Интервальная психопатология - Олег Сыропятов

Другие учёные – феноменологи высвечивали другие аспекты психических явлений. Эстезиология Штрауса, сосредотачивая своё внимание на непосредственном опыте, всегда одновременно отсылает к живому опыту взаимодействия с миром, к ощущению этого мира, к особенностям его проживания, т. е. к реальности как таковой, но такой, какой она представляет психически больному человеку. Интерес Штрауса был направлен на исследование человека и его мира. Мир для него представляется тем ключом, с помощью которого можно приоткрыть тайну самого человека. Он противопоставляет эстезиологию – «область знания, которая занимается исследованием сенсорного опыта», той традиции, которую в физиологии и психологии ощущений установил Р. Декарт, а также представил в своих работах Дж. Локк и другие эмпирики. Штраус считает, что Декарт со своим методом сомнения вытеснил сенсорный опыт за границы области достоверности. Следствием такого подхода стало постулирование того, что истинность и реальность достижимы только путём умозаключения и поэтому являются функциями суждения.

Именно в теоретической системе Декарта, по мнению Штрауса, берёт своё начало полное недоверие к повседневному дологическому жизненному опыту, а также субъект-объектная дихотомия – существование человека раскалывается на субъективный мир сознания и объективный мир предметов и явлений, опыт отдаляется от мира. Штраус идет от психиатрии к философии: В этом случае точкой отсчёта становится непосредственный клинический опыт. По мнению Штрауса, принадлежность человека к «нормальным» или «больным» выводится другими людьми на основании коммуникативных отношений повседневной жизни. Штраус подчёркивает, что общение с психически больными людьми всегда сопровождается переживанием их чуждости. Норма и патология, по Штраусу, словно два языка, разделены практически непроницаемой границей. В изучении патологических феноменов, по мнению исследователя, наиболее приемлемым методом является феноменологический. Сенсорный опыт представлен у больного человека в формуле: «что-то происходит со мной в мире». Для эстезиологии важно то, что ощущение развёртывается вне сферы мышления и является непосредственным взаимодействием с миром. В сенсорном опыте мир всегда затрагивает человека, который ощущает себя в мире. Мир, который мы воспринимаем, – субъективный образ в сознании человека. Сенсорный опыт включает несколько модальностей, которые отличаются друг от друга: зрение, слух, тактильные и проприоцептивные ощущения. Многообразие модальностей и отношений с Другим и обусловливает вариативность и многосоставность различных патологических феноменов.

Медицинская антропология Штрауса, таким образом, наиболее полно выражает мировоззрение феноменологической психиатрии.

Феноменологически-структурный анализ Э. Минковски, выбирая в исследовании темпоральностъ за точку отчета, обращается не только и не столько к вариантам переживания времени, сколько к той структуре мира, к той глубинной основе, которая конституирует именно такой ход времени. И именно поэтому Минковски говорит о том, что патологические трансформации времени и их исследование могут дополнить, расширить феноменологию времени, что в руках психопатолога находится чрезвычайно удобный инструмент.

Медицинская антропология Гебзаттеля, затрагивая и антропологические, и религиозные, и чисто медицинские (терапевтические) проблемы, в пространстве исследования самой психической патологии и ее переживания человеком, что закономерно, также касается именно этой метаонгической области. И центром здесь, наравне с проживанием времени, становится падение в пустоту, переживание исчезновения мира и себя самого, то уничтожение и то онтологическое по своей сути переживание ужаса, которое так замечательно описывал Хайдеггер.

Косвенным подтверждением невозможности на границе феноменологии и психиатрии иной, чем метаонтическая, направленности исследования является и Dasein-анализ Босса, стремящийся исследовать все патологические феномены только онтологически, т. е. не прибегая к онтике и не совершая продуктивной ошибки. Но, к сожалению, несмотря на полную поддержку и соучастие Хайдеггера, этот вариант Dasein-анализа оказался более догматичным, а значит менее динамичным, лабильным, и поэтому менее продуктивным для психиатрии. Босс воспринял всю хайдеровску терминологию как абсолютную данность: «открытость», «бытие-в-мире», «Dasein», просвет и др. Центральным в Dasein-анализе Босса оказывается понятие открытости, заимствованное им у Хайдеггера. При этом открытость становится причиной всех патологических феноменов человеческого существования. Каждый из них возникает, когда открытость по каким-либо причинам сужает и, как следствие, блокирует взаимодействие человека с миром вещей и людей. Бытие человека в таком случае, как считает Босс, боллыпе не способно к высвечиванию объектов и явлений внешнего мира.

Как подготовительный этап исследования в феноменологическую психиатрию и экзистенциальный анализ переходит от феноменологии процедура феноменологической редукции – метод очищения от предрассудков и предпосылок, должный привести исследователя к самому патологическому опыту.

А. Краус (2001) под названием феноменологически-антропологическая психиатрия объединяет ряд подходов с различными философскими основаниями, в том числе антропологически ориентированных, которые так или иначе связаны с клиническими феноменами. Можно выделить по крайне мере три типа феноменологии (Blankenburg 1980; Pamas and Zahavi 2002). Первый – эйдетическая феноменология, которая указывает на логос или сущность феномена (Blankenburg 1991).

Сущность – это инвариантное качество чего-то, данное нам в опыте (например, описание инвариантных свойств всех деревьев вместо конкретных свойств какого-то определенного дерева). Эйдетическая или сущностно-ориентированная феноменология стремится характеризовать такие общие сущности. Таким образом, это наука логосов или сущностей феноменов, рассматривающая не факты (как эмпирическая наука), а сущности. Для психиатрии, однако, феноменология стала важной не только как эйдетическая наука, но также как феноменология конституирования (constitution). Здесь интерес представляют не эмпирические объекты или сущности как таковые, но то, как феномены конституируются, то есть, постигаются и понимаются наблюдателем. Но «постижение» и «понимание» – это умственные (интенциональные) акты. Таким образом, если в эмпирических науках исследователь начинает с предположения о независимости наблюдателя от феномена, то в феноменологии конституирования феномен рассматривается как коррелят интенционального акта наблюдателя по конституированию (построению феномена).

Под термином «экзистенциально-герменевтический подход» мы понимаем различные д аз айн (нем. Da – тут; sein – существовать/сущностно) – аналитические и экзистенциально-аналитические подходы, которые не всегда имеют антропологическую ориентацию.

Введение Бинсвангером в рамках дазайн-анализа антропологических «измерений» оказалось исключительно плодотворным как для психопатологии, так и для классификации в психиатрии. Дазайн-анализ Бинсвангера отличается от Дазайн-аналитического подхода Хайдеггера (1962), поскольку он привносит онтологически детерминированные «экзистенции» Хайдеггера в рамки конкретного существования человека.

Другими антропологическими измерениями или пропорциями могут быть такие показатели как ориентация на будущее или на прошлое, самореализация или реализация в мире, аутентичность, недостаточность и отсутствие идентификации или сверх-идентификация.

В традиционной диагностике, выделяя симптомы, мы уже имеем некую предвзятость в отношении того, что нам говорит пациент или того, что мы наблюдаем, поскольку соотносим все симптомы с нашим предположением о лежащей в их основе дисфункции. Это допущение предопределяет способ, которым мы описываем симптомы, например, когда мы говорим о расстройствах или нарушениях мышления, восприятия, движений и т. п. Это не только сокращает богатство разнообразных значений исходного феномена до простой «дисфункции», но может даже искажать описание симптомов. В редуцировании феноменов до симптомов и, тем более, до критериев (т. е. давая им точное определение), всегда существует опасность, которую хорошо понимал Ясперс (1965). Она состоит в том, что мы делаем феномены более внятными, чем они в действительности являются, и тем самым «псевдоточными».

Симптом как знак наличия определенного расстройства в психиатрии менее значим, чем в соматической медицине. Более того, в психиатрии симптом часто менее специфичен и менее очевиден. Он не может быть строго изолирован от других аспектов переживаний пациента, как в соматической медицине. В связи с этим Курт Шнайдер (1967), утверждал, что в психиатрии нам следует говорить о характеристических чертах (Merkmale), а не о симптомах. Говоря о критериях вместо симптомов, современная диагностика следует Шнайдеру. Таким образом, соматическая медицина использует симптомы для того, чтобы охарактеризовать данное заболевание и дать объяснение обнаруженной дисфункции, в отличие от этого, применяемые психиатрией критерии используются только для того, чтобы провести дифференциацию между диагнозами. Если встречается нужное количество критериев, и отсутствуют исключающие критерии, мы должны диагностировать определенное расстройство. Однако, ни используемые критерии, ни определяемые ими диагностические сущности, не приближают нас к сущности феноменов, с которыми они связаны. Фокусируясь только на установлении границ диагностических объектов, наши классификации становятся слишком обобщенными.