Звери = боги = люди - Владиимир Арсеньев

И все же космогония бамбара, по Ж. Ди-терлен, требует, на мой взгляд, очень осторожного подхода. В ней, несомненно, есть интересные аспекты мировоззренческих особенностей этого народа, но именно как единая система взглядов этот миф и вызывает сомнения, поскольку это всего лишь реконструкция, а не оригинал. Именно так и выглядит этот миф в версии Ж. Ди-терлен.

Мне же представляется важным подчеркнуть базовый характер именно охотничьей культуры для всех последующих форм бытия и сознания у бамбара. Яркие проявления этой культуры сохранились в корпоративных объединениях охотников, но, быть может, еще более глубокие корни ее выявляются при пристальном рассмотрении смежных сфер общественной жизни.

Для увязки в более плотный узел материалов, собранных в соответствии с «охотничьей версией» и почерпнутых из «альтернативных источников», выскажу предположение о неслучайности аналогии между охотничьим мифом о Санин и Контроне и разделом мифа о творении, трактующем сюжет о Мусо Корони и Пембе. В обоих случаях речь идет о разнополой паре, связанной особыми семейными узами — то ли супружескими, то ли родственными. От деятельности этих пар зависит благополучие и воспроизводство растительного и животного мира. Санин и Контрон, бесспорно, почитаемые охотниками существа. Пемба и Мусо Корони сопричастны людям, когда они находятся на охотничьей стадии своего существования. Может быть, этих параллелей не так уж и много, но задуматься они все же заставляют, прежде всего потому, что, как мы уже видели в главе IV «Артемида из тропиков», Санин и Контрон имеют признаки астральной или планетарной ипостаси: Луна и Солнце (холодное и горячее). Мусо Корони и Пемба также имеют воплощения в стихиях: земля и огонь (холодное и горячее).

Здесь же я бы еще раз подчеркнул, что разделение на определенном этапе в сознании бамбара «земли» на «лес», «поле», «деревня» или, наоборот, соединение этих частных понятий в категорию «земля», видимо, явление достаточно позднее и неотрывное на этом этапе от представлений о стихиях и их олицетворениях. Впрочем, и те и другие, несомненно, не относятся к общедоступному знанию.

На этом этапе мифологизирующий взгляд на мир явно преобладает над рационалистическим. Образная, олицетворенная форма доминирует. Это прежде всего относится к восприятию самих «стихий» в эзотерической космогонической модели. Похоже, что именно олицетворение — своеобразная кодировка в виде человекоподобных персонажей форм и состояний вещества, а также их взаимодействия и являются сокрытыми от непосвященных. Тайна — действующие лица и сценарий. Реальные же явления и проявления (огонь, вода, воздух, земля и т. д.) понятны и общедоступны.

Но тут наступает переломный момент в истории мысли: олицетворения обретают

самостоятельную жизнь, оторвавшись или отрываясь от своего стихийного начала, превращаясь в «божества», лишь в глубинах сознания связанные с изначальными воззрениями на стихии. Параллельно и «стихии», отрываясь от своих олицетворений, продолжают существование в общественном сознании, связанном с положительными знаниями, с производственной практикой. В этом смысле они — составная часть магических представлений как конкретной идеологии производства и воспроизводства, выступающей основой и каналом формирования «научных» знаний. И здесь как раз параллельно формируется новая мифологема о «стихиях» и их взаимодействиях — мифологема особого рода, которую можно обозначить как «натурфилософская картина мира». В центре ее в отличие от первой линии мифологизации, где действуют олицетворения («Бог», «боги», «божества»), стоит «природа» или даже «Природа», а «стихии» — ее составные части и формы существования. Вот почему «боги стихий» и «природа богов» — отражение кардинально различных подходов к познанию мира, формирующихся, в частности, и у бамбара в изначально малодифференцированной в его сознании картины мира.

Глава VII

КАКИМ «ОНИ» ВИДЯТ МИР

«Сущность материи и силы (энергии)», а также «происхождение движения» — вот первые две из «семи мировых загадок», стоящих перед человечеством, которые выделил немецкий физиолог Эмиль Дюбуа-Реймон в конце XIX века и которые до сих пор остаются ведущими в системе человеческого знания[35]. Но это еще и проблемы, волновавшие человечество испокон веку. Они присутствуют в мироощущении начиная с первобытности, с момента выделения людей в особый феномен природы, они — в истоке самого интеллекта. Ведь материя — это и есть мир, а сила, движение — это свидетельства его существования.

Эти, может быть, несколько общие слова предваряют разговор об основных чертах модели мироздания, свойственной архаическому сознанию в той мере, как об этом позволяют судить воззрения охотников бамбара. Здесь следует сразу оговориться, что речь пойдет о круге идей, присущих ми-ровидению архаического общества, но это вовсе не значит, что подобные проблемы осознаются и формулируются самими носителями данного мировоззрения.

Итак, к главной особенности этой модели можно, как мне кажется, отнести восприятие мира как целостного, как системы взаимосвязанных, взаимообусловленных, взаимозависимых явлений. Но эти взаимосвязи скорее даны в ощущениях, чем осознаются.

Для иллюстрации подобного взгляда на действительность можно привести пример из рассказа писателя Рэя Брэдбери «И грянул гром», где герои из настоящего, исполненного благополучия, на машине времени переносятся в отдаленное прошлое. Одним из условий этого посещения прошлого выступает категорическое требование ничего не менять в нем, ни к чему не прикасаться, строго следовать по предписанной «тропе». Один из героев рассказа совершает невинный, пустяковый проступок, от которого на первый взгляд ничего не меняется в окружающем мире. Он случайно наступил на бабочку. Но по возвращении домой, в исходную временную точку путешествия, люди обнаруживают свой мир совсем иным, непохожим — «и грянул гром». Примечательно, что в рассказе схвачена суть взгляда на мир, очень близкого архаическому сознанию. Мир находится в зыбком равновесии всех его компонентов. Малейшее нарушение этого равновесия способно привести к непредсказуемым последствиям, даже к катастрофе. Поэтому любое действие требует уравновешивающего его, компенсирующего противодействия. Об этом уже говорилось в связи с особенностями воззрений на охоту у бамбара, в частности о необходимости магических действий, сопровождающих любой этап охотничьей практики, особенно после успешного отстрела животных.

Нарушение целостности мира или какого-то из его компонентов — от самого значительного до неприметного — бамбара связывают с понятием «ньяма», силой, которая выделяется из любого целостного объекта при полном или частичном его разрушении, поэтому оно и связывается с нарушением всеобщего равновесия.

Итак, человек охотничьего периода видит мир целостным, уравновешенным. А поскольку жизнь, то есть движение мира, не вызывает сомнения, равновесие в мире для него — динамическое. Мир движется. Но как? Здесь вопрос вопросов! Для архаического сознания он, видимо, значительно важнее, чем вопрос о происхождении движения. Думаю, что именно в это время поток сведений о мире, попадающий в сферу чувств и разума людей, теснейшим образом связанных с природой, свидетельствует о бесконечной повторяемости одних и тех же комбинаций природных и социальных процессов. Здесь все черезвычайно замедленно — как абсолютно, так и относительно самих людей. Собственно геологические, планетарные процессы шли со своей более или менее устойчивой скоростью, да и человек еще слабо воздействовал на эволюцию Земли — ее недра, почвы, воздушный и водный бассейны. Но с возникновением земледелия и скотоводства, а главное, с возникновением ремесла, а затем и промышленности естественное экологическое равновесие оказалось решительно нарушено, а деятельность человека начинает разрушительно воздействовать на геологические процессы, и воздействие это непрерывно возрастает. Но это — в будущем.

Продолжительность жизни архаического человека была меньшей, чем в последующие эпохи. Вследствие этого скорость сменяемости поколений была высока. Если упомянуть при этом и низкий прирост информации от поколения к поколению, то' абсолютная скорость общественного развития была сравнима с геологическими, природными процессами.

Эта постоянная повторяемость, практически тождественность событий, своего рода топтание на месте, естественно, отражалось и в чувственном, и в рациональном восприятии мира людьми охотничьей стадии развития, способствуя возникновению представлений о цикличной модели мира. Вслед за фактическим признанием цикличности мира появились соответствующие ценностные ориентации в общественных представлениях и в социальной организации. Речь идет о формировании в обществе стереотипов, обеспечивающих воспроизводство объема и состава информации, общественных структур, ценностей и т. д.[36] Общество в процессе самосознания не спешило рвать пуповину, соединяющую его с природой, оно ориентировалось исключительно на прошлое, на прецедент, прочувствованный и осознанный, на уважение, закрепление, а затем и на культ этого прошлого, на культ предков.