От Фарер до Сибири - Сигерт Патурссон

время была хорошей, да и я постоянно был занят либо на острове, занимаясь ботаникой (там я собрал около 100 различных растений), охотясь на зайцев, лис, а особенно куропаток, коих там было в изобилии, лебедей, гусей, уток, либо рыбача в заливе. В конечном счете ямы, где я хранил запасы, были переполнены дичью. Но не было никого, с кем я мог бы делиться своим богатством. И когда я скучал по людям и испытывал меланхолию, играя фарерские мелодии на скрипке, которую я привез с собой, я пускался через остров собирать смородину, которая к моему удивлению и радости вызревала здесь на 70° с. ш. Одиночество под открытым небом оказывает полезное влияние на духовную жизнь человека – что-то есть в этом позитивное, необычайно красивое, переполняющее грудь. Тягостная тоска возносится высоко в синеву, к непонятному, неизвестному; человек становится кротким духом и преданно хвалит Всесущего Создателя.

И все-таки человек – социальное существо, и когда я пробыл на острове почти два месяца – а с наступлением октября снежные штормы начали вступать в свои права, из-за чего нельзя было ничем заниматься снаружи, – нахождение в четырех стенах холодной хижины становилось очень тягостным. Я предвкушал тот момент, когда залив покроется льдом и я смогу вступить в контакт с местными жителями, поскольку Питсери – русскоговорящий абориген – обещал забрать меня на санях, когда установится лед в бухте.

В утренний час я встал с топчана и через дырку в окне из рыбьей кожи увидел пуночек, жаворонков и пару клестов, окруживших зернышко, которое еще сохранилось в скудной траве, растущей в песке рядом с хижиной. Бóльшая часть этих птиц уже попала в мои силки, и я намеревался выйти, чтобы завладеть добычей, когда вдруг услышал, как кто-то скребется в дверь. Я осторожно выглянул и наткнулся на трех незнакомцев. Мимикой и жестами аборигены дали мне понять, что они хотели продать мне немного рыбьего клея и несколько птичьих шеек и что они были голодны. Для меня, естественно, было большой радостью накрыть для них стол со всем, что я мог предложить из своих запасов: птицу и рыбу, немного муки, чай и табак. Они попили чаю в банке из-под пороха, каждый из них получил еще по рогалику, за что они были настолько благодарны, что упали на колени, глубоко наклонившись и пытаясь поцеловать мои руки. Стопка коньяка привела каждого в веселое настроение. Когда они под вечер отправились восвояси, я их проводил грустным взглядом: я не мог понять их речь, но был убежден в том, что они были очень бедны, о чем говорили их оборванные, дырявые меховые одежды и худые фигуры. Возможно, что их ожидала голодная смерть, как это случилось с их соплеменниками на восточной стороне острова Находка. Увидев, куда они направили свое каноэ, я понял, что они были с невысоких островков к северо-востоку от Находки.

Уже стало серьезно холодать. Постепенно в заливе начал появляться лед. Было видно, как по тонкой корочке льда передвигались песцы и землеройки – первых я время от времени добывал на охоте. Когда лед стал достаточно толстым, чтобы выдержать меня на некотором расстоянии от берега, я бродил там целый день с ружьем, выискивая возможность послать пулю белому лису, направлявшемуся охотиться на мышей. Что мыши вообще могли делать на льду, я так и не понял. Соколы, клуши, гуси, лебеди и утки уже улетели; в лучшем случае можно было увидеть меланхолически кричащую гагару, парящую высоко в небе над зимним ковром на юго-западе. Куропатки собирались в большие стаи, тогда как пуночки и большие синицы кружили рядом с хижиной; последние – чтобы насытиться отходами моего домашнего хозяйства. Иногда внезапно могли начаться штормы со снежными буранами, которые кружились вокруг моего пристанища, – в этом случае слышалось завывание ветра в расщелине, а когда погода была настолько плохой, что снег и песок клубились, как будто на острове был пожар, я сидел в избушке и трясся от холода. После бурана погода нормализовывалась и становилось холоднее. Как-то раз красивым свежим зимним утром, сидя перед хижиной и жаря рыбу с зайчатиной на вертеле, я увидел вдали с противоположной стороны залива две темные точки. Через пару часов к моей хижине подъехал Питсери на двух санях. Обменявшись сердечными приветствиями, мы погрузили в сани мои вещи. Через два с небольшим часа мы прибыли к зимнему чуму Питсери на левом берегу Тазовской губы.

Прощай, остров Находка, я никогда не забуду дни, что провел у тебя.

Глава IX

Из Находки в Нейве-сале

Питсери и его жена. – Подледный сетевой лов. – Как есть сырую рыбу. – Зимняя станция Нейве-сале. – Каждодневный ужин из сырой рыбы. – Лютый мороз. – Охота на лыжах с ружьем. – Враги в природе. – Клиенты и торговля. – Интеллигентные аборигены. – Именины заведующей станцией. – Мой отъезд из Нейве-сале

Питсери жил одиноко в чуме со своей женой. Они были интересной парой: она – жизнерадостная и бойкая, несмотря на свой возраст (на мой взгляд, ей было около 60 лет, притом что сами аборигены своего возраста не знают), он – деятельный и энергичный охотник и рыбак (летом Питсери охотился с ружьем на дельфинов, которых он добывал в больших количествах). Когда лед в Тазовской губе был крепким, мы ежедневно выезжали на санях в залив для ловли рыбы сетями. Для этого во льду в ряд через каждые полсажени прорубались лунки. К шесту длиной в две сажени леской привязывались сети, после чего все это помещалось под воду. При помощи вилкообразной ветки шест перемещался между лунками, затем поднимался, а сеть затягивалась подо льдом.

Ветер мел по кристально чистой, сверкающей поверхности. Проверять сети – занятие не для теплолюбивых. Нужно быстро работать руками, когда сеть поднимается наверх; потом ее нужно как можно быстрее опускать обратно в воду, иначе на ячейках появятся ледяные корки толщиной с палец и будет трудно затащить их обратно через достаточно узкую лунку. Если руки теряли чувствительность и коченели, мы их прижимали к телу, чтобы к ним опять прилила кровь.

Сети проверялись несколько раз за день, а время ожидания убивалось поддержанием себя в тепле: мадам Питсери прыгала на одной ноге, смеялась и рассказывала остроумные шутки, которые я вскоре начал понимать и ценить, Питсери тренировался бросать лассо или что-то вырезал на захваченной с собой рукояти топора, сидя на санях, к которым были привязаны наши олени, а я демонстрировал свое умение кататься на коньках, которые для аборигенов выглядели необычным