Координата поврежденности - Владлена Дан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но он – не его родители.
Мин хотел, чтобы его оставили в покое. Может, не беги он от грядущего, сейчас бы знал, чего хочет от него. Однако слишком рано понял – ему никогда не получить желаемое. Его реальность – это азотный вакуум невольных поступков, хрупкий кислород обещаний и аргоновые бесцветные обязательства, в которых теряется диоксидный углерод надежд.
– Спасибо за сок, – проигнорировав последний комментарий Нун и бьющую по вискам мигрень, Мин выпил содержимое стакана, схватил бутерброд и выскочил из дома.
За рулем он по привычке включил музыку, служившую ему отдушиной. Всю свою жизнь Мин провел в окружении, далеком от таких непрактичных вещей, как искусство. Но, как ни странно, обнаружил в себе тягу к творчеству, и родись он в другой семье, то, возможно, сейчас оканчивал бы факультет искусств, музыки или режиссуры. Хотя диплом экономиста и деньги отца могли позволить ему владеть любым учреждением этих направленностей. Правда, не творить там, а лишь руководить.
Утренний Бангкок напоминал муравейник. Пробки порождали ощущение бессмысленности. Поначалу Мин раздражался, но затем привык. И теперь пробки находились в самом низу длинного перечня вещей, с которыми ему приходилось мириться.
Он без опоздания заехал на парковку и направился к своему корпусу. Студенты в одинаковой форме – белых рубашках и черных брюках или юбках – ожидали начала занятий. По одному внешнему виду нельзя было понять, кто из них будущий юрист, актер, лингвист или международник.
Глубоко в душе Мину нравился такой порядок вещей. Все одинаковые – никто не измеряется количеством денег в кармане. Нет, он не мечтал стать нищим, и все же хотел, чтобы не богатство становилось решающим фактором для большинства. Люди, едва узнав, из какой он семьи, сразу меняли свое поведение – начинали льстить или завидовать.
Его самого деньги не трогали, может, потому что они всегда у него были. Он придавал им не большее значение, чем другие – родительской заботе.
Мин умел наслаждаться преимуществами своего положения. Он пользовался вниманием девушек, общался с несколькими «счастливчиками», которых, как и его, приговорили к будущему, распланированному за них. В их компании Мин испытывал некое подобие чувства родства. Впрочем, сторонился чрезмерных дружеских связей, придавленный ценностью внушительного банковского счета. Слишком близко подпускал единиц, с остальными же держался не то чтобы холодно, а равнодушно.
В толпе студентов показался одногруппник Бест – один из немногих, кому Мин позволил приблизиться к себе максимально близко. В отличие от него, Бест действительно интересовался выбранной специальностью и знал, чего хочет от жизни, не обладая при этом его возможностями. Может, поэтому он с Бестом и общался.
Приятно было видеть рядом с собой довольного жизнью человека, который всегда находит чему радоваться и нередко делится этим чувством с другими. Бест жил в той самой комфортной середине, о которой Мин мог только мечтать. Звучало безопасно, и ему самому хотелось оказаться там же. Это была одна из его самых больших тайн – потребность в ощущении безопасности. Но даже себе он позволял думать об этом лишь в крайних случаях.
Мин собирался подойти к Бесту, как вдруг кто-то врезался в его плечо. От неожиданности он покачнулся и выронил сумку. Утро не предназначалось для таких внезапных контактов с кем-либо и, обернувшись, Мин раздраженно воскликнул:
– Осторожнее!
Какой-то парень суетливо подбирал с асфальта книги и разлетевшиеся документы. И хотя плечо ныло, а после резкого столкновения головная боль ударила с новой силой, Мин поднял свою сумку и несколько чужих листов рядом с ней.
Незнакомец выпрямился. Он был ниже Мина, да и по комплекции мельче. Несмотря на обязательную форму, на голове парня царил розовый беспредел, а в ушах виднелись длинные серьги с клипсами. Он выглядел так, будто только что окончил школу и наконец сотворил со своей внешностью все, что раньше запрещалось[3]. Может, один из тех бедолаг, кто ночи напролет испытывают удачу на кастингах в лакорны[4] в надежде стать звездой? Однако мельком взглянув на бумаги, Мин сразу признал ошибочность этих выводов: медицинские записи он мог отличить от любых других даже с закрытыми глазами. Любимое чтиво отца.
– Извините, – незнакомец поднял голову и сложил руки в поспешном вай[5]. – И спасибо, – после чего выхватил у него бумажки и быстро зашагал в сторону медицинского факультета.
Доктор.
Вернее тот, кто намеревался им стать.
Почти все студенты-медики выглядели по-другому: вечно ходили с заумным выражением лица и заносчивым видом повелителей мира. Мин повидал множество таких типов. И знал, что через несколько лет даже самые легкомысленные из них превратятся в сгорбленных от изнурительных смен угрюмых мужчин и женщин и навсегда обзаведутся морщиной на лбу, бесконечно пытаясь спасти чью-то жизнь и полностью забыв своих близких.
А Мин не был готов спасать чужие жизни. Он и свою реанимировать не мог.
Но за несколько невольно уделенных незнакомцу секунд Мин не заметил в нем ожидаемых черт. Вопреки очевидным попыткам выглядеть круто, парень создавал простодушное впечатление из-за своей миловидности. Но что еще важнее, от него исходила легкость, которая обычно напрочь отсутствовала у студентов одной из самых сложных и ответственных специальностей. Будущие докторишки и медсестры всегда что-то зубрили и куда-то спешили.
– Ты чего застрял? – услышал он Беста, который уже успел подойти к нему сам.
Оборвав спонтанный поток мыслей об аляповатом недоразумении, желающем почему-то стать врачом, Мин вернулся в реальность.
– Это определенно не мой день. С самого утра сбивают с ног, – проворчал он.
– Дружище, больше радости, – весело заметил Бест. – Мы притягиваем то, в чем нуждаемся.
– Тогда где моя кровать и новая личность?
Они дошли до нужной аудитории, когда Бест закинул ему на плечи руку, притягивая ближе.
– Может, на самом деле тебе нужно совсем не это?
Мин небрежно сбросил руку друга, усмехнувшись его вере во всякую чушь, особенно в судьбу и рок.
– Ага, прямо сейчас я горю желанием, чтобы ты заткнулся.
Утренние перебранки давно стали привычным элементом их взаимоотношений, и ему нравилось размеренное чувство нормы, которое дарил друг. Мин не показывал, что значение Беста в его жизни куда больше, чем тот мог подумать, и признаваться ему в этом не планировал.
Они уселись на
