Вечные следы - Сергей Марков

ВАСИЛИЙ ПОЯРКОВ НА АМУРЕ

Это были беспокойные и горячие годы. И завоеватели, и мирные открыватели новых земель на северо-востоке, разумеется, не знали, что их память будет впоследствии тревожить историков. Все было просто и буднично. Не известный никому Василий Бугор выстроил посреди Енисейска десять удальцов лыжников и, перекрестившись на восток, пошел вместе с ними искать великую реку Лену.

В том же, 1628 году братья-устюжане Ярофей и Никифор Хабаровы бродили по гиблой тундре от Мангазеи до Таймыра. Служилый человек Семейка Дежнёв тогда еще обивал пороги тобольских и енисейских съезжих изб.

На берегах Лены выросли стены первого русского острога, а вскоре казаки пришли на быстрый Анабар и Вилюй. Елеска Буза добрался по Лене до Ледовитого океана и сыскал Яну, где взял с туземцев два сорока соболей. Обо всем этом служилые люди писали в Тобольск. Из Тобольска челобитные и отписки открывателей шли в Москву, в недавно учрежденный Сибирский приказ. Многие из этих бумаг были, вероятно, известны некоему Василию Пояркову[1].

Служил ли он до 1638 года именно в Тобольске или только пришел туда в свите Головина из Москвы, мы не знаем. Ни одна сибирская летопись не дает прямого ответа на этот вопрос, и точно неизвестно, где набирались чиновники для якутского похода — в Тобольске или Москве. А Василий Поярков был именно чиновником, и довольно крупным. Он состоял для особых поручений при особе воеводы — его управляющим делами, советником.

И вот… «в 1639 году июня в 21 день ехали мимо Тобольска на великую реку Лену, в Якутский острог, первые московские воеводы, город якутской ставить, и своим столом по Государеву указу быть седоками, стольник Петр Петрович Головин, да стольник же Матфей Богданович Глебов, да дьяк Ефим Варфоломеев сын Филатьев», — говорит летописец.

Не рукой ли Пояркова была написана «наказная память» воеводы Головина на имя воеводы тобольского князя Темкина-Ростовского? Она гласила, что государь указал: «взять у вас в Тобольске, на свою государеву службу, в новую сибирскую землю, на великую реку Лену, тобольских служилых людей двести сорок пять человек, с Березова пятьдесят человек…» Отряд Глебова и Головина по тому времени был огромным. Двое воевод, дьяк, два письменных головы, пять детей боярских, трое подьячих, четыре попа, дьякон, два толмача, два оружейника. Это, так сказать, высший и средний командный состав. Он повелевал почти 400 рядовыми, добрым десятком младших командиров.

Историк Якутии Майнов считает, что эта сила была приготовлена против восьми тысяч якутов и тунгусов, спавших на копьях и ножах и все время тревоживших первых русских поселенцев. Ведь Якутск как острог существовал всего семь лет. Енисейск ишь недавно был основан, а частокол Верхоянского острога, заложенного Постничком Ивановым, только что был поставлен. Не легок, не короток был путь из Тобольска в Якутский острог!

Огромная и дикая страна, редкие поселения русских, отгородившихся высокими палисадами от неисчислимых своих врагов, смертная маета — цинга и голодовки. И наряду с этим — бесстрашие и удаль стрельцов и служилых людей. На тучных землях Сибири всходил первый ржаной колос; пахарь с пищалью в руке сторожил свои посевы на берегах Енисея и Лены. Насколько должен был быть предприимчив, тверд и бесстрашен земледелец Ленского края в то время!

Поярков и Головин встретили одного из таких людей на берегу реки Куты, при ее устье, где со дна небольшого озера били соляные ключи. Кряжистый светлоглазый устюжанин, варивший соль у себя на родине — в Устюге, Тотьме или Соли Вычегодской, придя на Куту, поставил на озере колодцы и варницы. Соль он добывал хорошую — не хуже, чем соловецкая и печенегская.

Ерофейко Хабаров — так звали солевара — возделывал здесь пашни и рубил лес. После службы в Енисейске, хождения к Мангазее и Таймыру Хабаров с братом Никифором возвратились было в Устюг Великий, но вскоре, помолившись Прокопию Праведному, подались в Сибирь снова. Они шли вслед за толпой вологодских и устюжских переселенцев, которых гнали по царскому указу вместе с двинскими девками, предназначенными в жены енисейским и ленским стрельцам.

Хлебопашцем Хабаров не стал, зато ему повезло на берегах кутского соленого озера. Он быстро богател. Возможно, что Головин поручал именно Василию Пояркову переговоры о хлебном займе у кутского солевара; хорошо известно только то, что Ерофейко дал отряду Головина около трех тысяч пудов хлеба. Первая встреча солевара с грозным воеводой Петром Головиным обошлась для Хабарова благополучно.

Отряд прибыл в Якутск, и первый воевода принял власть над острогом. Приступил к исполнению своих сложных служебных обязанностей и письменный голова Василий Поярков.

Разные дела приходилось разбирать тогда правителям острога. Некий Семейка Мотора попался в том, что обманно взял лошадь у ясачного якута Себе Даванова. Дьякон Спиридон, только что присланный в Якутск и, очевидно, пришедший туда вместе с Поярковым, подал через Головина челобитную самому государю. Спиридон просил в ней назначить ему поощрение. Исполняя службу за протодьякона, возглашая многолетие в «царские часы», дьякон помнил, что в других городах его коллеги получают не только деньги, но и «государев погреб»…

Посланец Елески Бузы из юкагирской землицы привез в Якутск первые меха с устья Яны. Принявшие его Головин с дьяконом и письменными головами повели расспросные речи о реке Яне. Почти одновременно с гонцом Бузы в Якутск пришел и Ивашко Москвитин, томский казак. Москвитин рассказывал совершенно удивительные вещи о том, как двенадцать его землепроходцев в утлой лодке прошли вдоль берега Ламского (Охотского) моря.

Это было великое событие — первое возвращение русских с просторов тихоокеанского побережья. Москвитин говорил, что они ходили с «Уди-реки по морю на правую сторону, изымали тунгуса, и тот де тунгус сказывал им про хлебную реку, и хотел их вести на ту хлебную Шилку». Шилкой был назван Амур. Так русские впервые узнали об этой реке. Москвитин рассказывал и о реке Чи (Зее), о том, что дауры — племя пока неведомое — сходятся для торга на реке Омуте. Все «скаски» Москвитина подтвердил Максим Перфильев, который явился в Якутск с Витима. Перфильев объявил воеводе о серебряной руде на «реке Уре» — притоке Зеи, а когда услышал москвитинскую «скаску» об Амуре, добавил, что Амур впадает в Ламское море. Головин с особым вниманием выслушал рассказы о зейском серебре.

В год 1641-й, когда Семейка Дежнев дрался с обитателями янского побережья, а Воин Шахов растерял половину своего отряда между Вилюем и Якутском, Василий Поярков отправился в служебную поездку. Выполняя приказ начальства, Поярков в один прекрасный день нагрянул в дом к Ерофейке и предъявил ому приказ об отдаче соляных варниц в государеву казну. Ерофейко, сжав зубы, ушел со своего пепелища на Лену, к Киренску, а Поярков помчался в Якутск с докладом своему начальству об успешном выполнении наказа.

Спустя два года, выстроив новый Якутск с острогом из пяти башен, церковью, воеводским двором, съезжей избой и амбарами, Головин вспомнил о серебряной руде на Зее, о загадочной Пегой орде. И позвал к себе Пояркова.

Отряд Пояркова был набран из промышленных и гулящих людей. В него вошли также 16 казаков и стрельцов из отряда Головина.

15 июня 1643 года Головин и Поярков осмотрели отряд в последний раз. В лодки были посажены 112 служилых и 15 охочих людей, погружены единственная чугунная пушка, свинец, порох и всякие припасы. Помощниками Пояркова были Юшка Петров и Патрикей Минин. Отряд плыл по Лене до устья Алдана, затем по Алдану до самого Учура, а по Учур-реке лодки землепроходцев попали в реку Гоному (теперь она зовется Гонам). На Гономе было много порогов — больших и малых, всех их насчитали шестьдесят четыре. Люди Пояркова волокли суда через камни и пенистые буруны, лодки колотило о пороги.

Письменному голове мерещились богатства новой страны, что лежала за диким Даурским камнем. В суме Пояркова лежала свернутая в трубку «наказная память» Петра Головина: «…и на Зие-реке будучи, ему, Василию, расспрашивать всяких иноземцев накрепко про сторонние реки падучие, которые в Зию-реку пали, как люди по тем сторонним рекам живут, седячие иль кочевые, и хлеб у них и иная какая угода есть ль и серебряная руда и медная, и свинцовая по Зие реке есть ль и что иноземец в расспросе скажет, и то записывать именно. И чертеж и роспись дорог своей и волоку, и Зие-реке и Шилке, и падучим в них рекам и угодьям, прислать в Якутский острог, вместе с ясачною казною; и чертеж и роспись прислать за своею Васильевой рукою…».

Со всем увлечением, на которое была способна твердая душа Пояркова, он принялся за исследование новой страны. Он «разведывал про руду, и про синюю краску, и про дорогие камни», гнал, торопил свою дружину, чтобы скорее пробиться за Зейский перевал. Дружинники плыли по Гономе пять недель, пока лодки еще могли двигаться сквозь молодой лед. Но вскоре Поярков увидел, как Гонома сжала обмерзшие борта судов в ледяных объятьях. Вдали высился угрюмый Становой хребет.