Убик. - Филип Дик

– Никогда не обращала внимания на то, что пишут на спичках. Заметила я это только сегодня, а было ли написано раньше – не знаю. Да и может ли кто знать?

– Никто не может, – сказал Дон Денни. – Слушай, Эл, а вдруг это какие-то шуточки Рансайтера? Взял и напечатал зачем-то? Или – Холлиса? Этакая бравада – он ведь знал, что готовит ловушку для Рансайтера. Намек: через пару дней Рансайтер будет лежать в цюрихском рефрижераторе.

– А как он мог узнать, что мы поместим Рансайтера в цюрихский мораториум? А не в нью-йоркский? – спросил Тито Апостос.

– Там Элла, – сказал Дон.

Сэмми Мэндо, стоя около телевизора, молча рассматривал монету, которую ему дал Эл. Узенький его лобик был весь сморщен от умственных усилий.

– Что там, Сэм? – повернулся к нему Эл Хэммонд. Его вдруг охватила внутренняя дрожь: он понял, что сейчас произойдет что-то еще.

– Разве на пятидесятицентовой монете изображен не Уолт Дисней? – спросил Сэмми.

– Обычно Дисней – сказал Эл. – А если монета старая, то Фидель Кастро. Дай-ка посмотреть.

– Еще одна старая монета? – спросила Пат.

– Нет – сказал Эл. – Отчеканена в прошлом году. Ее принял бы любой автомат…

– Так в чем же дело? – сглотнув, сказала Эди Дорн.

– Сэм все сказал. На ней изображен не тот человек. – Эл встал, подошел к Эди и положил монету на ее внезапно вспотевшую ладонь. – Кто это?

– Я… я не знаю… – после долгого молчания сказала Эди.

– Знаешь.

– Ну, знаю, – с раздражением, будто ее вынудили сознаться в чем-то постыдном, сказала Эди.

– Это Рансайтер, – сказал Эл, обводя всех взглядом.

– Занеси и это в свой список, – тихим голосом сказала Типпи Джексон.

– Я думаю, мы имеем дело с двумя независимыми процессами, – деловито заговорила Пат. – Один из них – это процесс старения и разложения. Все согласны?

– А второй? – спросил Эл, подняв голову.

– Я не совсем уверена… – заколебалась Пат. – Но это что-то, связанное с мистером Рансайтером. Я думаю, мы увидим его и на других монетах… Проверьте пока свои деньги, а я еще подумаю.

Все, один за другим, стали доставать кошельки и бумажники, рыться в карманах.

– Пять поскредов с великолепным портретом мистера Рансайтера, – провозгласил Йон Илд. – Остальные… нет, остальные обычные. Хотите посмотреть, мистер Хэммонд?

– У меня два таких, – сказал Эл. – Пока. У кого еще? – Поднялось шесть рук.

Эл долго задумчиво смотрел на них.

– Ну что ж… У восьмерых из нас завелись деньги Рансайтера – назовем их так. Думаю, к концу дня все наши наличные превратятся в них. Или завтра. Или еще через день… Главное, что мы можем ими пользоваться: их принимают автоматы, примут и в погашение кредита.

– А вдруг нет? – сказал Дон Денни. – Откуда ты это знаешь? Эти, как ты их назвал, деньги Рансайтера… – он помахал банкнотой. – По какой причине банки должны принимать их? Они не были пущены в оборот правительством. Это игрушечные, ненастоящие деньги.

– Допустим – сказал Эл. – Допустим, они не настоящие. Допустим, банк их реквизирует. Ну и что? В этом ли проблема?

– Проблема в том, – сказала Пат, – что мы не понимаем, в чем суть этого процесса, этих проявлений Рансайтера.

– Ты правильно сказала, – подхватил Дон Денни. – «Проявления Рансайтера» – это и есть второй процесс. Одни монеты исчезают, выходят из оборота – на других появляется Рансайтер. Процессы идут в противоположных направлениях. Один основан на уходе, на исчезновении из мира чего-то – другой на появлении в мире того, чего никогда не существовало.

– На исполнении желаний, – сказала Эди Дорн тихо.

– Что-о? – удивился Эл.

– А вдруг это было тайной мечтой мистера Рансайтера – чтобы его портрет был на государственных денежных знаках? Это грандиозно…

– А на спичечных коробках? – прищурился Тито Апостос.

– Наверное, нет, – сказала Эди. – Это не очень грандиозно.

– Вообще-то реклама фирмы была и на спичечных коробках, – размышляя, заговорил Дон Денни. – На коробках, в газетах, по ТВ, в журналах. Рекламные бюллетени рассылались по почте. Этим всем занимался наш отдел по связям с общественностью. Рансайтер в его дела не вникал. Спичечные коробки не интересовали его и подавно. Так что, будь это все реализацией его скрытых стремлений, мы скорее увидели бы его лицо на экране телевизора, а не на деньгах или спичечных коробках.

– Может быть, он есть и на экране, – сказал Эл.

– Точно, – подхватила Пат. – Мы ведь так и не включили телевизор.

– Сэмми, – сказал Эл, подавая монету, – включи этот ящик.

– Не знаю, хочу ли я все это смотреть, – сказала Эди Дорн, когда Сэмми, опустив монету, стал манипулировать с кнопками.

Открылась дверь, и вошел Джо Чип. Эл увидел его лицо.

– Выключи, – скомандовал Эл и встал. Остальные молча смотрели, как он шел к Чипу. – Джо, что случилось? В чем дело?

– Я взял корабль в Цюрихе, чтобы прилететь сюда, – сказал Джо.

– Ты с Венди?

– Выпиши чек, надо расплатиться. Корабль ждет на крыше. У меня не хватило денег.

– Вы можете это уладить? – спросил Эл Уэйлиса.

– Да, конечно… – Прихватив кейс, тот вышел. Джо так и стоял у дверей. Элу он показался постаревшим на сотню лет.

– В моем кабинете… – он отвернулся от стола и заморгал. – Я не знаю… вам не стоит смотреть на это… Человек из мораториума сказал, что не может ничего сделать, потому что прошло слишком много времени. Годы…

– Годы? – сказал Эл, холодея.

– Пойдем со мной, – сказал Джо. Вместе с Элом они вышли из конференц-зала и пересекли холл по направлению к лифту. – Я наглотался таблеток на корабле. Их тоже включили в счет. Теперь вот ничего не чувствую. Наверное, потом почувствую опять…

Подошел лифт. Они спустились на четвертый этаж, где находился кабинет Джо.

– Никому не пожелал бы увидеть такое, – сказал Джо. – Но, думаю, ты выдержишь. Раз уж я выдержал, то ты как-нибудь… – он включил свет.

– Боже всевышний! – выдохнул Эл.

– Не открывай, – сказал Джо.

– Конечно… Утром или ночью?

– Я думаю, все произошло быстро. У дверей в мой номер я нашел клочья одежды, а через холл она прошла нормально, никто ничего не заметил. То есть то, что она добралась до номера… – Джо замолчал.

– Свидетельствует о том, что передвигалась она самостоятельно – ты это хочешь сказать?

– Я думаю о нас. Об оставшихся.

– Не понял?

– Что-то такое… случается с нами…

– Вот это? С нами? С чего бы?

– А с ней – с чего? Это все взрыв, говорю тебе. Мы все перемрем один за другим. По очереди. Пока не останется ни одного. Пока от каждого не останется по десять фунтов волос и кожи и по паре тонких косточек…

– Ты прав, – сказал Эл. – Какая-то сила страшно ускоряет распад. И она начала действовать с момента взрыва. Или была им вызвана… Это мы уже знаем. Кроме того, мы знаем – надеемся, что знаем, – что существует и противоположно направленная сила. И она как-то связана с Рансайтером. На деньгах стали появляться его портреты. На коробке спичек…

– Рансайтер появился в моем видеофоне.

– Как это?

– Не знаю. Просто он там был. Не на экране, не изображение. Голос.

– И что он сказал?

– Ничего существенного.

– А тебя он слышал?

– Нет. Я кричал, но… Односторонняя связь.

– Так вот почему я не мог до тебя дозвониться.

– Да.

– Мы хотели включить телевизор, когда ты вошел. Понимаешь, о смерти Рансайтера ничего не было в газетах. Такая путаница… – Элу не нравилось, как Джо выглядит. Он казался гораздо старше, ниже и худее, чем был. Вот так это и начинается, подумал Эл. Нет, надо установить контакт с Рансайтером. Надо как-то постараться услышать его; наверняка и он пытается прорваться к нам с той стороны… И если мы намерены выжить, мы должны пробиваться навстречу ему.

– Ну, увидим мы его, – сказал Джо. – Ничего это не даст. Будет, как у меня, – односторонняя связь. Хотя, может быть, он сможет сообщить нам, как с ним общаться? Может быть, он понимает, что происходит?

– По крайней мере, он должен знать, что произошло с ним самим. То, чего не знаем мы. – Понятно, что он жив, подумал Эл, хотя в мораториуме не могут наладить с ним связь. Хотя над клиентом такого калибра трудились, наверное, из последних сил… – А фон Фогельзанг слышал его голос?

– Попытался. Но в трубке была тишина. Я потом послушал – тишина и далекие разряды. Звук абсолютной пустоты. Очень странный звук.

– Не нравится мне все это, – сказал Эл. Он и сам не знал почему. – Было бы лучше, чтобы и Фогельзанг его слышал. Тогда бы мы точно знали, что это не твои галлюцинации. Или, если уж на то пошло, не наши общие галлюцинации… взять ту спичечную коробку…

Но кое-что галлюцинациями быть не могло. Автоматы отказывались принимать монеты – непредвзятые автоматы, понимающие только присутствие или отсутствие тех или иных физических свойств. Воображения у автоматов нет, галлюцинировать они не умеют.