Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах - Евсей Гречена
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Биограф П. И. Багратиона Е. В. Анисимов отмечает тот факт, что князь «был более чуток к настроениям в армии и вообще к общественным веяниям». Естественно, это «обостряло его ощущения». А в армии в это время зрел «генеральский заговор» против военного министра, и князь Багратион был искренне уверен, что выражает мнение всей армии. Это, к сожалению, еще больше «обостряло его ощущения», тем более что император Александр упорно «не воспринимал Багратиона как крупного полководца».
Известно, что крайне критически высказывался по поводу Барклая де Толли генерал Н. Н. Раевский, генерал Д. С. Дохтуров говорил о нем как о человеке глупом, а атаман М. И. Платов однажды в узкой компании даже поклялся, что больше не наденет свой генеральский мундир, потому что носить его — позор.
В районе Дорогобужа, когда Барклай проезжал вдоль идущих по дороге полков, он вдруг услышал, как какой-то солдат крикнул:
— Смотрите, вот едет изменщик!
«Ненависть к Барклаю стала почти всеобщей — его ненавидел царский двор, презирали офицеры и солдаты, генералы считали глупым, упрямым и самонадеянным педантом. В эти дни беспрерывного отступления мало кто верил в Барклая — разве что самые дальновидные, но таких было немного»[16].
К сожалению, их было совсем немного, но они были — например, Ф. Н. Глинка, будущий декабрист, который в своих «Письмах русского офицера» 16 августа 1812 года дал нам восторженную характеристику Барклая де Толли.
* * *Писатель и историк Ф. Н. Глинка:
«Я часто хожу смотреть, когда он проезжает мимо полков, и смотрю всегда с новым вниманием, с новым любопытством на этого необыкновенного человека. Пылают ли окрестности, достаются ли села, города и округи в руки неприятеля; вопиет ли народ, наполняющий леса или великими толпами идущий в далекие края России: его ничто не возмущает, ничто не сильно поколебать твердости духа его. Часто бываю волнуем невольными сомнениями: Куда идут войска? Для чего уступают области? И чем, наконец, все это решится? Но лишь только взглядываю на лицо этого вождя сил российских и вижу его спокойным, светлым, безмятежным, то в ту же минуту стыжусь сам своих сомнений. Нет, думаю я, человек, не имеющий обдуманного плана и верной цели, не может иметь такого присутствия, такой твердости духа! Он, конечно, уже сделал заранее смелое предначертание свое; и цель, для нас непостижимая, для него очень ясна! Он действует как Провидение, не внемлющее пустым воплям смертных и тернистыми путями влекущее их к собственному их благу. Когда Колумб, посредством глубоких соображений, впервые предузнал о существовании нового мира и поплыл к нему через неизмеримые пространства вод, то спутники его, видя новые звезды, незнакомое небо и неизвестные моря, предались было малодушному отчаянию и громко возроптали. Но великий духом, не колеблясь ни грозным волнением стихии, ни бурею страстей человеческих, видел ясно перед собой отдаленную цель свою и вел к ней вверенный ему провидением корабль. Так главнокомандующий армиями, генерал Барклай де Толли, проведший с такой осторожностью войска наши от Немана и доселе, что не дал отрезать у себя ни малейшего отряда, не потеряв почти ни одного орудия и ни одного обоза, этот благоразумный вождь, конечно, увенчает предначатия свои желанным успехом».
Резервный корпус под командованием генерала Милорадовича, который все так ждали, и в самом деле не успел подойти к Вязьме к 15 (27) августа. Соответственно Барклай решил оставить и этот город, намереваясь на другой день продолжить отступление к Царево-Займищу, где найдена была позиция.
При этом Михаил Богданович выразил крайнюю степень недовольства действиями своего арьергарда, поставив атаману Платову на вид «за нерадение в командовании». За этим строгим выговором тут же последовало и решение вообще устранить Платова от командования арьергардом.
Участник отступления граф М. С. Воронцов оставил нам следующее свидетельство об атамане Платове и нареканиях на него:
«Уже давно в армии были им недовольны, и Барклай, и Багратион жаловались, что он ничего не хотел делать, и, конечно, он мало делал с тем, что мог, но, с другой стороны, сколько я мог приметить, ему никогда и не приказывали так, как должно; например, отступая от Смоленска, всякий мог ясно видеть, что, ежели Платова с казаками переправить через Днепр позади французской армии, он бы сей последней причинил большой вред; все жаловались, что он не умел и не хотел того сделать, вышло же, что он настоящего повеления никогда и не получал. Как бы то ни было, под предлогом, что государь желает Платова видеть в Москве, его удалили».
А вот мнение по этому же вопросу генерала А. П. Ермолова:
«Главнокомандующий, справедливо недовольный беспорядочным командованием атамана Платова арьергардом, уволил его от командования оным; арьергард поручен Коновницыну, и он, отступая от Вязьмы, дрался на каждом шагу».
Заметим, что это все слова не о ком-то, а о «вихорь-атамане», которого у нас принято считать «грозой для супостатов» и одним из главных героев войны 1812 года…
А пока же Барклай де Толли, все еще ожидая соединения с генералом Милорадовичем, 17 (29) августа приказал отступать к Цареву Займищу. На вопрос, почему именно к Цареву Займищу, отвечает в своих «Записках» генерал Ермолов:
«Около селения Царево — Займище усмотрена весьма выгодная позиция, и главнокомандующий [Барклай де Толли. — Авт.] определил дать сражение. Начались работы инженеров, и армия заняла боевое расположение. Места открытые препятствовали неприятелю скрывать его движение. В руках наших возвышения, давая большое превосходство действию нашей артиллерии, затрудняли приближение неприятеля; отступление было удобно. Много раз наша армия, приуготовляемая к сражению, переставала уже верить возможности оного, хотя желала его нетерпеливо; но приостановленное движение армии, ускоряемые работы показывали, что намерение главнокомандующего решительно, и все возвратились к надежде видеть конец отступления».
Глава шестая
Приезд в армию М. И. Кутузова
И вот в этот-то момент в приказе по армиям было объявлено о прибытии Его Светлости князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова.
В своем труде, составленном для личного пользования императора Александра (под названием «Изображение военных действий 1812 года» он был опубликован в 1912 году), Барклай де Толли так описывает свою деятельность утром 17 (29) августа:
«17-го прибыли сюда [в Царево-Займище. — Авт.] обе армии; расположенные в небольшом пространстве, имели перед собой открытое место, на коем неприятель не мог скрывать своих движений; в 12 верстах от сей позиции была другая, позади Гжатска, найденная также удобной. Милорадович донес, что прибудет 18-го к Гжатску с частью своих резервов. Все сии причины были достаточны к уготовлению там [то есть у Царево-Займища. — Авт.] решительного сражения; я твердо решился на сем месте исполнить оное».
Однако он тут же делает следующую оговорку: «В случае неудачи мог я удержаться в позиции при Гжатске».
Все это говорит о том, что решение Барклая было не таким уж и твердым, и он был вполне склонен отступить на новую позицию к Гжатску, где можно было соединиться с подкреплением генерала М. А. Милорадовича.
Офицер квартирмейстерской части А. А. Щербинин в своих «Записках о кампании 1812 года» рассказывает о событиях у Царево-Займища так:
«Приходим в лагерь под Царево-Займищем — речка с чрезвычайно болотистыми берегами находится непосредственно позади линий наших. Слишком опасно принять сражение в такой позиции. Не менее того Барклай на то решиться хочет. Толь до такой степени убежден был в опасности этого лагеря, что бросается перед Барклаем на колени, чтобы отклонить его от намерения сражаться здесь. Барклай не внимает убеждениям своего обер-квартирмейстера, но вдруг извещают о прибытии генерала Кутузова».
Получив рескрипт императора о назначении М. И. Кутузова, Михаил Богданович в тот же день ответил Александру:
«Всякий верноподданный и истинный слуга государя и Отечества должен ощущать истинную радость при известии о назначении нового главнокомандующего, который уполномочен все действия вести к одной цели. Примите, всемилостивейший государь, выражение радости, которой я исполнен! Воссылаю мольбы, чтобы успех соответствовал намерениям Вашего Величества. Что касается до меня, то я ничего иного не желаю, как пожертвованием жизни доказать готовность мою служить Отечеству во всяком звании и достоинстве».
Биограф Барклая С. Ю. Нечаев уверен, что эти слова Михаила Богдановича «никого не должны вводить в заблуждение — особую радость при назначении нового начальника редко кто испытывает».
В этом смысле Барклай не был исключением. Он «был порясен и унижен этим актом». Дело в том, что он и без того очень «тяжело переживал ряд непрерывных обид до Царево-Займища, и вдруг новое, страшное оскорбление, этот внезапный удар».
