Вечерний Чарльстон - Максим Дынин

– Но и англичане вряд ли забыли полное уничтожение отряда Эльфинстоуна, – усмехнулся великий визирь. – Из шестнадцати тысяч человек, вышедших из Кабула к афганской границе, до нее добрался лишь один – военный врач Уильям Брайден. Афганский эмир согласился заключить мир с афганцами лишь потому, что боится потерять Герат, на который нацелился персидский шах Наср-эд-Дин Каджар. Персы уже не раз захватывали этот город, который является не чем иным, как ключом к Индии.

– России было бы желательно, чтобы Герат достался Персии, – произнес Шеншин. – В 1838 году персы уже осаждали его…

– Как же, как же, – усмехнулся великий визирь, – я помню, что осадой Герата фактически руководил русский генерал и посол в Персии Иван Симонич…

– А гарнизоном Герата фактически командовал британский офицер Элдред Поттингер, – добавил Шеншин. – Персы наверняка бы взяли Герат, если бы не предательство русского министра иностранных дел Карла Нессельроде. Он отозвал из Персии Симонича и отказался завизировать уже заключенный и весьма выгодный для России договор между Афганистаном, Персией и Гератом.

– Что будет сейчас, если персы снова решат захватить Герат? – спросил Мустафа Решид-паша.

– Я полагаю, что Британии на этот раз не удастся заставить афганцев защищать город, – ответил я. – А Османская империя вряд ли окажет помощь своим врагам – британцам.

– Но это будет означать, что мы своим нейтралитетом окажем помощь другим своим врагам – персам.

– Да, но если персидский шах и турецкий султан смогут договориться… – произнес я. – В ближайшее время в Индии вспыхнет восстание против власти британской Ост-Индской компании. Ваш падишах, – я внимательно посмотрел на великого визиря, – может взять под покровительство мусульманские княжества в Индии. Вы, уважаемый друг, прекрасно знаете, насколько богаты земли Индии. С другой стороны, отобрав у бесстыдной развратницы «жемчужину ее короны», вы поразите Британию в самое сердце.

– Вы правы, – задумчиво произнес великий визирь. – То, что вы предлагаете нам, весьма заманчиво. Я думаю, что мне потребуется какое-то время для того, чтобы обсудить все здесь сказанное с моим повелителем. Поэтому я попросил бы вас задержаться на какое-то время в Эрегли. Ожидаю, что уже скоро я смогу сообщить вам решение падишаха. Смею надеяться, что оно вас полностью устроит.

18 марта 1855 года.

Османская империя. Эрегли.

Майор Гвардейского Флотского экипажа

и офицер по особым поручениям

Министерства иностранных дел

Российской империи

Павел Никитич Филиппов

Мы с Николаем Шеншиным уже второй день откровенно валяли дурака в ожидании приглашения на аудиенцию к великому визирю. Я уже успел привыкнуть к тому, что у турок все государственные дела идут не спеша, можно сказать даже, с ленцой. Недаром османские чиновники снисходительно посмеивались над нами, европейцами. Дескать, куда вы спешите, неразумные, любое важное решение должно вызреть, и лишь потом вынесено на всеобщее обозрение. Может, в их рассуждениях и есть некая сермяжная правда, но все равно, иметь дело с османами – сущая мука.

Мы побродили по городу, посетили местную достопримечательность – хеттский барельеф, на котором был изображен какой-то древний царь, преклонивший колени перед верховным божеством древних хеттов. Полюбовавшись на творение древних каменотесов, мы вернулись в Эрегли, где решили посетить местный базар и приобрести несколько безделушек – сувениров для своих знакомых.

Понятно, что передвигались мы вне пределов нашей резиденции с охраной – «Большая игра» была в самом разгаре, и инглизы с преогромнейшим удовольствием напакостили бы нам при первой же возможности. Обычно нас сопровождали трое-четверо бойцов из числа морпехов и несколько надежных джигитов из кавказских народностей, знающих турецкий язык. Двигались мы, конечно, не толпой, дабы не привлекать к себе лишнего внимания. Соответственно проинструктированные охранники шли впереди, сбоку и позади нас. Мы же в обычном цивильном костюме изображали двух состоятельных вояжеров, путешествующих по Турции в поисках восточной экзотики.

Помимо нашей охраны, нас сопровождали и люди Мустафы Решид-паши. Великому визирю отнюдь ни к чему были какие-либо неприятности, которые вполне могли случиться с посланниками «Ак-падишаха». Мы прекрасно понимали нашего гостеприимного хозяина, но вертящиеся вокруг нас якобы «водоносы» и якобы «продавцы лепешек» порядком нас нервировали.

– Послушай, Павел, – проворчал Шеншин, в очередной раз едва не столкнувшись с очередным турецким «секьюрити», – еще немного, и я начну раздавать им подзатыльники. Нажаловаться на них, что ли, великому визирю?

– Николай, – вздохнул я, – помнится, в салунах американского Дикого Запада на стенах висела такая вот табличка: «Не стреляйте в пианиста – он играет, как умеет»[46]. Примерно то же можно сказать и о здешних охранниках – они работают, как их учили. А, судя по всему, учили их очень скверно.

Шеншин рассмеялся и перестал бросать косые взгляды на турок, которые продолжали виться возле него, словно мухи вокруг кружки со сладким чаем.

Мы зашли в кофейную и выпили по чашечке обжигающего и ароматного кофе. По совету хозяина мы, прежде чем начать дегустировать сам кофе, сделали по глотку холодной, удивительно чистой воды.

– Пусть вкус моего кофе вспомнится вам и через сорок лет, – с поклоном произнес старый турок.

Мы с Николаем с удовольствием выпили божественный напиток, после чего направились в сторону базара. Как оказалось, нас там уже поджидали…

Все же в том, что турецкие охранники несли свою службу из рук вон плохо, были и определенные преимущества. Мы успели запомнить их в лицо, и потому появление новых персонажей нас насторожило. Я постучал пальцем по микрофону гарнитуры портативной радиостанции и предупредил наших парней:

– Всем внимание, похоже, что на сцене появились новые действующие лица.

Незаметно толкнув в бок Шеншина, я расстегнул сюртук и сунул руку под мышку, нащупав рукоятку «Грача»[47]. Тут-то все и началось. Турки весьма бандитского вида, выхватив из рукавов халатов короткие кривые кинжалы – «ханджары», – расталкивая народ, снующий у базара, бросились к нам. То, что они не издавали, как это было принято у местных уголовников, душераздирающие вопли, как и то, что почти ни у кого из них в руках не было пистолетов, говорило о том, что они решили взять нас живыми, не поднимая лишнего шума. Только мы с Шеншиным не были согласны на подобное развитие событий.

Спасибо людям великого визиря – они не испугались и вступили в схватку с нападавшими, коих оказалось довольно много – примерно два десятка. Почти все они погибли, но своим сопротивлением позволили нам приготовиться к отражению нападения.

Нашим морпехам было очень трудно вести бой среди толпы насмерть перепуганных людей, метавшихся перед ними и служивших чем-то вроде живого щита для бандитов. Мы же с Николаем, прижавшись друг к другу спинами, одиночными выстрелами валили тех из нападавших, кому удавалось прорваться через толпу к нам.

Вот передо мной возникло искаженное от ярости лицо турка, размахивавшего двумя ханджарами. Одет он был достаточно прилично, из чего я сделал вывод, что это один из главарей бандитов.

«Хорошо бы взять живым этого красавчика и узнать, кто ему велел нас захватить», – подумал я.

Я всадил несколько пуль в плечи нападавшего, после чего тот выронил свои кинжалы и мешком свалился на землю. А вот Шеншин, не страдая приступами гуманизма, всадил пулю из французского револьвера в лоб краснорожего громилы, который, выставив вперед здоровенный нож, словно таран, пытался пробить к нам.

Схватка с подосланными англичанами бандитами (а кто еще мог их на нас науськать?) продолжалась всего несколько минут и закончилась почти полным истреблением неприятеля. Вполне возможно, что среди поверженных злодеев были и «двухсотые», но это выяснится позже, когда здешние компетентные органы совместно с нашими ребятами проведут селекцию и первоначальный обыск участников покушения.

«Надо будет попросить наших с ходу изолировать всех раненых бандюков, – подумал я, – а то, боюсь, они могут скоропостижно сложить ласты».

– Надо сообщить о случившемся великому визирю, – озабоченно произнес Шеншин. – Если британские агенты пронюхали о нашем появлении здесь, то они могут разузнать и о том, что Мустафа Решид-паша снова приедет сюда. И они не упустят шанс его убить. Что было бы очень прискорбно для нас.

– Да, пожалуй, ты прав, – кивнул я. – Пойдем-ка домой и по рации свяжемся с Эскишехиром. Как говорили древние: «Praemonitus, praemunitus»[48]. А оружие всем нам теперь нужно держать наготове…

25 марта 1855 года. Гавань Нью-Йорка,

борт парохода «Роскильде».

Сэр Теодор Фэллон, пассажир

первого класса

Я смотрел в иллюминатор на «Большое яблоко» – так Нью-Йорк прозвали в начале двадцатого века. Сейчас то, что я увидел, меня не поразило от слова совсем. Ни тебе небоскребов, ни даже хотя бы одного действительно красивого здания, разве что чуть подальше, по левую сторону острова, виднелась башня церкви Троицы XVIII века – самое высокое здание Манхеттена. Не сравнить не только с Петербургом, подумал я, но даже с каким-нибудь Симферополем или Рязанью…

Пароход пришвартовался у иммиграционного пирса, находившегося у круглого здания замка Клинтон – огромного