Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева - Данила Зайцев

У нас с Марфой с каждым днём в жизни обвострялося хуже и хуже, Марфа стала показывать свой природный характер, стала за каждые пустяки огрызаться, за каждоя слово ответит десять. Жить стало невозможно. Я старался всяко убедить её, и ругал, и спрашивал:

– Где наше обещание? Мы друг другу обещались во всём угождать и посторонних не слушать, а ты связалась с матерью, и лезете в каждое дело.

Вся деревня уже заговорила: Марфа пошла матери́нной дорогой, и говорили мне всё чаше: «Данила, гони ты тёщу и Марфе гайкю подкрути, а то будет поздно». Я Марфе всё ето говорил. «Не изменишься – возму всё брошу и уеду, тогда хватишься!» Но ето не помогало.

Тёща до тех пообнаглела – что хотела, то и творила, в моим дому командовала, каструли проверяла, но вот чу́дно: Марфу превратила во врага, а со мной по-прежнему лучше её не найти. Но у меня на сердце камень рос боле и боле.

15

В один прекрасный день говорю Марфе:

– Марфа, поехали хотя на сезон в Аргентину, освежимся, помидор посеем, осенью вернёмся. Моё рóдство увидишь, познакомишься.

Она пе́рво возразила, но потом постепенно убедилась, и мы весной уехали в Аргентину. Наше рóдство встретило нас очень хорошо. Сестра Степанида уже бросила своего чиленса, но у ней уже была дочь Федосья. Чиленес угодил ленивый и выпиваха, поетому она его бросила.

Мы со Степаном арендовали земли по два гектара и посадили помидор. Помидоры уродили очень хорóши, пришло время сбор, стали собирать, было радостно, перспектива была хорóша. Но одиножды собрали помидоры, поехали сдавать. Сдавали помидоры, и тут народ заговорил: гроза идёт. Мы ету тучу видели, но не обратили внимание. И вот всё стемняло, и пошёл дождь с градом, да такой град выпал, селую косую четверть[70], у машин стёклы повыбило, на пашнях зайцав побило. Мы с братухой едем домой и горюем: а что с нашими помидорами? Приезжаем домой, спрашиваем, много ли граду было, нам отвечают: «Да, много». Утром приходим на помидоры, и что видим? Одне палочки все изломанны, и помидоры все побиты. Сердце сжалось, всё опротивело.

Марфа нашему рóдству не понравилась за её злоязычество. Она со мной огрызалась как могла, и мои родители всё ето слыхали и мне говорили и советовали, но я никого не слушал. Я её выбрал – мне и страдать, и дети невинны, оне не должны мучиться. Особенно Евдокея обиделась, она желала мне добра, но я ей отказал: мол, не лезь в нашу жизнь, мы сами разберёмся. Она упрекала меня:

– Говорила тебе, что не торопись, – нет, не послушал. Народ не здря говорил, кака́ ето семья.

Я отвечал:

– Не лезь.

У нас с Евдокеяй дружба распалась раз навсегда, хотя и на сердце была тоска.

Марфа ходила беременна вторым ребёнком – опять рвоты, всякия болезни, истерика, да, как назло, крёстна Марфе рассказала, как я жил, когда был холостой. У нас в семье ухудшилось отношение, Марфа стала делать всё на вред.

Мы вернулись в Уругвай. Тёща по-прежнему влияла на Марфу, Марфа перестала варить, стирать, коров доить, управляться. Что я мог, то и делал, но ето уже была не жизнь, а мука.

Вскоре приезжает с Аляске Прохор Григорьевич Мартюшев, Павлин брат. Он Черемновым в Бразилии купил земли и устроил хорошо. Старик весёлой, но сразу видать, что проходимес, он в Уругвае купил туристическу виллу и хотел ето сделать для курорта. При нём часто гуляли, и он показал себя бабником. Когда поехал домой, оставил за начальника тестя. Когда каки́ хлопоты с документами, тесть меня просил в переводшики, и когда покупали землю дядя Федосу, также. Когда Прохор уехал, тесть придумал каки́-то бумаги сделать, чтобы я ему подмог, за ето получить с Прохора четыре тысячи долларов. Я ему говорю:

– Тятенькя, ето грех, я не буду таки́ дела делать. – Он устыдился, и больше об етим не было разговору.

Приезжает в гости Саватей Павлович Черемнов с женой Мариной. Прожили месяц. Парень весёлой, разговорчивый, но какой-то непонятный, как-то любит осудить, про всех знат, и всё ему нужно[71]. Он ко мне прилип, потому что я весёлый и стаканчик не пролей.

Тут тестю приходит писмо от брата Марка Савельевича. В писме он просит тестя, чтобы пустил меня к нему в гости: «Слухи прошли, что он у тебя на все руки и весёлой. Пускай приезжает, поможет мне с посевом, я ему билеты оплачу, здесь познакомимся». Саватей узнал, настаивал:

– Поехали вместе, я дорогу знаю, и вы с нами проедете хорошо.

– Но как ехать? Я лицо без гражданства, получить загрань паспорт – ето для нас очень сложно.

– Да не переживай, граница сла́ба, я вас провезу.

16

Ну, мы рыскнули. Приезжаем на границу, город Ривера, в центре двойна улица, втора́ улица – ето уже Бразилия, Санта-Анна-до-Ливраменто. Перешли на бразильску сторону, приходим на автовокзал. Саватей берут себе билеты в Порто-Алегре, а мы ждём. Саватей сходил узнал, какой водитель, дал ему взятку, перед тем как автобусу подъехать на автовокзал. Нас вызвали, посадили в туалет и замкнули. Пассажиры все сяли, полиция проверила у всех документы. Туалет закрытой, Андриян спал. Проехали пограничный пост, туалет открыли, нас выпустили, и мы благополучно доехали до первых деревень. Ето штат Парана́, город Понта-Гросса, деревня Санта-Крус, проживают харбинсы. Мы прожили три дня. Я хотел съездить к деревню к синьцзянсам, в Пао-Фурадо, но нас отговорили, и мы поехали дальше. Ехали троя суток, в штат Мато-Гроссо, город Куяба́, посто[72] Примавера-до-Лесте. Там всё жунгли, дороги плохие.

Приезжаем в деревню Масапе́. Народ толькя что построился и корчуют лес и сеют рис. Приезжаем к дядя Марке. Заезжаем, оне сидят на улице – три пары, я подхожу, спрашиваю:

– Хто из вас дядя Марка?

Он отвечает:

– А вот разберись!

– Ну ты и есть дядя Марка. – Кланяемся в ноги, искренно встречаемся.

И вот стали пашню чистить и рис сеять. В праздники наперебой все приглашают в гости: узнали, что я весёлой, и каждый праздник гули-погули, то к одному, то к другому. С Марфой каждый раз сапались, я её приглашал, но она кричала и не хотела, а толькя делала всё на вред. Дядя Марка всё ето видел и сожалел: «Да, пошла она в мать».

Когда мы приехали в Масапе, мне понравилось: много стариков, деревня большая, грамотных людей много, хороший порядок. Мне затеялось выучить португальский язык, говорю:

– Дядя Марка, у вас есть бразильски книжки?

– Да сколь хошь, вон у Карпуньки.

Взялся я читать. За три месяца – сидим с рабочими, анекдоты рассказываем, один рабочий говорит:

– Интересно, когда ты приехал, умел говорить «бом диа» и «муйту обригадо»[73], а чичас сидишь анекдоты рассказываешь. – Мне самому чу́дно показалось.

Собрались мы домой, дядя Марка заплатил нам за билеты и за работу, и мы отправились. Заехали пе́рво в штат Мато-Гроссо-до-Сул, в город Маракажу́, в деревню. Там жили тестева сестра, тётка Фетинья, женчина очень скромная, чем-то напоминает дядя Федоса, она мне очень понравилась. Но жили бедно, муж её Бодунов Димитрий – выпиваха.

Тут нас пригласили на свадьбу, на границе Парагвая: тёщина сестра Агафья женит сына Гаврила. С тёткой Фетиньяй вместе поехали на свадьбу, приезжаем в пятницу, вечером пошли на девишник. Етот вечер я почудил, повеселил девчонок и пошёл домой. Дорогой догнали – одна девчонка, и повешалась мне на шею, я стал отталкивать – она лезет, я бросил и ушёл, а сам себе думаю: «Не хочу никакого кровосмешения в старообрядцав». И ето соблюдал всегда.

Тёщина сестра ведёт себя скромно, потому что муж Ефрем Анфилофьев строгий, как что – ей попадало. Жили оне хутором, на границе с Парагваям, – Понта-Пора-Педро-Хуан-Каважеро. Всего четыре семьи: Ефрем Анфилофьев с семьёй, Петро Кузнецов и Лука Бодунов. Лука – ето тот, который сидели три пары у дядя Марки, а третья пара – ето Константин Артёмович Ануфриев, двоюродный брат Сергею Садофовичу в Уругвае. Лука Сазонович Бодунов – хороший охотник и китайский тигрятник, хороший рассказчик и выпиваха.

17

После свадьбе вернулись домой. Марфа последня время ходила беременна. И приезжают ко мне в гости сестра Евдокея, сестра Степанида и брат Григорий. Мале́нькя пожили, за Степанидой забегал Василий Иванович Берестов, стал сватать. Родители пошли против, что у ей дочь и она убегала из дому. Но Василий был косоглазый и нихто за него не шёл, поетому он её посватал. Но она знала, что родители против, и говорила: «Ежлив родители против, я так не могу», он ей говорил: «Я на родителяв не посмотрю», но она не захотела.

Евдокея стала мне говорить:

– Данила, как ты думаешь дальше жить? Совсем обалдел: дом весь разбросанный, везде вонета́[74], сам коров доишь, варишь, пелёнки стираешь, а она от матери не вылазит, весь народ хохочут над тобой: «Данила баба!»

Григорий спрашивает:

– Рыба-то есть в Уругвае?

– Конечно, много.

– А что молчишь? Поехали!

Ну, собрались, поехали, поставили сети, утром поймали всякой-разной рыбы, Григорий ликовал. Ну, и рыбалка заманчива, мы тремя сетками поймали боле сто килограмм.