Пьета из Азии - Светлана Геннадьевна Леонтьева

— А как топливо? — острожно спросила мама-мать

— У нас будут запасы соломы и дров, а в больших морозильных камерах значительные съестные припасы. Несмотря на затраты на электроэнергию и большие расстояния, мы не станем скучать по городу.

— А как магазины? Где купить хлеб?

— Мы сами его будем печь в больших удобных кирпичных мангалах. Там есть всё для жизни. Смотрите фото!

И Олива открыла галерею в телефоне:

Смотри, смотри!

Арви сидит, как будто правитель, генерал чухонский! И от него исходит во все стороны тепло. Жар! Он дарование свыше. Там в Оулу возле Юнтусранте ему будет спокойно. И хорошо. Иначе тут его может настигнуть дева с белой косой. Вот она — на фото толстая и старая, идёт по улице в сером пальто, но под ним белое смертное бельё. Она эта дева-смерть меня лишает света, отнимает последний луч. И я не люблю эту деву-смерть. эту Машу-смерть. Эту Турью-жизнь, потому что она тоже смерть-его жизнь. Вот такая загадка души его. Арви. Арви. А он отвечает: я сам решаю всё. Сам. И врачи говорят: он сам выберется из этих обстоятельств. Надо время. А нас нет его — нет времени. Нам надо спешить. Ибо дева-смерть его любовь. И я пишу ему. И говорю с ним. И я не лгу, как лгала Угольникову, ибо видела там под рубахой волоски, под ними кожа, под кожей рёбра, под рёбрами мёртвое сердце, колотящееся и стыдящееся самого себя.

Ведь мы — ижора, водь, весь, корела, — издревле населяли территории по берегам Финского залива, реки Невы и Ладожского озера. Ведь мы земледельцы, рыболовы, охотники скотоводы. Ведь мы "Из варяг в греки", "Повесть временных лет" и мы летопись и Великая Скифь в нас. О нас пишет упсальский епископ Стефан, как о языческом народе ижора, который в тексте встречается, мы — "ингры". Мы слабые, ибо с 1155 года находимся под властью шведов, после того, как шведский король Эрик IX совершил крестовый поход. Но мы всегда были и есмь с 1228 года союзниками Новгорода. Мы устали от шведов, когда в 1237 году Тевтонский орден осуществил экспансию в Прибалтику, захватив Ливонию, и укрепился на русских рубежах, основал крепость Копорье. И копья вздымались. И кровь дымилась! А в 13 веке большая часть ижорцев, вожан (водь) и карел принимает православие. И есть такая Водская пятина, получившая название по народу водь. Несколько западнее была построена крепость Ям (ныне город Кингисепп) О, о! Яаски, — ныне посёлок Лесогорский Выборгского района, Огребу — Корельские погосты. Кто в Карелии самый талантливый? Кто? И помните деревянных рубленых истуканов? Ну, что едем?

Да…

Мама-мать собиралась недолго. Надо было к вечеру приехать в Оулу.

6.

Вставай, моя Турья, моя любимая, ты погибла поэтому, вставай! И музыка вся в тонких рубашках, в тёмных, коричневого цвета брюках, и архаические бубны в ней, как мёд из лепестков роз, как халва и лукум. Это было похоже на свадьбу. Арви высился, что в Османии минарет, что купол, что византийский корабль. Таким он был красивым в этом танце.

Так было в эту ночь. Оглушительную, звёздную, просторную. Вдруг он увидел лицо Турьи. Перед ним. Явственно и невозвратно. Он протянул руки, лицо чуть отклонилось. И взмыло, как листок клёна от ветра. Клён — это флаг Швеции, чёрный цвет — это траур. Но Турья сбросила, как платок смерть. Её голые плечи сияли белизной. Иди, ко мне! Иди! Казалось, что она живая. Хотя и нарисованная. Кто тебя запечатлел? Спрашивать было не у кого. Простой, летящий на бумаге штрих. Целое племя ижорцев и вожан восседали возле стола. А где же финны? Турья стояла, опираясь на перила. Она стояла, но словно возлежала на кровати: Иди ко мне! Арви сделал шаг. Ещё один. Толпа визжала. Финны смотрели на Арви, который влез на стол и стал двигаться в такт фламенко. Его ягодицы блестели, торс извивался ужом, голова пламенела кудрями.

— Ещё, Арви! Ещё!

Руки сами тянулись к танцору, каждый имел возможность прикоснуться к тёплой коже, каждый мог погладить натёртый маслом и кремом стан. Красная ткань порхала над Арви, вокруг был свет, сияние, молнии. Исчезли все войны, боли, страдания. Лишь Арви с его цыганскими кудрями, беззащитный перед всеми.

Управитель немец воскликнул: Арви, вернись на сцену. Тебя истерзает толпа. Они сделают с тобой всё, что захотят. Пожилые дамы с седыми волосами визжали: Арви! Молодые финны пьяные, как все корабли Арго, трубили в рог. Вино текло рекой. Текли деньги в казну кафе.

Иди ко мне Арви.

Я встала.

Ты просил.

Я пришла.

Даже мёртвая я могу идти! Твоя Джой-Турья! Смотри какая я! У меня грива кобылицы, зубы овсом вымазанные, язык, блуждающий в твоём рту, впадина между ключиц. Иди уже. Не бойся. Но вначале выпей этот кубок до дна! Арви послушно сделал несколько глотков. Вино пролилось на рубаху, Турья погладила его по щеке. Затем ниже. И ещё ниже. Идём. Иначе видение закончился. Турья может распасться на части. Джой, Турья. Не джой-Турья.

— Вернись! — вопил немец, видя, как Арви следует за мужчиной, одетым в женское платье, -

Это не Турья.

— Нет. Турья! Джой-Турья. Или почти Турья…

Официантка подошла сзади, вцепилась в шею Арви: я тоже улетаю, распадаюсь всем телом, Джой, ты обещал деньги!

Да!

И Джой засунул в карман Арви несколько пачек финских марок.

Всего ночь. Одна ночь. И ты — богат. А потом исчезнет Джой-Турья. Всё исчезнет. Останутся мама-мать, Олива, Ноя, Суомуссалми, Оулу, твои брат и сестра. У вас будет машина.

Какая машина? Зачем машина?

Молчи. Припади ко мне, И просто молчи. Я твой Джой-Турья. Официанта попыталась плеснуть ведро с водой, чтобы отрезвить Арви, вернуть в действительность. В реальность. Но лишь намочила его цыганские смоляные кудри. Кудри ижора и нави.

— Арви! Зачем тебе танцы? Займись политикой!

— Политика — грязное дело. Политика — это война Я хочу мира.

— Мир тоже грязь. Всё грязь. Твоя похоть — грязь. Ты изнываешь от желания. Займись делом, Арви…

Джой-Турья взял Арви за руку, потянул к выходу на улицу, пригласил в автомобиль. И они уехали…

— Он сумасшедший! — воскликнул немец. — Какой позор! Теперь станут говорить, что моё кафе — это пристанище!

Официантка села на выступ возле кафе и горько заплакала.

Он пьян…просто пьян…

Утром привезли Арви обратно. Его вынесли на носилках из автомобиля и уложили на диван в нише. Накрыли одеялом.

— Кто это сделал? — спросил немец.

— Какая