостоились быть на твоем погребении,— сегодняшним восполни наши недостатки!