Вся Урсула Ле Гуин в одном томе - Урсула К. Ле Гуин

была смертельной, и она понимала, что умрет, хотя и не сразу. И тогда она велела сложить погребальный костер, сама возлегла на него и, будучи еще живой, приказала его поджечь. Эней увидел пламя этого огромного костра, находясь уже далеко от берега.

— И понял, чей это погребальный костер?

— Нет. А может, и да.

— Его душа, должно быть, корчится от ужаса, стоит ему вспомнить об этом! Неужели его спутникам не было за него стыдно?

— Вряд ли. Даже если б Эней и провозгласил себя тамошним царем, Карфаген все равно никогда не стал бы их родиной. К тому же Дидона почти прекратила строительство города, выпустила из рук бразды правления. Забыла об уважении к себе. Она вообще ни о чем не могла думать, кроме своих отношений с Энеем. Да и все события развивались как-то неправильно. Нет, спутники Энея были рады, что им наконец-то удалось увезти его от Дидоны. — Поэт помолчал и прибавил: — Но он все-таки еще раз встретился с нею. В подземном мире. Только Дидона от него отвернулась. Не пожелала говорить с ним.

Ну и правильно поступила, подумала я. Вся эта история казалась мне прямо-таки пронизанной невыносимой печалью, безумным стыдом и чудовищной несправедливостью. Мне было ужасно жаль их всех — и Креусу, и Дидону, и Энея. И я долго потом молчала, не в силах вымолвить ни слова.

— А теперь расскажи мне о чем-нибудь более приятном и веселом, — попросил меня поэт своим тихим красивым голосом. — Как ты, например, проводишь день?

— Ты же знаешь, как дочь хозяина дома проводит свои дни.

— Да, знаю. У меня была старшая сестра, там, в Мантуе. Но здесь-то не Мантуя, да и отец мой царем не был… — Я продолжала молчать, и он сказал: — По праздникам на обед к царю приглашают главных людей города, а также гостей из других городов Лация, а иногда и союзников из иных государств. И, разумеется, твоих женихов. Расскажи мне о них.

Но я по-прежнему молчала. Дождь кончился, и над головой вновь засияли звезды, их свет был виден даже сквозь темную листву окружавших нас густых деревьев.

— Я прихожу сюда, чтобы никого из них не видеть и даже не вспоминать о них, — сказала я наконец. — Пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Ты даже о Турне не хочешь мне рассказать? А ведь он, по-моему, храбр и хорош собой. Или я не прав?

— Да, он храбр и хорош собой.

— Но все же не настолько, чтобы завоевать девичье сердце?

— Спроси об этом у моей матери, — отрезала я.

После этого он долго молчал. Потом спросил совсем иным тоном:

— Кто же в таком случае твои друзья, Лавиния?

— Сильвия. Маруна. Еще кое-кто из наших девушек. И некоторые старые женщины.

— Сильвия — это та, у которой есть ручной олень?

— Да. Мы с Маруной недавно его тут неподалеку видели. Он, как привязанный, шел за оленихой. Преследовал ее, как кобель суку. Такой здоровенный кобель с рогами! Очень смешно было смотреть.

— Влюбленные самцы всегда выглядят смешно, — сказал поэт. — Но ничего не могут с этим поделать.

— А откуда ты знаешь про оленя Сильвии?

— Он ко мне приходил.

— Ты, наверно, знаешь про все на свете?

— Нет. Я, к сожалению, знаю очень мало. И то, что, как мне казалось, я знал о тебе… то немногое, что я знал о тебе, — все это оказалось таким глупым, условным, недодуманным. Я, например, считал, что у тебя светлые волосы! Но в одной эпической поэме никак не может быть двух любовных линий. Иначе где же найти место для бесконечных войн и сражений? Да и потом, разве можно закончить историю свадьбой?

— Да уж, это скорей начало, а не конец истории, — согласилась я.

Мы оба задумались. Потом он пробормотал:

— Нет, все это никуда не годится! Я велю им ее сжечь.

Что бы он ни имел в виду, мне отчего-то очень не понравился его тон.

— Ты тоже хочешь смотреть, отплыв на своем корабле подальше, как на берегу горит огромный погребальный костер? — спросила я.

Он коротко хохотнул.

— А ты жестока, Лавиния.

— Не думаю. Хотя, пожалуй, жаль, что это не так. Мне, возможно, жестокость еще очень даже понадобится.

— О нет, нет! Жестокость — это удел слабых.

— Вот уж не только слабых! Разве хозяин не сильнее раба, которого он бьет? Разве не проявил жестокости Эней, оставляя Дидону? Из них двоих слабой была, конечно же, она.

Поэт встал — высокая тень в неясном свете звезд, — немного походил по поляне, потом сказал:

— В подземном мире Эней встретил одного старого друга, Деифоба, сына троянского царя Приама. Когда его брат Парис, бежавший с Еленой Прекрасной — помнишь, я тебе о ней рассказывал, — был убит, троянцы отдали Елену в жены Деифобу.

— Почему же они попросту не вывели ее за ворота и не велели ей возвращаться к мужу?

— Троянские женщины тоже задавали этот вопрос, но мужчины и слушать их не желали… В общем, когда греки взяли город и Менелай, законный муж Елены, явился и стал искать свою жену, из-за которой и случилась эта война, Елена сама вышла ему навстречу и сама отвела его в спальню, где крепко спал ее новый муж, Деифоб. Он спал так крепко, что даже звуков битвы не слышал. А Елена не только не разбудила его, но и выкрала его меч. Так что нечастный Деифоб проснулся навстречу собственной смерти. Грек Менелай не только заколол его, но и отсек ему руки, изрубил лицо, совершенно обезумев от жажды мести, опьяненный видом крови и присутствием этой женщины, на глазах которой и творилось убийство. Короче говоря, Деифоб отбыл в страну вечной тьмы, где через много лет его и встретил Эней. Точнее, встретил его тень. Но даже тень Деифоба выглядела изуродованной; страшные раны, нанесенные мечом Менелая, так и не затянулись. Они с Энеем немного поговорили, но тут вмешалась провожатая Энея[143]: на разговоры нет времени, сказала она, надо торопиться. И тогда безжалостно убитый Деифоб сказал: «Ступай, уходи отсюда, Эней. Ты — моя гордость и слава. Со мной покончено. Еще мгновенье — и я вновь присоединюсь к толпе теней, вернусь в страну вечного мрака. Надеюсь, тебе уготована лучшая судьба». И он, отвернувшись от Энея, пошел прочь.

Я сидела молча. Мне хотелось плакать, но слез не было.

— И меня тоже скоро не станет, — сказал поэт. — И я присоединюсь к толпе теней, уйду в страну вечного мрака.

— Но ведь еще не