Москва сталкеров - Ольга Чередниченко

По давлению различают два типа барокамер – гипербарические и гипобарические. В первых создается давление большее, чем атмосферное. Они используются в медицине для лечения декомпрессионной болезни у водолазов и моделирования ситуаций нахождения под водой, например при тренировках аквалангистов, водолазов, дайверов. В таких барокамерах проводятся также испытания кислородных приборов, скафандров и кислородных масок.

Лечение кислородом под повышенным давлением называется гипербарической оксигенацией или оксигенобаротерапией. Это достаточно новый, но весьма эффективный способ лечения многих заболеваний. Он способен доставить кислород в те органы и ткани, которые более всего в этом нуждаются, и тем самым устранить кислородную недостаточность, которую очень трудно или почти невозможно ликвидировать в условиях нормального атмосферного давления.

После терапевтических сеансов в барокамере переломы, ушибы и травмы заживают быстрее и лучше. Причем рубцы и шрамы получаются гораздо меньше – нужные клетки крепнут, а пораженные или уродливые разрушаются. Эта удивительная «комната» способна лечить очень серьезные заболевания: гангрену, сахарный диабет, аллергию, рассеянный склероз, тяжелые язвы, бессонницу и даже онкологию. Весь организм становится более стрессоустойчивым, работает лучше, а энергию расходует куда экономней.

Впервые барокамеры начали применять в медицине в 1955 году – полвека назад. Кажется, стоит запереться внутри этой «комнаты», как у тебя тут же случится приступ клаустрофобии. Однако врачи говорят, что такого не происходит, даже несмотря на то что во время сеансов немного закладывает уши. Рядом с барокамерой сидит медсестра и наблюдает за состоянием пациента. Через «иллюминатор» он видит ее глаза и знает, что находится в безопасности, если что – она поможет.

Второй вид – гипобарические камеры – также используется в медицине и для моделирования ситуаций нахождения человека на большой высоте. Так тренируются летчики, альпинисты, парашютисты и космонавты. Подобные испытания могут выявить скрытые дефекты в состоянии здоровья, которые не ощутимы в обычных условиях, но могут проявиться при выполнении высотных и космических полетов. В Москве на улице Гамалеи находится как раз такая, гипобарическая, термовлагокамера.

Барокамеры выпустили в 1965 году, лабораторный корпус для них был построен в 1968 году. Это были две японские барокамеры V-17 и V-8, изготовленные по спецзаказу, а также две отечественные – СБК-48 и ТБК-6000. Сразу после распада Советского Союза Институт биофизики Федерального управления медико-биологических и экстремальных проблем передал это здание Всероссийскому центру медицины катастроф «Защита». К тому моменту барокамеры находились в эксплуатации уже около 25 лет, полностью износились, были абсолютно непригодны для дальнейшего использования и готовились к демонтажу. Однако научные исследования – испытания с участием человека – в барокамерном корпусе прекратились только в 1994 году. Стенды отслужили два срока, дорабатывая уже в аварийном состоянии, несмотря на то что по правилам Гостехнадзора любые сосуды, работающие под давлением, должны уничтожаться через 20 лет эксплуатации, поскольку дальнейшее их существование может представлять опасность. Причем не только для здоровья научных сотрудников, но и для жизни жителей близлежащих домов. Починить камеры тоже было нельзя, поскольку запчасти просто не существовали.

Ко всему прочему, изношенные электропроводка и распределительные устройства корпусов не защищают от короткого замыкания, а система внутреннего противопожарного водопровода давно разобрана. Все это делает барокамеру опасной, особенно с учетом того, что в непосредственной близости от нее расположены медицинские учреждения и объект радиационного риска – Институт биофизики Федерального медико-биологического агентства. Однако деньги, выделенные на демонтаж и ликвидацию устройства, а также подготовку корпусов к сносу, были частично разворованы. В результате в здании осталась японская термовлагобарокамера V-8 «Табаи». Несмотря на проверки отдела по борьбе с экономическими преступлениями, проведенные еще в 2006 году, до сегодняшнего дня ничего не изменилось. Впрочем, охрана там по-прежнему присутствует, поэтому проникновение на объект сталкеров опасно вдвойне. И вдвойне интересно.

Помимо самой барокамеры, в которую можно забраться, чтобы посидеть и потрогать все своими руками, заброшенный лабораторный корпус сам по себе тоже представляет интерес. Здесь валяются тетрадки и разбитые колбы. Кажется, еще вчера отсюда почему-то убежали ученые, как в боевиках о смертельных вирусах и зомби, а потом время будто остановилось, покрыв все пылью и плесенью.

Рейден припарковался возле Центра отоларингологии в излучине улицы Гамалеи под самый вечер. Вышел из машины и пошел прямо, затем повернул налево и оказался будто где-то в Подмосковье: грунтовая дорога, заборы, какие-то полуразрушенные здания.

Вдруг с ужасным лаем откуда-то из подворотни на него кинулись собаки. Рейден схватил камень и швырнул в самую гущу. Кто-то завизжал, остальные продолжали лаять и ерошиться, но уже не приближались.

«Бедная Ворона, как она тут прошла, она же до смерти боится этих тварей!» – подумал он, взял в руку еще один камень потяжелее и пошел дальше. Повернул направо, достиг забора, снова повернул налево. Здесь проходила узкая тропинка между двумя высокими бетонными стенами. Рейден сделал еще несколько шагов и оказался около раскидистого дерева – оно помогло ему забраться и перепрыгнуть на территорию лабораторного корпуса.

Было уже темно, поэтому Рейден не очень опасался быть замеченным, однако все равно старался пробираться тихо и осторожно. Подкравшись к зданию и оглядевшись, он быстро перемахнул через окно с давно разбитыми стеклами.

Справа когда-то был туалет – странно, что никто не расколол унитаз. Трубы, впрочем, заметно отходили от стены, и было ясно, что воспользоваться уборной-то все еще можно, но спустить уже, конечно, не получится.

Дальше, слева, была большая комната со снятыми полами и протекающей крышей. Вода откуда-то с потолка капала прямо Рейдену за шиворот. Это было довольно неприятно. Он поспешил скорее пройти это помещение. Важнее всего было не поскользнуться – под ногами тоже хлюпала вода.

За этой комнатой следовала подобная. Только огромные ее окна выходили на грунтовую дорогу, по которой Рейден только что прошел, встретив свору собак. Здесь-то и было главное палево: через дорогу находилось здание, откуда сталкеров могли увидеть. Но Рейден опрометчиво решил, что вечером ему опасаться нечего.

Дальше нужно было повернуть направо и пройти через долгую череду одинаковых пустых комнат с разбитыми стеклами и протекающими потолками, на полу которых валялись брошенные тетради, мензурки, пробирки и прочий теперь уже хлам.

Обычно, в дневное время суток, сталкеры старались проскользнуть мимо этих огромных окон незаметно. Они задерживались у стенных перегородок, аккуратно выглядывали и, если все было спокойно, бежали вперед до следующего бетонного укрытия.

Рейден широко шагал по лужам, даже не думая скрываться. Под покровом ночи он чувствовал себя в своей тарелке.

Наконец, он повернул налево в одну из комнат. Здесь было как-то особенно живописно – речь идет, конечно, о красоте индустриальных пейзажей. Несколько столов, за которыми когда-то сидели ученые. Все по-настоящему, с настольными лампами, тетрадями, даже дисковыми телефонными аппаратами и устаревшими счетными машинками – дедушками сегодняшних калькуляторов.

Несмотря на ужасный бардак, вздувшуюся краску на стенах, пыль, грязь, лужи на полу, здесь все равно было как-то очень уютно, по-советски, по-домашнему даже.

Рейден вспомнил, как в детстве мама взяла его к себе на работу в НИИ. Он был совсем мальчишкой, кажется, ходил еще в детский сад. В памяти сохранились только обрывки того дня. Вот они с мамой едут в троллейбусе. Лето. Проспект Мира – он вроде уже и тогда знал это название – залит ярким солнечным светом. Все кругом какое-то розовое, люди жизнерадостные. Только мама почему-то очень спешит, но все равно хорошо, спокойно и весело. Добрая тетя контролер улыбается маленькому Рейдену.

Потом другой обрывок воспоминания – уже у мамы на работе. Она собирает какие-то вещи в большом кабинете с высоченными потолками и добротными гигантскими шкафами светло-коричневого цвета. Рейден сидит на мамином рабочем столе и роется в ящике. Там всякие канцелярские принадлежности – циркули, транспортиры, ластики, ручки и куча самых разных карандашей – мягких, твердых. Еще был третий загадочный вид, «ТМ». Рейден спросил, что это значит.

– Не рыба, не мясо, – ответила мама. – Возьми себе, если хочешь.

– Можно лучше ластик? – Рейден ничего не понял тогда про ТМ, но эта штука ему почему-то не понравилась после таких слов. И рыбу, и мясо он очень любил.