И тихий ветер веет. Роман в стихах - И. Смирнов

Глава вторая

Dasein

M. Heidegger

Дизайн

I

Котеджный пригород, посёлок,Где жил Андрей в семье, хорош;Привыкнув к жизни столь весёлой,Ты места лучше не найдёшь.Высокий, крепкий особнякСтоял средь улиц, и сквознякЕго не трогал. Лишь одинДворец вдали среди вершинДеревьев мог сравниться с ним;Все остальные же домаУкрыты зеленью; самаПрирода саваном своимИх обняла лесами парка,Где заплетает нити парка.

II

Дом спроектирован был прочно,Как я сказал уже, и сноваУж повторюсь, что очень точноФундамент – всех жилищ основа, —Все стены, крыша и подвал —Всё архитектор рассчитал.Другой художник из идееДобавил мебель из ИКЕ’и,Расставил ящики, обоиПоклеил, с бабочкою штампНа них поставил, рядом лампУкрасил потолок. СпокоенОднако друг мой был к дизайну,Как, впрочем, ко всему Dasein’у.

III

Он поселён был на четвёртом,Последнем этаже. На гроб,На шкаф иль на каюту с чёртом,Имея окна, гардероб,Не походил сей кабинет:Компьютер, стол, кровать, паркет.Андрей однако, own roomИмея, из гостиной шумБывало слышал иногда:То вдруг раздастся громко: «Гол!» —Старик всегда смотрел футбол,Была ль суббота то, среда,Средь пива, чипсов и друзей,Хоть сам имел приз за хоккей.

IV

Тут заняла отца АндреяОт скуки иль наоборотДовольно модная идея:Он захотел, чтоб знаний плодВкусило ветреное чадо.Не от того, чтоб очень надоДля бизнеса иль пользы для.То просто – прихоть короля,Ну, так положено ведь нам.Иль, может, всё же для сынкаВ том польза будет, – и тоскаЕго развеется. Тут самВдруг вдохновившись сим моментом,Андрей желает стать студентом.

V

Сначала думал он юристомСтать и задумался над правом,Но вскоре в рассужденье быстромИ потому довольно здравом,Решил, что дело адвоката —Защита ль, обвиненье брата,И тонкость слога, и налоги,Законы, подкупы, подлоги, —Желанья в нём не порождало,Да и к тому ж законоведов,И управленцев, и медведовУ нас теперь не так уж мало.И труд упорный медициныНе дался и не без причины.

VI

Так он ходил от ВУЗ'а к ВУЗ'у,Метался, как в игре в бильярд,И, наконец, свалился в лузу,Где liberal есть science and art.Да, дух был очень либераленВ сём заведенье полагали,Что человеку самомуПо сердцу или по умуВозможно обученья планСебе составить, как маршрут.И также полагали тут,Что, даже если ты декан,Но в то же время педагог —Вести готов будь диалог.

VII

Своей свободой речи, плановНапомнил Смольный мне Лицей,Как описал его ТыняновЕщё в трилогии своей.Тогда смог оценить мой другЕму даруемый досуг:Он посещал дневные пары,Потом в пивной, как все гусары,За кружкой вечер проводил,Как то советовал Рабле,Читая книгу на столе,Хотя, признаюсь, прежний пылОставил он, уйдя в работу.Возможно, вдруг родится что-то.

VIII

План обученья строг, но гибок,Как содержание бесед.Студенты, не боясь ошибок,Меж тем должны держать ответЗа то, что говорят они,Как то бывает в наши дни.Но даже в этой обстановкеАндрей молчал, боясь неловкимСужденьем выказать, но глупымЕго счёл кто-то, но не все.Ведь неизвестно, что в эссеОн пишет. Третьи же из группыРешили: «Он как Деррида:Не говорит ни нет, ни да!».

IX

Сюда тогда же для ученьяПриехал и другой. Поэт,Не избежал он обсужденья.Семён С. Сетин, Старый СветОт Лиссабона и до ПрагиОбъездил, исписав бумагиДовольно крупные массивы.Он выглядел вполне красиво:Слегка открытое челоПод волосом, но кроме прядей,Так много вольных книг, тетрадейВсё существо его неслоИ поэтический диску́рс,Хоть он не кончил первый курс.

X

Тогда всех очень изумлялоЕго решение прибытьСюда, хотя он мог нималоЧерез Атлантику проплытьИ выбрать лучше институт,Чем здесь, у нас. Но что же тутЕго так сильно притянуло?Мы узнавали, но под дуломИль от иных каких угрозНе говорил он никому,Что нужно здесь его уму.Лишь иногда, хоть и не слез,Слов пару в дружеском кругуУронит, больше ни гу-гу.

XI

Прошу простить, читатель, этотНелепый детский лексикон,Но чтобы описать поэтаНеобходим был очень он.Хоть иногда совсем нелепен,Однако нужен этот лепет:Поэты часто как дитяЯзык используют, шутя.Когда ребенок между плитСтупает маленькою ножкой,То он, наверное, немножкоТогда становится пиит:Его малюсенькие стопыНеровные находят тропы.

XII

Семёна стиховые строкиЛились из лона бытияПотоком смелым и широким,Порока здесь не вижу я.Он о природе и о солнце,И об узорах на оконцеПисал с четырнадцати лет(Кто в этот возраст не поэт?).Его стихи, по крайней мере,Хоть и включали все подряд,На что бы он ни кинул взгляд,На поэтическом размереДержались; он имел талант,Хотя душою был infant.

XIII

Среди людей серьезных мира,Мужчин, наверно, лишь АндрейМог понимать, о чем та лираПоет, сбегая от людей,Как будто по камням ручей.Вся важность взрослая речейО звездах или о вине,О разной светской болтовне,О виллах, тачках и о дачахИ той не знают полноты,С которой детские мечтыДля нас порою меньше значат,Чем даже женский разговор,В котором, что ни слово, – вздор.

XIV

Преобладаньем дамским поломПоныне славится филфак.Семён же наш ещё со школыК тому не был привычен так.Себе он ставил сам в укор,Если его, блуждая, взорНечаянно падёт на ноги.А тут ещё (о, боги-боги!)Демографический вопросНа телевиденье подняли,Как болт тяжеловесной стали,Чтоб наш народ числом возрос,Чтоб паспорт парня иль девицыБыл полн на крайние страницы.

XV

Семён, желанья не имеяБыть праотцом пока, решилСтать другом близким для Андрея,Чтоб пыл гормонов в нём остыл,Чтоб он спокойно, отрешась,С самим собою понял связь.Так, против вкуса и природы,Они сошлись. Так антиподы,Противозначные стихии,Антонимы, антагонисты(И технократы, и пуристы)И прочие дихотомииНе так друг с другом не похожиКак эти двое были. Что же?

XVI

Когда отправитесь вдруг вдаль,Хоть на часок один примерно,То вы поймёте, что ПаскальБыл прав, когда для суверенаОн полагал как смерть, как мукуСо светским обществом разлуку,Когда отсутствие досугаИль развлеченья в виде другаРазоблачали тут же в нёмТого, кем он всегда и такБыл – человек, простой бедняк,Что лишь зовется королём.Так иногда и гражданин,Вдруг видит, что и он один.

XVII

Признаюсь вам, что господинуВ себе не меньше, чем рабу,Я предан, но наполовину:Они ведут давно борьбу.Сердца для нас – лишь полигоны,Где бисмарки, пигмалионыИ, может, даже бонопартыМеняют местности и карты,Заняв рубеж иль высоту;Разрушив бункеры, заслоны,Нас поднимают до Мадонны,Явив весь ужас, красоту,Оставив в поле битвы бездныДве. Нам они равно любезны…

XVIII

Так и для нашего Андрея,Насколько понимать могу,Знакомства этого затеяБыла нова. Он не слугуВ Семёне видел, не развлечьСебя хотел; он слушал речьТого наивного юнца,Как желторотого птенцаНа самой утренней зареЕщё возможно иногда;«Ах, если бы прошли года,И беззаботной той игреНичто мешать бы не могло. —Андрей подумал. – Что за зло

XIX

Разрушить этот мир способно.И тяжело ему ведь будет:Не я, но кто-нибудь, подобноРуке божественной, осудитЕго за то, что водки в пивеНе смешивал и был наивен.Но я, признаться, господа,Присяжным этого судаБыть вовсе как-то не хочу».Любил он больше разговоры,Диалектические споры,Где можно хлопнуть по плечуИ так, ответить что-нибудь,Не слишком понимая суть.

XX

Они застольные беседыВели, пожалуй, обо всем:Недавних Цезарей победыВ Ираке, войны, Фрейд и Фромм,Науки прения, искусства,Конфликты разума и чувства,И даже о вопросе верыОни раз спорили без меры.Ничто их строгого судаНе убежало. ДиалогиОни свои, как педагоги,Вели порою иногда.Когда звучала же эклога,Андрей наш говорил немного.

XXI

Но самый интерес большойВсех мыслей пламенных друзейБыл связан, как всегда, с душой.Андрей так говорил об ней,Как пахарь говорит о пашне,На ней оставив плуг вчерашний:Блажен, кто, всё засеяв поле,О нём не думает уж болеИ всходы в мирной неге ждёт;Но тот блаженней, кто всё летоС волнением в лучах рассветаГлядит на медленный восходИ, укрепив мускулатуру,Всё ж сеет новую культуру.

XXII

Мы тело отдаём зарядке,Работе – разум, а диете —Желудок, о своём упадкеМы забываем, словно дети.И нам становятся смешныВсе звуки сладкой тишиныВ уединенье, не в плеяде.Мы видим в теле, не во взглядеДвиженья робкие души.Открыть в себе бесцеремонноИгру бесчисленных гормоновНемедля каждый уж спешит:Широк стал слишком человекВ глобализованный наш век.

XXIII

Но даже он – лишь дайте время —Устанет под конец от них,От развлечений; в банке семяПоложит и подпишет niсk;Устав от жизни сей, ужеЗаводим twitter иль в ЖЖЧитаем чьи-либо заметки;Как пациенты на кушетке,Альбом листаем в соц. сети,Всем сердцем ставя like на фото.И жизнь, как некая охота,Бежит, но зайца не найти:И гул рогов чужих для macho,Как чучела, так много значат.

XXIV

Однако о своей любвиСемён не говорил ни с кем,С ней видевшись лишь vis a vis.Но наш психолог без проблемУзнал те самые симптомыЕму болезни незнакомой;Застыв, как шарик Парменида,Андрей всё видел, как либидо,Любя лирический порыв,Весь обнажает вдруг сюжет.Он видит: нового здесь нет,Исповедальный нарратив.Так часто поступаем все мы,В рассказе видя только схемы.

XXV

И здесь я должен уточненьеВнести одно, что сам Семён,Не так, как полагало мненьеАндрея, в жизни неумен.Конечно, зная мир по книжкам,Витал он где-то, но не слишком,Поскольку в этих «зеркалах»Порой такой он видел страхИ грязь, и ужас сей земли,Где человек, не зверь, жесток,И где такой придуман бог,Что сочинить бы не моглиЕго ни Лютер, ни Селин,А только дьявол лишь один.

XXVI

Над лошадёнкой, воробьишкойКак наш Некрасов иль Катул,Лить слёзы, право, было б слишком.И вряд ли кто-нибудь всплакнул.Подобной собирать картиныИз вереницы этой длиннойСтраданий, чей теснится ряд,Семён не думал и был радТому, что эдакий трактатИли, верней сказать, поэмуНа столь нерадостную темуНужды в нём не было, но братЕго подобный скорбный трудПисал. Однако должно тут

XXVII

Мне познакомить вас, друзья,Со всем семейством, значит, их.Большая Сетиных семьяБыла из членов восьмерых.Конечно, в основном предметеУ нас в дальнейшем будут дети,Однако про отца и матьЯ обязуюсь рассказать,Коль смерти нега или лениМеня случайно не возьмёт.Ведь очень уж широк приплодИ очень много поколений.Среди им отданных имён,Одно уж названо. Семён.

XXVIII

Он временами на монахаБыл поведением своимПохож. Не то чтоб неким страхомПред миром полон, нелюдим.Совсем, напротив, очень былОткрыт ему он; сердца пылОн как-то обращал вовне.Так солнце светит и лунеСвою тепла часть отдаёт,Не замечая, как онаБедна и даже не ровнаИ как топтал уж луноход,Её, ища в ней ценный грунт,Но лишь флажок отметил, пункт.

XXIX

Семён же не был пунктуален.В своём общении с людьмиОн забывал о ритуалеИ обращался mon amiВсегда, не словом он, но взглядЕго твердил, что он всем рад.И это в те ещё года,Когда ребёнку никогдаНа мысль не пришли бы лесть,Притворство иль обман иной.Неколебимой пеленой,Он ограждён и верил: естьВ сём мире та гармония,Которой уж не помню я.

XXX

И очень все его любилиИ с самых детских даже лет,Не то чтоб на руках носили,Но, где бы ни было, приветОн мог всегда себе найти;И непременно на пути(И в детстве, и уже потом)Ему открыт был каждый дом,Готовый с ним делиться всем,Все открывали без изъятьяСвои душевные объятья,Но он, однако, между темОто всего был отстранён.Не то чтоб он держал заслон.

XXXI

Напротив, он по доброй волеКо всем был также весь открыт.Так он, когда учился в школе,С детьми и был, и не был слит.Он был задумчив, не угрюм.В нём уважали честность, ум;В делах особенный порядок;В одежде он опрятен, гладок.Прочёл довольно много книг,За что уже в пятнадцать летИмел большой авторитет,Хотя он ни единый мигНе думал никогда о том,Что думали друзья о нём.

XXXII

Он без особенной гордыниСвои успехи понимал,Хотя в гимназии понынеВсе помнят и не без похвал.Но согласитесь вы, что с этимВопросом об авторитетеНе так всё просто, господа.Бывает в детские года,Когда заботой о престижеПод взглядом сверстников своих,Друзей иль, может быть, родныхСебя мы можем сделать ниже,Чем то нам позволяет рост.Не вылезай, как все будь прост.

XXXIII

Ведь по закону крупных чиселВсегда наш управлялся свет.Сопротивляться есть ли смысл?Ответят нам: «Пожалуй, нет».Будь вы один, их – легионы,Сложите же свои знамёны,Иначе будете разбиты,И многотысячны копытыИх вместе с Вами втопчут в грязь,Раздавят поступью своей,И тяжесть множества конейСмятёт вас; лучше, не борясь,Нам добровольно всем упасть,Признав земли родную власть.

XXXIV

На достижение желанийНе стоит тратить и труда;Определяет же нас с вамиЛишь окруженье и среда,Да и ещё, пожалуй, геныВ нас производят перемены.Вот помести весельчакаСредь грустных, – и уже тоскаСклонит его неумолимо;А те, кто спать привык на койке,В спортзале тоже станут бойки;Примеров тут необозримо,Но в них есть правило одно:Поддастся слабое звено.

XXXV

Звалася Сетиною АннойИх старшая тогда сестра.Герой не главный для романа,Но между тем всегда добраНу и красива: ногти, зубы,Златые волосы и губы,Глаза, улыбка, пышность бюста —Все в ней прелестно. Будет пустоЗдесь разливать поток похвал;Кто захотел бы сей портретУвидеть, тот пусть в интернетЗайдет, возьмет любой журнал,

Конец ознакомительного фрагмента.