Когда можно аплодировать? Путеводитель для любителей классической музыки - Дэниел Хоуп

Но если бы мне предложили играть скрипичный концерт Эдварда Эльгара и одновременно дирижировать, я бы наверняка отказался: оркестр оказался бы слишком большим, а структура произведения чересчур сложной. Точно так же многие концертмейстеры, как мне кажется, отказались бы дирижировать симфониями Брамса или Малера. Однако иногда такое случается, например, когда дирижёра перед самым концертом сваливает с ног болезнь или, обозлившись на что-нибудь, он внезапно уезжает. Но такое происходит крайне редко.

И тем не менее концертмейстеры — почти всегда — отличные музыканты, к тому же несомненно обладающие способностями к сольным выступлениям. Правда, демонстрировать эти способности им случается весьма редко, так как существует совсем немного сочинений для оркестра с сольными пассажами для скрипки.

ЧУВСТВИТЕЛЬНЫЕ ДУШИ АРТИСТОВ

Оркестр, как уже говорилось, — это сложный организм с тонко устроенной нервной системой, состоящий сплошь из творческих натур с яркой индивидуальностью. Все они профессионалы, многие занимаются музыкой уже многие годы и обладают соответствующим опытом. Учить чему-то этих профессионалов не имеет смысла, особенно когда ты появляешься, чтобы просто сыграть концерт. Лучше держаться как можно скромнее, осторожно относиться ко всему, что говорят и уж тем более не стремиться показывать, «как надо играть». Ведь многие оркестранты в своё время сами хотели стать солистами, мечтали о большой карьере, но вынуждены были признать, что это им не под силу.

Оркестранты, если не захотят сотрудничать, могут быть чрезвычайно упрямы. Они безжалостно обойдутся с тем, кто не нашёл с ними общего языка. Кое-кто из дирижёров прочувствовал это на своей шкуре. Известен случай, когда один рассорившийся со своими музыкантами дирижёр во время концерта дал знак к началу вступления, но никто даже пальцем не пошевелил. Невероятное событие! Нет ничего хуже, чем когда вот так демонстрируют своё неуважение руководителю оркестра. Дирижёр во второй раз подал знак, но оркестр упорно молчал, и только когда лишённый власти маэстро собрался было повернуться и уйти, оркестр вдруг начал играть словно бы сам по себе. Случай, конечно, экстремальный (поэтому я и не называю имён), но утверждать, будто он совершенно нетипичный, не приходится.

КУЛЬМИНАЦИОННЫЕ ПУНКТЫ И ВОЛЬНЫЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ

Оркестр способен продемонстрировать такие выдающиеся результаты, что слушатели буквально немеют от удивления. Такое случается лишь тогда, когда оркестр, дирижёр и солист достигают высшей степени взаимопонимания и единства творческой воли. Тогда и возникает это удивительное состояние, которое заставляет забыть все стрессы и неприятности, обычные при подготовке к выступлению. Я сам не раз переживал такие моменты, и в каждый такой момент испытывал восхищение возможностями, заключёнными в хорошем оркестре. Если дирижёр способен вызвать к жизни и мобилизовать этот потенциал, концерт может стать событием, о котором долго будут вспоминать.

Пережив нечто подобное, трудно вообразить, какая атмосфера царит в перерывах, когда музыканты сидят в столовой за чашкой кофе. Словно ты оказался за трапезой в многочисленном и не во всём идеальном семействе — со всеми присущими ему взаимными трениями и колкостями, подтруниваниями и шуточками. Они знают, что связаны друг с другом и зависят друг от друга, но это не мешает им отпускать едкие шутки и даже потешаться над коллегами, правда, как правило из других инструментальных групп.

Никто так не любит музыкальные шутки, как сами музыканты. Большей частью это шутки, скрытый смысл которых дилетант вряд ли с ходу поймёт. Начинающий любитель музыки не разберёт, почему мишенью ядовитых замечаний и насмешек так часто бывают альтисты. В конце концов, альт, или виола, выглядит почти так же, как и его младшая сестра скрипка, хотя звук у него более низкий и не такой сочный. Уже одно название альта — «виола да браччо», «ручная виола» — вызывает насмешки, хотя оно чисто итальянского происхождения и означает, что его держат рукой горизонтально у плеча, а не придерживают ногами, как «виолу да гамба», «ножную виолу», или гамбу. Тем не менее альтисты везде оказываются в роли объектов для насмешек, и шутки о них могли бы составить отдельную книгу.

ОТЕЦ БРАМСА КАК ГЛАВНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ

В отличие от скрипок и виолончелей у контрабаса, обладателя самого низкого регистра из четырёх членов семьи смычковых, тоже довольно сомнительная репутация. Коллеги всегда с удовольствием цитируют отца Иоганнеса Брамса, который играл на контрабасе в одной гамбургской кофейне и, по слухам, говаривал: «Подобрать на контрабасе правильный звук можно только случайно». При этом никто не принимает в расчёт, что эта фраза просто лишена смысла.

Естественно, альтисты и басисты не остаются в долгу и, со своей стороны, подшучивают над музыкантами, играющими на других инструментах. Жертвами их шуток часто оказываются ударники, потому, вероятно, что их роль в оркестре обычно очень ограничена. Широко известен анекдот про ударника, который должен был завершить симфонию единственным громким ударом литавр. Он всё время бормотал про себя: «Я это сделаю, я это сделаю», — и, естественно, опоздал.

То, что музыканты любят подшучивать над собственной профессией, связано, вероятно, с тем, что самоирония помогает снимать стресс. Во всех областях, где, как и в музыке, столь важную роль играют серьёзное отношение к профессии, напряжение всех сил и самодисциплина, требуется компенсация — и эту роль выполняют после проделанной работы шутки и дурачества.

Когда я думаю об этом, первым делом мне приходит в голову Моцарт, который использовал любую возможность для шутки и с удовольствием смеялся сам. Это неотъемлемое свойство его характера.

ШУТКИ В СТОРОНУ

Как узнать, что альтист фальшивит? По движению его смычка.

Много ли имеется шуток об альтистах? Ни одной. Всё, что о них говорят, — правда.

Почему шутки об альтистах такие короткие? Чтобы их могли понять скрипачи.

Когда кларнет звучит лучше всего? Когда он потрескивает в камине.

Как музыканты называют трубу? Спиралью удачи.

Во время концерта тромбонист спрашивает соседа:

«Где мы сейчас?»

«Четвёртый такт после буквы D».

«К чёрту подробности! Что мы играем?»

Маленький мальчик говорит маме: «Когда я стану взрослым, я буду ударником». Она ему отвечает: «Тебе придётся выбрать что-то одно».

Кто такой арфист?

Человек, который дольше всех возится с настройкой, а после играет на расстроенном инструменте.

НУЖНОЕ НАСТРОЕНИЕ

Музыку делает звук.

Это правда или всего лишь красивые слова?

Мои друзья, Мориц и Лена, которые впервые попали на концерт и, естественно, впервые увидели, как настраивается оркестр, выглядели растерянными. Они ещё могли себе представить, что инструменты нужно как-то проверить. Но как это происходит, какой в этом смысл и почему это надо делать прямо на сцене, а не заранее, им было непонятно. Я много чего рассказал им о концерте, но, к сожалению, забыл упомянуть о том, что слышит публика перед началом, — о хаосе звуков при настройке. Когда мы потом заговорили на эту тему, они и в этот раз прибегли к сравнению с футболом. Они сказали, что ещё ни разу не видели, чтобы игроки проверяли шипы на бутсах, выйдя на газон. То есть им казалось, что музыканты не станут проверять, хорошо ли звучат их инструменты, в последнюю минуту. Тем более что они ещё ни разу не видели, чтобы на поп-концерте музыкант проверял звучание своей бас-гитары прямо на сцене. Я успокоил их: каждый оркестрант выходит на сцену с настроенным инструментом. У многих есть собственный электронный камертон, который выдаёт ноту A (ля) и с его помощью можно сверхточно настроить скрипку или виолончель. Затянувшаяся настройка на сцене, согласился я с ними, вряд ли нужна. Достаточно короткой сверки.

ПОЧЕМУ ТОН ЗАДАЁТ ГОБОЙ

Здесь берёт своё традиция. Инструменты настраиваются как в былые времена, когда ещё не было электроники и приходилось полагаться исключительно на слух. Оркестр выходит на сцену, все занимают свои места. Спустя некоторое время концертмейстер встаёт, поднятым смычком требует тишины и просит первого гобоиста взять камертон A. Потом поднимает свою скрипку, сравнивает тон струны A с тоном A гобоя, что-то подстраивает, задаёт тон своим коллегам и вновь садится, после чего в оркестре раздаются хаотические звуки настраиваемых инструментов.

То, что гобой в этой процедуре играет особую роль, имеет давнюю традицию. Она связана с тем, что высота тона гобоя относительно неизменна, а его звонкий и чистый тембр хорошо слышен всему оркестру.