Семья и как в ней уцелеть - Робин Скиннер

Джон. Ну, все это понятно. Они не выносят перемен из-за «поломки» автоматической системы связи с матерью. Им требуется свести перемены в окружающем их мире до минимума, чтобы ослабить стресс, а также — позаимствовать хоть в какой-то мере устойчивость у неодушевленных предметов, к которым они и привязываются. Как, по-Вашему, доктор, я соображаю?

Робин. Да, и мне тоже все представляется именно так. Многие специалисты склоняются к такому мнению, хотя, должен сказать, что есть немало психиатров, придерживающихся иной точки зрения. Они посчитали бы Ваши «соображения» сущей ерундой.

Джон. Не будем на пустяки отвлекаться!.. Вы говорили, аутизм крайне редок. Насколько же редок?

Робин. Один случай на две тысячи человек.

Джон. Что же Вы так разволновались?

Робин. Этот редкий случай ясно показывает, к чему ведет ребенка непомерный стресс и отчаяние. Ребенку приходится «отключаться» и уединяться в своем мирке.

Джон. И, наверное, крайний случай поможет распознать проблему в «повседневном» проявлении?

Робин. Верно. Аутизм, на мой взгляд, — крайнее выражение свойств, присущих почти что нормальным людям.

Джон. Почти что?..

Робин. Мы считаем таких людей нормальными, хотя они по характеру очень сдержанны, замкнуты, погружены в себя, страшно неуклюжи в компании, одержимы каким-нибудь хобби и вообще «на других плюют, в своем мире живут».

Джон. Так, кажется, и поется в одной грустной песенке… Но если мать и ребенок поддерживают тесную связь, как в 1999 случаях из 2000, ребенку же незачем «отключаться»?

Робин. Незачем. Обычно мать способна «настроиться» на свою детскость и действует инстинктивно. Она — «на волне» младенца и, принимая, реагирует на его «сигналы» — на его чувства, его потребности. Она получает при этом необыкновенное удовольствие.

Джон. Значит, если мать «включилась», ребенок находится с ней в тесной эмоциональной связи, так необходимой ему. Эта связь помогает ребенку справиться с шоком — с ужасным открытием, что он не всемогущ, благодаря этой связи он способен удержать равновесие, постепенно обнаруживая все больше и больше «вещей» вне его, которые ему «не подчиняются».

Робин. Да, получая необходимую поддержку от матери, он медленно уясняет свои «пределы», свои «границы» и дальше, расширяя для себя мир, способен верно определиться в отношении всяких иных границ.

Джон. Но мне кажется, играя с ребенком, поддерживая ту самую тесную эмоциональную связь с ним, о которой Вы говорите, мать не просто зеркально отражает ребенка, она добавляет что-то новое. Чуточку новое.

Робин. Да, верно. По моему убеждению, в этом восхитительно неуправляемом деле, которое у нас зовется «игрой», мы импровизируем, изобретаем, всегда выдумываем что-то новенькое. Когда обыкновенная нормальная мать играет с ребенком, гримасничает в ответ на его гримасы, агукает с ним, повторяет его во всем, ее действия очень поддерживают его, придают ему «устойчивость», ведь она следует за его действиями. Ничего неожиданного, непривычного не происходит, ребенок постепенно изучает себя, глядя на мать, как в зеркало. Впрочем, обыкновенная здоровая мать все же играет с ребенком, она понемножечку меняет действия и будет не просто копировать ребенка, но добавлять чуточку «отсебятины», будет показывать ему свое — отличное, отдельное — «лицо». И ребенок начнет понимать, что существуют другие, ведь мать не полностью следует за ним, она «не подчиняется» ему, но он усвоит этот опыт, испытывая максимум поддержки, удовольствия… и без всякой поспешности.

Джон. У ребенка «в рационе» — привычность, подобие, поддержка, но также — «по капельке» неизвестности, инаковости, раздельности.

Робин. Да. Если мать «включилась», и ребенок поверил ее «ответному чувству», тогда на его мысленных картах очень-очень медленно он сам и его мать начнут разъединяться, от почти полного перекрытия первоначального осознания, что мать — отдельное, иное «лицо».

Джон. И этот процесс естествен — при условии, что ребенок получает поддержку?

Робин. Нужно еще условие — «сигнал» ребенку, что мать существует «в отдельности».

Джон. Но разве этот «сигнал» до него не дойдет?

Робин. Ну, мать может его не подать, если… не сумеет отделить себя от ребенка.

Джон. Ничего не понимаю!

Робин. Чтобы «настроиться» на ребенка, мать должна, «скинув с себя» взрослое мышление, погрузиться в воспоминания, ощущения раннего детства. Некоторые матери легко «погружаются», но не способны «вынырнуть».

Джон. Не способны вернуться в «границы» взрослости, когда необходимо? Но почему?

Робин. Потому что «границы» для матерей неясны. Потому что для их матерей «границы» были неясными.

Джон. Потому что у их бабушек «границы» не прояснились?

Робин. Да, и так далее, и так далее. Тут, как обычно, никто не виноват — известный заколдованный круг.

Джон. Значит, если для матери «границы расплываются» и она не способна отделить себя от ребенка, когда необходимо…

Робин. …то ребенок чересчур подчинит ее и подчинит слишком надолго. А это означает, что ребенок не получит нужных ему знаний, не «обновит» свой взгляд на мать как существующую «в отдельности». Он, следовательно, не сможет уяснить свои «пределы», и ему будет трудно различать себя и мать. Они оба останутся слитыми, соединенными в какой-то мере.

Джон. Итак, «границы» ребенка будут неясны, как и у матери. Каким образом это отразится на ребенке, точнее, на взрослом индивиде, которым станет этот ребенок? Какие проблемы возникают из-за непроясненных «границ»?

Робин. Проблем целый спектр — в зависимости от степени непроясненности «границ». Крайняя нечеткость «границ» ведет, по мнению многих психиатров, к серьезнейшим нарушениям психики, называемым «шизофренией», впрочем, нет оснований сомневаться, что наследственность тут играет очень важную роль. На противоположном полюсе спектра — люди, вполне развившиеся, но «пожизненно» чрезвычайно привязанные к своим родителям.

Джон. Они не обретают нормальной для взрослого человека независимости?

Робин. Да, они не способны эмоционально разъединиться или же для этого им надо обосноваться за тридевять земель друг от друга, то есть иногда буквально оказаться по разные стороны государственной границы!

Джон. Ну, а посередине спектра?..

Робин. Середину спектра занимают те, которых нет необходимости помещать в психиатрическую клинику, они не страдают явным помешательством, хотя эти люди определенно со странностями.

Джон. Какое впечатление производят самые… «беспредельные»?

Робин. Сразу скажете: «Спятили». Из-за непроясненности «границ» эти люди совершенно не отличают себя от других, свой внутренний мир — от окружающего их внешнего мира, поэтому могут быть подвержены галлюцинациям, ведь для них сливаются их фантазии с картиной реального мира, получаемой с помощью чувственного восприятия. Они могут думать, что воздействуют на других своими мыслями и чувствами, а другие — тоже «действуют» на них, причем в действительности абсолютно невероятным образом. Поступки таких людей кажутся, на взгляд обыкновенного человека, очень странными, бессмысленными, пока уж не выяснится, что тут случай с запутанностью «границ».

Джон. Их поступки бессмысленны, потому что никак «не вписываются» в мысленную карту обыкновенного человека.

Робин. Это не просто бессмысленные поступки, но чаще всего несовместимые, ведь люди оказываются в ситуации «пойди — вернись».

Джон. Подождите, в подобной ситуации оказывается ребенок, получающий от родителей противоречивые поучения — так? Один из родителей направляет ребенка в одну сторону, другой — в прямо противоположную.

Робин. Грубо говоря, так, но это делается без намерения, совсем не потому, что одна сторона стремится отыграться на другой. Вся семья в ловушке, каждому трудно, каждый мучается.

Джон. Я не понимаю двух вещей. Первая — эти «муки» только от путаницы в отношении «границ» или не только отсюда? Вторая — почему же люди посылают — и соглашаются — «сходить, не трогаясь с места»?

Робин. Вы, наверное, не забыли: у матери ребенка «границы» непроясненные. Мы с Вами помним и главное из пройденных «уроков»: она, скорее всего, вступила в брак, найдя себе такого же «безграничного» в пару.

Джон. Ага, оба родителя в каком-то смысле застряли на одной ступеньке с ребенком!