Второй шанс (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Впрочем, вполне может статься, что в рядах будущих железнодорожников там и не найдутся музыканты. Что тогда делать? Выход я видел один: двигать в специализированное учебное заведение. Либо в культпросветучилище, именуемым в народе «кульком», либо в музыкальное училище. И определяться желательно как можно раньше. Если до послезавтра никто из пэтэушников не откликнется, и впрямь придётся мчаться в «кулёк» и музыкалку, не одному же мне на сцене перед директором «Гимн железнодорожников» исполнять.

Тем не менее после экспериментов с гитарами и аппаратурой домой я шёл в прекрасном расположении духа. Заглянул в «Электрон», за одну копейку давали два медиатора, купил шесть штук, снова повздыхал возле синтезатора, и пошёл дальше. Но уже не по тротуару, а свернув в глубину квартала, застроенного вековой, а то и больше давности домами. Минуя двор, где жил Пашка Яковенко, увидел и его самого. Тот помогал отцу разбирать сарай.

– Пашка!

У меня на какое-то мгновение перехватило дыхание и в горле встал ком.

– Макс, привет! – оторвался он от работы. – Ну ты как в своём училище, всё нормально?

– Ага, – выдавил я из себя, кое-как справившись с эмоциями. – Ты-то как?

– Да а что я, перешёл в 9-й, учусь, – пожал плечами Пашка. – Вчера только думал, что надо бы к тебе заскочить, узнать, что у тебя нового, а ты сам пришёл.

– Это я домой из училища иду, просто решил сократить путь через твой двор.

– Здоров. Макс!

Это уже батя их сарая появился, голый по пояс.

– Мой говорит, ты в железнодорожное училище поступил? Кем будешь-то, когда закончишь?

– Помощником машиниста электровоза.

– Понял… Потом-то, наверное, на машиниста выучишься? Они, я слышал, хорошо зарабатывают.

– Нет, Андрей Иваныч, не выучусь, – честно сказал я. – Не по душе мне вся эта техника, да и неспокойная работа, а я по натуре домосед и гуманитарий.

– Ну а чего тогда пошёл в училище? Закончил бы десять классов и поступил в пединститут.

– Вот и я думаю, на кой ляд выбрал «железку»… А в 9-м меня, если честно, особо и не ждали, Пашка подтвердит. Учился я так себе, комсомольской работой не занимался, мне классная в открытую говорила, что мне прямая дорога в училище. Вот я и не стал её разочаровывать.

– М-да, – крякнул Иваныч, – весело у вас там. Получается, три года отучишься, потом, наверное, армия, а дальше куда?

А дальше куда? Это мне и самому хотелось бы знать. Признаться, я и в армию что-то не очень хочу, в прошлой жизни уже отдал долг, второй раз терять два года что-то не хочется.

– Писателем стану, а может, в спорте дела пойдут, – самонадеянно заявил я.

– Ничего себе, писателем! Ты что же, рассказы прям пишешь?

– Прям роман начал писать, Андрей Иваныч.

– Ого! И о чём?

– О войне.

Я решил особо не делиться сюжетом, но отец Пашки оказался настойчивым, и в следующие минут пять пришлось его просветить относительно общей фабулы произведения.

– Здорово! – констатировал он. – Почитать дашь, когда напишешь?

– Дам, когда в бумаге издадут. Подарю с автографом, – сказал я с вполне серьёзной миной на физиономии. – Ладно, пойду я, а то что-то есть охота, просто сил нет.

– Хочешь – с нами порубай, мать картошку целую сковороду обещала нажарить, – предложил Иваныч.

– Нет-нет, спасибо, боюсь, что если сяду за стол, то в одиночку всю сковороду умну, и вам ничего не станется.

Посмеялись, и я отправился дальше. Но добраться до дома без приключений не удалось. У двухэтажного строения, в котором обитал с родителями и сестрой ещё один мой бывший одноклассник Влад Порунов, я услышал свист.

Обернувшись, увидел неторопясь приближающуюся со стороны улицы Кирова троицу, причём лица парней, на вид моих сверстников, показались мне смутно знакомыми. Особенно вон у того кряжистого, вроде и толстого, но плотно сбитого, парня.

– Давно не виделись, чмошник!

Это произнёс один из попутчиков толстого, неумело куривший сигаретку, и тут же в моей голове всё встало на свои места. Все трое учились в моей бывшей 11-й школе. У назвавшего меня чмошником погоняло было Мамон, по фамилии Мамонов. Второго как звали, не помню, хотя рожа и знакомая, а вот толстый – Виталя Шалеев, по кличке Шалей. И при воспоминании о нём я невольно заскрипел зубами. Этот отморозок был головной болью всей школы и моей лично. Учился он классом младше меня, хотя был и ровесником. При своей пухлой комплекции Шалей отличался поставленным ударом, который мог пустить в ход не раздумывая, и в этом плане я даже немного завидовал ему. Лично у меня срабатывал какой-то внутренний тормоз, не мог я почему-то ударить человека по лицу, и этот комплекс мне удалось изжить в себе лишь с годами. Скажете, как же ты боксом занимался? А затем и пошёл в секцию, чтобы хоть как-то суметь постоять за себя. Хотя ринг – дело другое, там всё по правилам, и после боя, в отличие от уличной драки, ты дружески обнимаешься с соперником, понимая, что в дальнейшем ни у него к тебе, ни у тебя к нему никаких претензий не будет.

В будущем Шалей загремит на малолетеку, дальнейшая его судьба будет мне неизвестна, а пока он по-прежнему наводит страх на сверстников. Хотя тот же Порунов был, пожалуй, исключением. Помнится, перед выпуском из 8-го класса наши тусили у крыльца школы, и вдруг из дверей вылетает Шалеев. Что-то говорит самому мелкому из нашего класса Лёхе Маслянову и бьёт его в нос, отчего тот пятится назад в своих ботинках на здоровой платформе. Затем Шалей подлетает к Порунову и я слышу предложение отойти за угол. «Давай отойдём», – спокойно говорит занимавшийся классической борьбой Влад, после чего запал Шалея моментально проходит, он что-то негромко, но с угрожающими интонациями говорит Владу на прощание и скрывается в дверях школы.

Оказалось, всё началось с того, что Лёха увидел, как где-то на лавочке Шалей целуется с нашей одноклассницей, и не смог удержать язык за зубами, поделился кое с кем из одноклассников, правда, я оказался не в курсе. Информация дошла до Шалея, и тот таким вот образом решил наказать тех, кто распускал слухи о нём и нашей однокласснице. В чём-то, может, он был и прав, просто этот случай наглядно продемонстрировал, что за словом, то бишь кулаком, Шалей никогда в карман не лезет. Разве что если ему попадётся такой же уверенный в себе Порунов.

Наше с ним последнее столкновение случилось, когда я учился в 6-м классе, хотя столкновение – слишком громко звучит. Меня после уроков отправили во двор школы разгребать снег, тут Шалей и появился, причём – какое совпадение! – именно в компании вот этих двух охламонов. Ну да это и неудивительно, они с ним уже не первый год тусили. Шалей тогда подошёл ко мне, припомнил какой-то случай, где я якобы имел наглость ему надерзить, и заехал мне в нос. Прижимая к носу снег, который тут же пропитывался кровью, я испытывал не столько боль, сколько бессильную ненависть к самому себе за то, что не могу поднять руку на такую мразь. Такую, что и впрямь доходило до зубовного скрежета, прямо как сейчас. Вот только на этот раз – в этом я был стопроцентно уверен – у Шалея не получится безнаказанно двинуть мне ни в нос, ни куда-то ещё.

– Слышь, чмошник, – продолжал скалиться Мамон, – у тебя точно курить нет, поэтому можешь отдать деньгами. Копеек двадцать на первый раз хватит.

Гляди-ка, гоп-стоп решили мне устроить. Я невольно ухмыльнулся, и тут же место ушедшей куда-то кипящей ненависти заняла холодная сосредоточенность.

– Чё лыбишься, давно в зуб не получал?

– Это от тебя, что ли, клоун? – спокойно осведомился я.

Вот, уже в глазах парней читается непонимание, они явно не ожидали от такого ботана, как я, подобных слов, да и моё внешнее хладнокровие явно сбило их с толку. Разве что во взгляде Шалея, напротив, скука уступила место некоей заинтересованности.

– Чё, в бокс ходить начал, и типа крутой стал? – вступил в разговор второй соратник Шалея. – Типа и в морду дать можешь?

– Об тебя, что ли, мараться? – парировал я с усмешкой. – Тебе, доходяге, и поджопника хватит.