Полвека на флоте - Юрий Пантелеев

Чем дальше мы продвигались на юг, тем становилось все более душно и влажно. Тенты не помогали. Палуба накалялась, как жаровня. Вода в цистернах нагрелась, и пить ее было противно, хотя все изнывали от жажды - вода выдавалась по кружке три раза в день. Никаких установок для кондиционирования воздуха тогда не существовало, как не было и холодильников для продуктов. Питались мы преимущественно консервами и фруктами, запивая их разбавленным красным вином.

Прошли порт Суэц. Канал кончился. Высадили на берег лоцмана. Впереди Красное море. Это оказалась самая тяжелая часть нашего путешествия. В тени, под тентом, термометр показывал сорок градусов при невероятно большой влажности. Мокрым было все: скатерти на столе, салфетки, подушки, простыни. Люди задыхались и, по выражению наших моряков, таяли будто свечки на печке. Спали на палубе, а утром на простынях оставался мокрый контур тела. Ветра не было. А чуть подует - еще хуже: потянет с берега зноем пустыни, будто из пылающей топки парового котла.

Начались у людей разные недуги. Даже наш чудесный доктор А.В. Свитич стал терять равновесие.

- Доктор, я весь мокрый, что делать? - спрашиваю его.

Доктор смеривает меня тяжелым взглядом:

- Вот гора Сипай, которую считают обителью аллаха. Помолитесь и у него спросите.

Жара изматывала, изнуряла. Вахты стали пыткой. Нам, на верхней палубе, еще куда ни шло, а каково тем, кто у котлов и машин... А больше всего томило однообразие. Идем день, идем два, три, четыре - и все то же знойное небо без единого облачка и ослепительно сияющая гладкая, как зеркало, вода. Как-то я и сигнальщик Николай Харьковский истекали потом на мостике и вдруг увидели прямо по нашему курсу большой плоский остров. Долго его рассматривали в бинокли. Все как есть - низкий бледно-красный остров. Но на карте он не значился. Я же хорошо это знал. Сигнальщик места себе не находит:

- Товарищ штурман, надо доложить командиру...

Я передвинул рукоятки машинного телеграфа на "самый малый вперед" и послал рассыльного к командиру. Максимов с недовольным видом, вытирая потное лицо, медленно поднялся на мостик.

- Ну что там еще стряслось?

Выслушав мой сбивчивый доклад, он взял бинокль и долго вглядывался в этот таинственный остров. Затем улыбнулся, поставил ручки машинного телеграфа на "полный вперед" и сказал мне:

- Ну что ж, остров так остров. Назовем его вашим именем. Неплохо, правда, звучит - остров Пантелеева! А пока будем его таранить...

Я опешил. Уж не жара ли подействовала на нашего командира? А остров все ближе и ближе, сейчас будет удар! Я изо всех сил вцепился в поручни мостика. А форштевень корабля бесшумно врезался в остров и спокойно рассек его пополам. "Остров" оказался жидким... Командир не торопясь пояснил:

- Это не остров и не мель, а скопление мельчайших моллюсков и водорослей. Если вы сейчас зачерпнете рукой воду, она будет совсем прозрачной. А издали вот создается такая иллюзия. Не зря море называется Красным. Не забывайте об этом.

Тяжелой походкой командир спустился по трапу. Событие это всех позабавило. Долго еще подшучивали надо мной и сигнальщиком. И через много лет бывший сигнальщик Николай Дмитриевич Харьковский, ставший почтенным московским журналистом, при каждой встрече не упускал случая спросить:

- Ну как поживает остров Пантелеева в Красном море?

Через семь дней "Воровский" пришел в Аден - порт на аравийском берегу при выходе в Индийский океан. Вокруг дикое, хаотическое нагромождение высоченных скал песочного цвета, без воды и всякой растительности. Еще древние римляне по каплям собирали в горах дождевую воду, а дожди шли только в феврале. Вода здесь всегда была на вес золота.

На этот раз стреляли мы английскому флагу - Аден в то время принадлежал Великобритании. Как положено, сразу же получили ответ и неограниченный доступ на берег. Городок маленький, с обычными контрастами "белой" части, где живет знать, и "черной", где ютится беднота. Больше того, существовали даже "белые" цены на товары для европейцев и "черные" для местных жителей. Красивые, богатые здания гостиниц, учреждений и местной колониальной аристократии высились на набережной Аденского залива, у подножия горных хребтов. И почти рядом ютились маленькие нищие хижины. Мы наблюдали, как у низенького домика на пыльных камнях обедала большая семья. Хозяйка на печурке пекла лепешки. Тут же, рядом с детворой и стариками, поджав под себя огромные ноги, сидел верблюд, сосредоточенно и спокойно перетирая жвачку. Его умные большие черные глаза ласково смотрели на хозяина и на детишек. Чувствовалось, что это тоже непременный член семьи, великий труженик и незаменимый помощник в хозяйстве.

Осматривать в городе было нечего. Скалы и пыль, мелкая, въедливая. Поразило обилие такси - маленьких "фордиков". Их было здесь явно больше, чем требовалось. Управляли ими молодые симпатичные парни из местных жителей, очень опрятно одетые во все белое. Наш шофер с устрашающей скоростью гнал машину по самому краю обрыва, а на просьбу ехать потише весело скалил белоснежные зубы и твердил: "Ез, ез, рашен камрад бона, Ленин вери гуд". И летел дальше, не сбавляя скорости.

Мы уже привыкли слышать слова о Ленине и Советской России, как бы далеко мы ни были от нашей Родины. В устах простых людей эти слова всегда звучали с любовью и уважением. Да, нашу страну уже тогда знали и любили во всех уголках земли.

Погрузив уголь и другие запасы, мы через три дня вышли в океан. О Красном море и Адене не вспоминали - безрадостные, бесцветные места. На горизонте нависли черные тучи. Убрали тенты, опять протянули штормовые леера, на палубе закрепили все по-штормовому. На этот раз не зря. В первый же день Индийский океан показал себя. Дул зюйд-вестовый муссон, ровный и сильный, дул нам в корму. Большая волна, рыча и скаля белоснежные зубы, нагоняла нас. Было жутко, казалось, она вот-вот накроет корабль по самый мостик. Однако так не бывало, пенный гребень подступал к самой палубе, но затем корма корабля взлетала, и волна с рокотом прокатывалась под ней. Иногда особо свирепая волна врывалась на палубу, обмывала все закоулки и с шумом скатывалась за борт уже где-то на носу корабля. Началась сильнейшая бортовая и килевая качка. Так бывает всегда, если идти курсом бакштаг кормой к ветру. Хотя дышалось легко, но число "заскучавших" моряков все время увеличивалось...

На мостике появился командир в стареньком брезентовом плаще с капюшоном, откинутым за плечи. Мы уже знали: если надевается плащ, значит, непогода всерьез. Максимов теперь с мостика не сходил и внимательно следил за рулевым, чтобы тот не уклонялся от курса и не поставил бы нечаянно корабль лагом (поперек) к волне. В этом случае волна могла причинить нам очень большие неприятности. Командир чувствовал себя отлично, бодро, подтрунивал над молодежью: