Избранное - Эдуард Асадов

ЭДЕЛЬВЕЙС

(Лирическая баллада)

Ботаник, вернувшийся с южных широт,С жаром рассказывал намО редких растениях горных высот,Взбегающих к облакам.

Стоят они гордо, хрустально чисты,Как светлые шапки снегов.Дети отчаянной высотыИ дикого пенья ветров.

В ладонях ботаника — жгучая синь,Слепящее солнце и вечная стыньКачаются важно, сурово.Мелькают названья — сплошная латынь —

Одно непонятней другого.В конце же сказал он: — А вот эдельвейс,Царящий почти в облаках.За ним был предпринят рискованный рейс,И вот он в моих руках!

Взгляните: он блещет, как горный снег,Но то не просто цветок.О нем легенду за веком векДревний хранит Восток.

Это волшебник. Цветок-талисман.Кто завладеет им,Легко разрушит любой обманИ будет от бед храним.

А главное, этот цветок таитСладкий и жаркий плен:Тот, кто подруге его вручит,Сердце возьмёт взамен. —

Он кончил, добавив шутливо: — Ну вот,Наука сие отрицает,Но если легенда веками живёт,То всё-таки, кто его знает?..

Ботаника хлопали по плечам,От шуток гудел кабинет:— Теперь хоть экзамен сдавай по цветам!Да ты не учёный — поэт!

А я все думал под гул и смех:Что скажет сейчас она?Та, что красивей и тоньше всех,Но так всегда холодна.

Так холодна, что не знаю я,Счастье мне то иль беда?Вот улыбнулась: — Это, друзья,Мило, но ерунда… —

В ночи над садами звезды зажглись,А в речке тёмным-темно…Толкаются звезды и, падая вниз,С шипеньем идут на дно.

Ветер метёт тополиный снег,Мятой пахнет бурьян…Конечно же, глупо: атомный век —И вдруг цветок-талисман!

Пусть так! А любовь? Ведь её поройБез чуда не обрести!И разве есть учёный такой,Чтоб к сердцу открыл пути?!

Цветок эдельвейс… Щемящая грусть…Легенда… Седой Восток…А что, если вдруг возьму и вернусьИ выпрошу тот цветок?!

Высмеян буду? Согласен. Пусть.Любой ценой получу!Не верит? Не надо! Но я вернусьИ ей тот цветок вручу!

Смелее! Вот дом его… поворот…Гашу огонёк окурка,И вдруг навстречу мне из воротСтремительная фигурки!

Увидела, вспыхнула радостью: — Ты!Есть, значит, тайная сила.Ты знаешь, он яростно любит цветы,Но я смогла, упросила…

Сейчас все поймёшь… я не против чудес,Нет, я не то говорю… —И вдруг протянула мне эдельвейс.— Вот… Принимай… дарю!

Звёздами вспыхнули небеса,Ночь в заревом огне…Люди, есть на земле чудеса!Люди, поверьте мне!

АХ, КАК ЖЕ Я В ДЕТСТВЕ ЛЮБИЛ ПОЕЗДА

Ах, как же я в детстве любил поезда,Таинственно-праздничные, зеленые,Весёлые, шумные, запылённые,Спешащие вечно туда-сюда!

Взрослые странны порой бывают.Они по возможности (вот смешно!)Верхние полки не занимают,Откуда так славно смотреть в окно!

Не любят, увы, просыпаться рано,Не выскочат где-то за пирожкомИ не летают, как обезьяны,С полки на полку одним прыжком.

В скучнейших беседах отводят души,Ворчат и журят тебя всякий часИ чуть ли не в страхе глядят на груши,На воблу, на семечки и на квас.

О, как же я в детстве любил поездаЗа смех, за особенный чай в стакане,За то, что в квадрате окна всегдаПроносятся кадры, как на экране.

За рокот колёс, что в ночную поруБаюкают ласковей соловья,За скорость, что парусом горбит штору,За все неизведанные края.

Любил за тоску на глухом полустанке:Шлагбаум, два домика под дождём,Девчонка худенькая с ведром,Небо, хмурое спозаранку.

Стог сена, просёлок в лесной глуши…И вдруг как-то сладко вздохнёшь всей грудью,С наивною грустью, но от души:Неужто же вечно живут здесь люди?!

Любил поезда я за непокой,За вспышки радости и прощанья,За трепет вечного ожиданьяИ словно крылья бы за спиной!

Но годы мелькнули быстрей, чем шпалы,И сердце, как прежде, чудес не ждёт.Не то поездов уже тех не стало,Не то это я уж теперь не тот…

Но те волшебные поездаУмчались. И, кажется, навсегда…

БАЛЛАДА О ДРУГЕ

Когда я слышу о дружбе твёрдой,О сердце мужественном и скромном,Я представляю не профиль гордый,Не парус бедствия в вихре шторма.

Я просто вижу одно окошкоВ узорах пыли или морозаИ рыжеватого щуплого Лешку —Парнишку-наладчика с «Красной Розы»…

Дом два по Зубовскому проездуСтоял без лепок и пышных фасадов,И ради того, что студент АсадовВ нем жил, управдом не белил подъездов.

Ну что же — студент небольшая сошка,Тут бог жилищный не ошибался.Но вот для тщедушного рыжего ЛешкиЯ бы, наверное, постарался!

Под самой крышей, над всеми намиЖил лётчик с нелёгкой судьбой своей,С парализованными ногами,Влюблённый в небо и голубей.

Они ему были дороже хлеба,Всего вероятнее, потому,Что были связными меж ним и небомИ синь высоты приносили ему.

А в доме напротив, окошко в окошко,Меж тёткой и кучей рыбацких снастейЖил его друг — конопатый Лешка,Красневший при девушках до ушей.

А те, на «Розе», народ языкатый,Окружат в столовке его порой:— Алёшка, ты что же ещё не женатый?Тот вспыхнет, сразу алей заката,И брякнет: — Боюсь ещё… молодой…

Шутки как шутки, и парень как парень,Пройди — и не вспомнится никогда.И всё-таки как я ему благодаренЗа что-то светлое навсегда!

Каждое утро перед работойОн к другу бежал на его этаж,Входил и шутя козырял пилоту:— Лифт подан. Пожалте дышать на пляж!..

А лифта-то в доме как раз и не было.Вот в этом и пряталась вся беда.Лишь «бодрая юность» по лестницам бегала,Легко, «как по нотам», туда-сюда…

А лётчику просто была б хана:Попробуй в скверик попасть к воротам!Но лифт объявился. Не бойтесь. Вот он!Плечи Алешкины и спина!

И бросьте дурацкие благодарностиИ вздохи с неловкостью пополам!Дружба не терпит сентиментальности,А вы вот, спеша на работу, по крайности,Лучше б не топали по цветам!

Итак, «лифт» подан! И вот, шагаяМедленно в утренней тишине,Держась за перила, ступеньки считает:Одна — вторая, одна — вторая,Лешка с товарищем на спине…

Сто двадцать ступеней. Пять этажей.Это любому из нас понятно.Подобным маршрутом не раз, вероятно,Вы шли и с гостями и без гостей.

Когда же с кладью любого сортаНе больше пуда и то лишь разСлучится подняться нам в дом подчас —Мы чуть ли не мир посылаем к черту.

А тут — человек, а тут — ежедневно,И в зной, и в холод: «Пошли, держись!»Сто двадцать трудных, как бой, ступеней!Сто двадцать — вверх и сто двадцать — вниз!

Вынесет друга, усадит в сквере,Шутливо укутает потеплей,Из клетки вытащит голубей:— Ну все! Если что, присылай «курьера»!

«Курьер» — это кто-нибудь из ребят.Чуть что, на фабрике объявляется:— Алёша, Мохнач прилетел назад!— Алёша, скорей! Гроза начинается!

А тот все знает и сам. Чутьём.— Спасибо, курносый, ты просто гений! —И туча не брызнет ещё дождём,А он во дворе: — Не замёрз? Идём! —И снова: ступени, ступени, ступени…

Пот градом… Перила скользят, как ужи…На третьем чуть-чуть постоять, отдыхая.— Алёшка, брось ты!— Сиди, не тужи!.. —И снова ступени, как рубежи:Одна — вторая, одна — вторая…

И так не день и не месяц только,Так годы и годы: не три, не пять,Трудно даже и сосчитать —При мне только десять. А после сколько?!

Дружба, как видно, границ не знает,Все так же упрямо стучат каблуки.Ступеньки, ступеньки, шаги, шаги…Одна — вторая, одна — вторая…

Ах, если вдруг сказочная рукаСложила бы все их разом,То лестница эта навернякаВершиной ушла бы за облака,Почти не видная глазом.

И там, в космической вышине(Представьте хоть на немножко),С трассами спутников наравнеСтоял бы с товарищем на спинеХороший парень Алёшка!

Пускай не дарили ему цветовИ пусть не писали о нем в газете,Да он и не ждёт благодарных слов,Он просто на помощь прийти готов,Если плохо тебе на свете.

И если я слышу о дружбе твёрдой,О сердце мужественном и скромном,Я представляю не профиль гордый,Не парус бедствия в вихре шторма,

Я просто вижу одно окошкоВ узорах пыли или морозаИ рыжеватого, щуплого Лешку,Простого наладчика с «Красной Розы»…

ПИСЬМО С ФРОНТА