Лабиринты чувств - Лена Любина

Мила, механически одеваясь, позвонила шоферу, чтобы он, закончив отвозить детей, вернулся за ней. Садиться самой за руль ей сейчас что-то не хотелось.

3

Что же это? С чего ради? Почему? – невольно возникали вопросы. Никогда раньше такое мне даже в голову не приходило. Неужели это из-за него? Из встречи обыденной, незаметной, вдруг переросшей в постоянные, осознанно нежеланные, но внутренне ожидаемые встречи. Постоянные? Нет, они скорее были случайными, но, как сейчас подумала Мила, случайными закономерно. А почему они стали такими, что это – любовь? Peutêtre.

Сегодня все было не так. Непривычно, непонятно долгое пребывание в ванне, разглядывание себя. Разглядывание, наверное, впервые в жизни. Ни в детстве, ни в юности, ни позже, никогда ее не интересовала ее внешность.

Вернее, она всегда была ею удовлетворена и уверена в ней. Также впервые она не поехала на работу раньше всех. Обычно она первая появлялась у себя на работе в своей фирмочке. Встречая сотрудников и взбадривая их своей тщательной требовательностью.

Позвонил шофер. Он уже вернулся. Мила вышла, села в машину, закурила. Поехала к себе. В свою фирмочку. Собственно в ней и произошло то, с чего у Милы сегодня возникли эти мысли.

Как-то раньше она никогда не задумывалась над словом «любовь». Легко произнося его, легко его разбрасывая. И те мужчины, что с ней общались, свободно вписывались в легкость употребления Милой этого слова. И Мила всегда считала, что уж она-то знает значение и смысл этого слова.

Долгая дорога способствовала размышлениям. Шофер не мешал, а сосредоточенно рулил, стараясь не дергать машину, дабы не беспокоить хозяйку. Телефонные звонки как-то скапливались и прорывались лавиной ближе к вечеру, и Мила всегда внешне расслаблялась по дороге на работу, внутренне настраиваясь, спокойно перебирая и осмысливая течение дел.

Сегодня была долгая дорога. Не оттого, что она длинна и далеко фирма от дома, а оттого, что уже день, полно машин, полно обычных пробок. Еще и поэтому Мила любила приезжать на работу пораньше.

Обычно Милу раздражала эта езда в ползущем потоке машин, иногда срывающихся с бешеной скоростью, но эти скоростные участки всегда слишком кратки, чтобы доехать до цели. А сегодня она с удовольствием созерцала передвижение машин, смену улиц, зданий за окном. Все это вписывалось в размышления, почему-то начавшиеся сегодня утром.

Мила всегда думала, что своего первого Мужа она любила. Как настойчиво и долго она его добивалась, какие прилагала усилия, даже насилия над собой, и как она ошиблась, приняв за любовь влюбленность, влечение, как мгновенно, когда пришло время, все исчезло. А какой он оказался скотиной!

Но лучше все с начала. Первый Муж Милы – ее одноклассник. Она влюбилась в него еще в восьмом классе. Высокий, блондин. Похоже, он был самым привлекательным мальчиком в классе, в школе. Уже тогда две ее нынешние подружки, две ее одноклассницы, пытались конкурировать с ней.

Конкурировать в обладании самыми красивыми и привлекательными мальчиками, а затем и мужчинами. В то время, правда, ни они, ни она не претендовали на то, чтобы называться подругами. Это случилось потом, после ее победы в борьбе за первого своего Мужа, что, несомненно, их сблизило.

Как странно сближает борьба, конкуренция: после расставания после школы, учебы в разных институтах, после ее первого развода они сошлись вновь, хотя и продолжали встречаться все это время, но подругами уже стали лишь тогда, когда она развелась в первый раз. А тогда Миле пришлось приложить немалые усилия, чтобы победить всех, чтобы он в нее влюбился. Правда, она всегда была на виду, всегда в центре внимания, но отнюдь не как красавица или первая ученица, а как организатор всех дел и происшествий, какие только можно было создать в школе.

Мила никогда не считалась красавицей, но не была она и уродиной, простушкой, бесцветной. Она не была первой ученицей, но всегда считалась одной из лучших. Казалось, что ее кипучая энергия не дает ей стать первой красавицей, первой ученицей. Но зато она всегда была первым авторитетом.

И, наверное, именно это не давало тогда будущему первому ее Мужу возможности увидеть в ней девочку. Несмотря на то, что он пользовался бешенной популярностью не только у одноклассниц, но и у девчонок более младших классов, даже и у старшеклассниц. И, упиваясь своей популярностью, он сам не переставал оказывать внимание всем, всем девчонкам, кроме нее, очевидно, совсем не воспринимая ее как девочку, а лишь как существо другого пола, или, в общем-то, бесполое.

И ей впервые пришлось ломать себя, «переодеваться», подстраиваясь, чтобы ему было интересно, преображаться, чтобы завлечь его. Именно тогда она обнаружила, что не все и не всегда получается так, как она хочет, тогда, когда она хочет. Не все и не всегда получается от казалось бы естественных и очевидно-правильных ее действий. И впервые она стала подчинять осознанно своей голове свои поступки, рассудочно контролируя все, что происходило вокруг, и не менее рассудочно контролируя себя.

Тогда, в школе, Миле пришлось сказать своему мальчику, что он умен, умнее всех. Впоследствии Мила пользовалась этой фразой, когда хотела установить контакт с мужчинами, польстить им. И, на удивление, это всегда срабатывало. Тогда же она рассудочно-бессознательно умерила свои организаторские и руководящие порывы, прикинулась слабой, добиваясь внимания, любви своего первого мальчика, будущего первого Мужа. И он ее увидел, увидел уже как девочку, а не как авторитетную одноклассницу.

А ведь за ее деловую хватку и неумеренную активность Милу даже называли в школе нашей Кларой Цеткин или Розой Люксембург и говорили, что для полноты комиссарского образа ей не хватает только красной косынки и револьвера.

Итак, он увидел в ней девочку, а дальше началась сумасшедшая пора. Запойное время, когда кружилась голова от ежедневной весны. Когда «сердцу сладко, сладко, сладко, все непонятно, все загадка, какой-то звон со всех сторон» (Ив. Бунин). Но изумительно, что эта всепоглощающая страсть не мешала Миле оставаться одной из первых учениц и по-прежнему быть во главе всех школьных событий.

Играет знакомая мелодия. Ах да, это телефон. Водитель удивленно посматривает в ее сторону – почему она так долго не берет трубку.

– Я занята, перезвоните позже.

Петечка. Не могу же я при водителе с ним разговаривать. Мила почувствовала, как краска заливает ее лицо, как напряглись ее соски. И это даже не слыша его голоса, а только увидев на экране телефона, что звонит он.

Никогда раньше от мужских голосов Мила не краснела. Делая усилия, чтобы не выдать своих эмоций, Мила закурила; когда дым перестанет маскировать ее, краска уже уйдет с лица.

Свадьба, рождение детей, четыре года с ощущением счастья. Энергии Милы хватало, чтобы и любить, и рожать, и учиться, причем так же, как и в школе, быть одной из первых и в учебе и жизни института.

А потом, впрочем, это было не потом, а, наверное, на протяжении всех четырех лет первого замужества… Просто Мила была упоена новыми ощущениями и поначалу не замечала червоточинки того, кем она так увлеклась еще в школе.

Иногда, как вот и сейчас, на нее волной выливались воспоминания, удивленно-горестные теперь, как она, от природы умная, могла клюнуть на чисто физиологическую приманку первого Мужа.

Да, высок, да, блондин, да, всегда великолепно одет, да, популярен, да, пользуется спросом. Но ведь даже ее одноклассницы, все ее школьные подруги, млея в ожидании более близкого знакомства с ним, отпрыгивали от него после узнавания, после общения с ним, хотя, конечно же, не все, кто-то продолжал за ним бегать. Но те, что прерывали с ним общение, были отнюдь не такими умными и деятельными как она, но все же оказывались более ушлыми, прожженными в этом вопросе, четко распознавая в нем барыгу, выжигу. Распознавая инстинктивно, даже не то, чтобы зная значение, но и не зная самих этих слов.

Собственно, все знали (и она тоже), что он фарцует на «галёре», что он безжалостен и злопамятен в деловых отношениях. Ее одноклассники и одноклассницы не раз обожглись, обратившись к нему, польстившись на понравившуюся им вещь. Рассчитывая на его помощь и участие в каких-либо делах, принимая поначалу его как товарища и лишь затем прозревая, что он и не соприкоснулся бы с ними, не чуя своей материальной выгоды, выпячивая себя, как незаменимого и ценного авторитета.

И лишь она избежала этого ожога. За этим она к нему никогда не обращалась, как никогда не обращала внимания на свою одежду, наверное, оттого, что никогда у нее не было плохой одежды. Ее родители тщательно следили за тем, как она одета, и в добротности внешнего облика Милы никогда не было сомнения, и тогда для нее этого было достаточно. А свою авторитетную самодостаточность она ощущала всегда, правда, для себя никогда не оформляя это словами, не формулируя.