Двойное дыхание (сборник) - Татьяна Соломатина

– Постой. Это тебе. – Женька поднялся, вырвал из блокнота лист, сложил его вдвое и сунул ей в карман пижамы. – Прочтёшь под утренний кофе.

– Ладно, – сказала Мария Сергеевна и пошла в ординаторскую.

– Что-то подсказывает мне, что нам будет слишком всего. И единственное, чего в этом всём не будет, так это скуки, – тихонько сказал Женька ей вслед.

– Ну что? Уже влюбился? Оставь надежду всяк ей вслед смотрящий! Но ты не всякий. Доброе утро! – Зильберман вышел из кабинета в сопровождении юной девушки. – В Полякову все мужики влюбляются, а потом ненавидят. Все бабы ненавидят сразу. Правда, Аннушка?

Девушка утвердительно кивнула.

– Знакомься, Евгений Иванович, это Анна, вторая акушерка физиологического родзала и моя подопечная. Учу её всему. Но не тому, чему учу Полякову и буду учить тебя. Аннушке такие знания ни к чему, ибо в них печалей больше, чем ей требуется.

– Здравствуйте, Аня.

– Здравствуйте, Евгений Иванович! – послушно сказала юная акушерка и куда-то унеслась.

– Ну, как прошла первая дежурная ночь? Готов к новым свершениям?

– Отлично, Пётр Александрович. Всегда готов!

– Вот и молодец. Сразу после пятиминутки плановое кесарево. Здесь, наверху. Так что или завтракай сейчас, или раньше полудня не удастся.

– Хорошо, Пётр Александрович.

На пятиминутку Женька пришёл заранее и предусмотрительно сел в дальнем уголке. Он прекрасно знал, что здесь у каждого свои законные места, и стайку интернов, что заняли срединные ряды, вежливо прогонят куда-нибудь. К тому же сегодня была пятница. А это означало, что на пятиминутке будут не только врачи, но и средний медицинский персонал. Так что кое-кому придётся и постоять.

Конференц-зал роддома был ему отлично знаком. Он находился на территории кафедры акушерства и гинекологии, и именно здесь Женькиному потоку читали лекции на четвёртом, пятом и шестом курсах. Ничего особенного, увы, он не запомнил. Лекции на теоретических кафедрах были куда интереснее, театральнее, исполнены истинного академического духа. На кафедрах клинических хорошие лекторы встречались куда реже, но не всегда хороший лектор оказывался отличным специалистом-практиком. Скорее наоборот. Эпоха зубров, мощных во всём и всегда, проходила. Правда, Женька застал ещё кое-кого, владевшего как теорией изложения, так и практикой положений. Но они старели, а нынешняя профессура и даже академики мельчали в питомниках узких специализаций, мало чем напоминающих непролазные дебри универсальной земско-клинической медицины.

Взять, к примеру, хотя бы нынешнего заведующего кафедрой акушерства и гинекологии. Говорили, что Николай Валерьевич в родзале последний раз был лет двадцать назад. Его интересы парили в сферах более финансово притягательных. Скажем, в эндоскопической гинекологии. Да и там он был скорее «двигателем прогресса», нежели рабочим механизмом. Кажется, на шестом курсе он читал им лекцию по женской эндокринологии, и одна не в меру ретивая студентка слишком замучила светило уточняющими и детализирующими вопросами. Она как раз собиралась стать эндокринологом и собаку съела на всех этих гипоталамусах, гипофизах и органах-мишенях. И мишенью в конечном итоге стала она сама. Потому как академик был не только зол, но и памятью на лица и фамилии обладал неплохой.

А так-то он был душка. Хорошо сохранившийся рубаха-парень. Прекрасный администратор, талантливый иезуит. Но Женька был пока слишком далёк от этой кухни, полагая мало-мальски практикующего врача грамотным специалистом, и сейчас обо всём этом он не думал. Просто выбрал местечко поудалённее от «председательского стола».

Врачи перебрасывались приветствиями, отфутболивали шуточки, обсуждали какие-то лечебные дела. Громогласный Бойцов успел и тут всё заметить, всем поставить на вид и ущипнуть за филейную часть уже немолодую акушерку физиологического родзала. На что последняя, такая суровая в любое другое время, с любыми другими тут раскокетничалась, как гимназистка.

В конференц-зал вошла начмед, и установилась относительная тишина. Бойцов передал ей истории родов за истекшие сутки, и под доклады акушерок о том, кто, кого и как родил, она пролистывала их с брезгливым видом ресторанного критика, мечтающего отыскать в безупречном блюде дохлого таракана.

Дрожащим голосочком протараторила с листочка отчёт молоденькая акушерка приёмного покоя. Спокойно зачитала журнал родов главная повитуха смены физиологического родзала. Глуховатая Рыба, перекрикивая собственную тишину, отчиталась по обсервационному родзалу. Доложила об ответственных беременных отделения патологии хриплым голосом молодящаяся девушка средних лет, бывшая за крепким мужем и работавшая скорее от скуки, чем от нужды или по призванию. Беспрестанно зевая, равнодушно отчиталась о состоянии дел на этаже послеродовая акушерка. Затем скороговоркой рассказала, что творится в обсервационных эмпиреях, тамошняя средняя медработница. Пропищали вести об истекших двадцати четырёх часах детские сёстры. И наконец, синяя от ужаса перед начмедом медицинская сестра отделения гинекологии пролепетала, сколько абортов и операций было выполнено. В далёкой от деторождения вотчине.

В обычные дни – не в пятницу и не в понедельник – докладывали о состоянии дел дежурные врачи, получая по ходу соответствующие втыки плюс-минус меры тяжести содеянного или, наоборот, вовремя не содеянного.

Пятница же была днём показательной порки. Средний персонал отпускали после номинального отчёта, и начинался разбор полётов, имеющий своей целью не дать расслабиться накануне выходных и вообще, чтобы знали своё место и не забывали, кто тут чего и сколько стоит. «Шабаши» эти были скорее полезными, чем вредными, но иногда Елена Николаевна Ситникова, заместитель главного врача клинической многопрофильной больницы по акушерству и гинекологии – фактически главный врач родильного дома, – доводила себя до таких приступов ярости, что ни о какой справедливости речи идти не могло.

Впрочем, специалистом, в отличие от академика, она была отменным, администратором – неплохим, да и отходила быстро. Поэтому все знали – поперёк бури плыть, подняв все паруса, не стоит. Лучше переждать, а повинную голову меч не сечёт. Доказывать начальнику, что он дурак, а ты прав, – заведомо провальное мероприятие.

Вот и сегодня барометр показывал отнюдь не «ясно». Ещё бы! В роддоме на ночном дежурстве случились щипцы! Случились тогда, когда человека, умеющего наложить их толково, без интранатальных травм, в роддоме не было. Ни её, ни Зильбермана. Благо последний, отсутствовавший де-юре, присутствовал де-факто.

Средний персонал вежливо попросили выйти. Вслед попросили выйти интернов, простоявших всю пятиминутку стайкой у стеночки после того, как старшие товарищи потребовали очистить законные места. Женька остался в своём уголке исключительно из соображений такта – ему было неловко беспокоить целый ряд великовозрастных форматных дам, врачей из женской консультации, обязанных присутствовать на пятничных заседаниях. Обойти их незаметно и не потревожив не было никакой возможности. Зильберман, сидевший в первых рядах, обернулся и подмигнул ему.

Начмед подождала, пока стихнет коридорный гомон среднего персонала и ученичества, попросила анестезиолога закрыть поплотнее дверь и начала… орать.

Орать, распаляясь всё больше и больше, швыряя несчастные хлипкие истории родов в ординаторов, грохая толстыми журналами родов об стол и потрясая перед поникшей публикой кондуитами операционных протоколов.

Орать о том, что в родильном доме ЧП, что никто здесь ни на йоту не соответствует занимаемой должности, что не только сделать, а и записать толком ничего не может. И так далее и тому подобное, давным-давно хорошо известное всем врачам любых специальностей стационаров и амбулаторных заведений.

Все внимали, понурив заведомо и однозначно повинные головы. Все соглашались с тем, что будут сдавать зачёты по акушерским щипцам, акушерским кровотечениям и прочим неотложным состояниям, будут писать объяснительные, рецензии на истории друг друга по выходным. И вообще всё свободное от работы время, включая отпуск, будут посвящать клиническим разборам, зазубриванию приказов мин-, обл– и горздравов, после чего собирать окурки и собачьи экскременты на всей прилегающей к родильному дому территории, мыть беременным, роженицам и родильницам ноги и пить эту воду. А также никогда не возьмут ни копейки ни за что, в ужасе убегая в противоположную любому «спасибо» сторону, а свои скромные заработные платы будут сдавать в фонды бездомных, безродных и жадных. Если уж такие опытные врачи, как Бойцов и Некопаев, ни черта не умеют, то что уже говорить о прочих полных ничтожествах, должных немедленно уйти из профессии. А ещё лучше – сделать харакири.