Сон-трава. Истории, которые оживают - Воздвиженская Елена
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Волчьи, – помолчав сказала она.
Живущая в лунном свете
Рассказывала мне бабушка моя, когда я был маленьким, то ли сказку, то ли быль, что живёт, мол, в нашем лесу Белая женщина. Высокая она, такая высокая, что с деревьями вровень, в белых одеждах, стройная, прозрачная, как зыбкий туман, идёт и трава под нею не гнётся и веточка не шелохнётся.
Показывается она людям нечасто, только тогда, когда опасность им грозит. Вот тогда и можно её увидеть, да и то не каждому на помощь она приходит, а лишь тому, кто сердцем добр да душою чист, кто сам другим зла не творил. Деревенские эту женщину не боялись, и мне интересно было, отчего, сам-то я ещё как боялся встречи с ней, как-никак, а неведомое это, потустороннее. Как бывало идём в лес, я к бабушке жмусь, ни на шаг от неё не отхожу.
– А что это за женщина, бабуль? – спросил я бабушку как-то раз, когда мы вечорничали, – Откуда она взялась? И почему вы её не боитесь?
– Не всегда она в наших краях была, – ответила бабушка, отложив спицы и задумавшись, – И мы даже знаем, кто эта Белая Женщина, вот оттого и не боимся её.
Жил возле нашей деревни барин с семьёй, усадьба их как раз на опушке леса стояла, и было у них четверо детей – два сына да две дочери. Старшая, Анастасия, очень уж люба была дворовому да деревенскому люду за свой нрав простой, безхитростный, за характер приветливый. Для каждого у неё доброе слово найдётся да ещё и подарочек небольшой. Все её промеж себя Настенькой звали, ну а так, конечно, Настасьей Михайловной величали, как полагается.
Лицом Настасья не красавица была, но доброта была её истинным украшением. А ещё был у ей изъян один, хромала она на одну ногу. На роды, говорили, доктор из города прибыл молодой, старый приболел и не смог приехать, так вот молодой-то неопытный ещё был, да и роды тяжёлые были, ребёночек ножками шёл, он и потянул сильно за ножку, видать. Так она и осталась неровной на всю жизнь.
И вот по этой-то причине, али ещё по какой, не знаю, но женихи к ней не сватались. Это те, что из богатых, значит, из ровни. А вот один парень деревенский, охотник простой, полюбил Настасью. И она его полюбила. Тайком от отца они в лесу встречались. Настасья горевала, что не может он посвататься к ней, да и предложила ему убежать.
– Давай, мол, Гаврилушка, уедем отсюда, далёко-далёко, где никто нас не знает. Заживём семьёй.
Ну и уговорила. В одну из ночей ушла она из дома в чём была, взяла лишь платье на смену, да собачонка ейная увязалась за ней следом. А Гаврила её в лесу поджидал.
Но как-то, каким-то путём, прознал про то барин. А был он злой очень, суровый, на расправу скорый. И вот что он сделал. Устроил он с людьми засаду в лесу, так, чтобы, значит, на Настасьиных глазах всё свершилось. С умыслом, мол, вот тебе, непутёвая дочь, урок.
И как только Гаврила с Настасьей встретились, так из-за деревьев выбежали барские приспешники да схватили парня. Но он, недаром охотник был, крепок да силён. Раскидал их в два счёта. А Настасья и кричит ему:
– Беги, беги, Гаврилушка!
Поняла она, что отец это устроил.
А Гаврила и говорит:
– Сроду я от врага не бежал и сейчас не побегу. Пусть знает твой отец, что люблю я тебя. Неужто сердца у него нет, ведь ты его дочь, смилуется он над нами. А нет, так я до последнего за тебя драться готов.
И тут грянул выстрел. И вышел из кустов отец Настасьи с ружьём в руках. Закричала Настасья, побежала к жениху, а тот ещё на ногах держался.
– Бежим, бежим вместе, – кричит ему.
Подхватила она его на плечо своё и поволокла в лес, откуда только силы взялись, ведь сама хроменькая была? А барин за спиной кричит им вслед:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})– А ну стой, стой, кому говорю, не то обоих порешу!
А Настасья не бросает Гаврилу, тянет его из последних сил.
И тут вскинул барин ружьё и снова прогремело несколько выстрелов. А как дым рассеялся, увидели люди лежащих на земле Гаврилу и Настасью. Оба мертвы были. А Настасья так и держала руку Гаврилы на своём плече.
Ох, и горе было… Возненавидели все этого барина, и так-то не любил его никто, а после такого и вовсе прокляли. Да и он долго не зажился. Нашли его вскоре утопшим в собственном пруду. То ли сам, то ли помог кто. Следов не нашли. Да никто и плакать по нему не стал.
– Бабушка, – спросил я, – А почему вы думаете, что Белая женщина это Настенька?
– А потому, что поначалу видели эту женщину в барской усадьбе. Дворовые сказывали, что ходит она ночами вокруг дома и плачет, так горько, безутешно. А за ней собачка её махонькая бежит следом, собачка-то, кстати, после гибели хозяйки перестала и пить и есть, и вскорости дух испустила от горя. Так вот и ходили они вдвоём – Настасья да Жулька.
А уж потом, как сорок дней минуло, перестала она там появляться. Решили люди, что упокоилась душа её невинно убиенная. Оно, может, так и есть. Но время от времени приходит Белая женщина в наши места – то заплутавшим в лесу путь укажет, то уснувших в поле в метель разбудит, то ещё что. А когда Великая война была, сыночек, вот тогда-то она чаще всего появлялась. Солдат из окружения выводила, врагу глаза застилала, так, что они наших раненых в упор не видели и мимо проходили. Много чего было. Теперь-то редко она приходит. Может оттого, что и бед меньше случается, а может и оттого, что люди нынче злые стали, недобрые, каждый о своей выгоде думает, брат брата ненавидит. Мало нынче хороших людей на свете осталось.
***
Крепко запомнил я бабушкины рассказы. Годы прошли. Бабушки уже в живых не было. Я вырос, женился, дети подросли. И вот однажды приехал я в те места, где детство моё прошло, поохотиться.
Деревня та почти сошла с лица земли. Пустые, покосившиеся избы глядели одиноко провалами окон. Слёзы невольно навернулись на мои глаза. Вспомнил я бабушку с дедом, горячую большую печь в избе, на которой грелись мы, бывало, после снежных баталий, кота Ваську, бескрайний огород, в котором заставляла нас бабушка полоть бесчисленные грядки моркови да лука, баньку с веником и бабушкин пирог с вишней… Куда ушли вы, детские мои годы? Где вы теперь, родные люди? Хорошо ли вам там?
В тот день поохотился я отлично, зря я зверя никогда не бью, лишь столько сколько себе на пищу нужно, не гублю зазря. Уже темнело, когда повернул я в обратную сторону, к деревне, возле которой бросил я свою машину, как вдруг в стороне послышался еле различимый шорох. Обычное ухо и не уловило бы его, пожалуй, а ухо бывалого охотника тут же отреагировало на постороннее.
Я притаился, держа ружьё наготове. Но тут из-за кустов показался человек. Я выдохнул. Вот ведь, чуть было не выстрелил.
– Здорово, – говорю, – Друг! Ты откуда здесь?
И в этот момент я заметил, что у человека не было при себе ни охотничьего снаряжения, ни даже корзины какой или ведёрка, чтобы можно было принять его за припозднившегося грибника. В сердце закрались смутные мысли. Сзади послышался шорох, но я лишь краем глаза успел увидеть, что из-за деревьев вышел второй человек, как получил сильнейший удар по голове.
Не знаю сколько я так пролежал, но видимо всё же недолго, поскольку, очнулся я в тот момент, когда двое обыскивали меня, шаря по карманам охотничьей куртки. Ружье валялось в стороне.
Подельники увидели, что я очнулся и усмехнулись. Как я понял, им нужно было моё ружьё, а что они после собирались сделать со мной, одному Богу известно, но вряд ли меня ждало что-то хорошее.