Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. - Г. Костырченко

В поле зрения госбезопасности Этингер находился давно, уже начиная с 1944 года он привлек ее внимание к своей персоне тем, что регулярно наведывался в ЕАК, читал поступавшие туда иностранные еврейские издания, в том числе «Jewish Chronicle», выступал в поддержку проекта создания еврейской республики в Крыму. Но, что называется, вплотную Этингер стал «разрабатываться» органами после того, как на него был получен компромат от арестованного ответственного секретаря ЕАК Фефера. На допросе 22 апреля 1949 г. тот охарактеризовал профессора как одного из предводителей группы буржуазных еврейских националистов, «окопавшихся» в советской медицине:

«… Его (Этингера. — Авт.) националистические взгляды полностью разделяли профессор 2-го Московского медицинского института А.Б. Топчан[1402], руководитель клиники лечебного питания М.И. Певзнер[1403], главный терапевт Советской Армии М.С. Вовси… Этингер весьма недоволен тем, что Советский Союз не оказывает помощи Государству Израиль, и обвинял советское правительство в том, что оно ведет якобы враждебную политику в отношении евреев. Он говорил: “Мои друзья (имея в виду Збарского, Певзнера и других лиц, мною названных выше) просто удивлены этим невозможным положением. Евреи всего мира помогают воинам Израиля… а мы лишены этой возможности. Если Советское правительство не хочет помогать израильским евреям, пусть оно разрешит нам это сделать…”»[1404].

Чтобы эти показания выглядели более весомыми, необходимо было подкрепить их дополнительной аналогичной информацией, что оказалось делом несложным. Будучи по характеру общительным человеком, Этингер, регулярно ловивший по приемнику политические передачи западных радиостанций, любил потом обсудить услышанное с родственниками и знакомыми, не соблюдая при этом жизненно важных для того времени мер предосторожности. Этим не преминули воспользоваться оперативники 2-го главного (контрразведывательного) управления МГБ, установившие в квартире Этингера скрытые подслушивающие устройства. Очень скоро им удалось записать одну из его бесед с приемным сыном Яковом, студентом МГУ. Их весьма откровенный обмен мнениями изобиловал высказываниями, критиковавшими советское руководство. Несколько позднее Абакумов доложил Сталину и об «антисоветских разговорах», которые вели между собой Этингер и профессор Збарский[1405].

Вопрос об аресте Этингера руководство МГБ ставило перед Кремлем неоднократно: сначала в ноябре 1949-го, потом в апреле 1950-го. Однако Сталин удовлетворил просьбу Абакумова только незадолго до 18 ноября 1950 г., когда Этингера, собственно, и взяли под стражу. Препровожденному на Лубянку профессору предъявили обвинение в «клеветнических измышлениях» в адрес Щербакова и Маленкова, которых он по «оперативным данным» считал главными вдохновителями и организаторами политики государственного антисемитизма в стране. Месяцем ранее взяли под стражу пасынка профессора — Я.Я. Этингера (Ситермана), от которого потребовали дать показания против приемного отца. А 16 июля 1951 г. в тюрьму МГБ доставили жену Я.Г. Этингера Р.К. Викторову, которую заставили подтвердить, что ее муж и сын регулярно слушали антисоветские радиопередачи Би-би-си и «Голоса Америки».

Первоначально в ходе следствия вопрос о «вредительском лечении» руководителей коммунистической партии и советского государства не возникал. Этингеру инкриминировали исключительно буржуазный национализм, но это обвинение тот решительно отрицал, настаивая на обоснованности и правомерности своих, с точки зрения госбезопасности, «преступных разговоров» о притеснении евреев в СССР. Тогда 5 января 1951 г. не желавшего «признаваться» профессора перевели в Лефортовскую тюрьму и поместили в сырую камеру, в которую к тому же нагнетался холод. Эта пытка, как и рассчитывал уже знакомый читателю подполковник следственной части по особо важным делам Рюмин, который вел дело Этингера, должна была заставить его жертву дать нужные ему показания. Добившись в конце концов своего, Рюмин направил Абакумову список «единомышленников Этингера, еврейских националистов, высказывающих недовольство советской властью и распространяющих клевету на национальную политику ВКП(б) и Советского государства». В него вошли заведующий кафедрой медицинской химии 1-го ММИ профессор Б.И. Збарский, профессор Центрального института усовершенствования врачей М.С. Вовси, заведующий кафедрой хирургии 2-го ММИ B.C. Левит, заведующий кафедрой общей хирургии Медицинского института РСФСР И.Л. Фаерман, заведующий отделением Института тропических болезней Ш.Д. Мошковский, заведующий лабораторией Института морфологии АМН СССР Я.Л. Рапопорт, директор Эндокринного института Н.А. Шерешевский, директор Клиники лечебного питания АМН СССР М.И. Певзнер, ассистент клиники 2-го ММИ Я.И. Мазель, заведующий терапевтическим отделением одной из московских районных больниц Н.Л. Вильк, заведующий отделением Института туберкулеза С.Е. Незлин, директор акушерско-гинекологической клиники И.Л. Брауде, доцент клиники 2-го ММИ М.М. Авербах, главный врач 1-й Градской больницы А.Б. Топчан, директора различных клиник Л.И. Фогельсон, Э.М. Гельштейн, В.Л. Эйнис. Всех их вскоре изгнали с работы, а некоторых потом арестовали[1406].

2 марта, не выдержав следственного прессинга, Этингер внезапно скончался в тюрьме от, как было сказано в акте о смерти, «паралича сердца». К этому времени Рюмин по собственной инициативе успел выжать из своего подследственного и «признание» в том, что тот заведомо неправильным «вредительским» лечением способствовал в 1945 году смерти секретаря ЦК Щербакова[1407]. Эта версия выглядела настолько вздорной и надуманной, что Абакумов с самого начала решительно отверг ее, предчувствуя, какие непредсказуемые последствия она способна вызвать, если о ней будет доложено болезненно подозрительному Сталину. Будучи человеком малообразованным и от природы прямолинейным, шеф госбезопасности опасался подобного авантюризма, предпочитая иметь дело с предельно упрощенными, хотя и грубо сколоченными сценариями. Зная, что Сталин определил буржуазный национализм как злейшего врага Советского государства, Абакумов считал, что в качестве руководителя «вооруженного отряда партии» он должен прежде всего безжалостно бороться с действительными и мнимыми приверженцами этой идеологии, будь то, к примеру, вооруженные отряды украинских националистов или еврейская интеллектуальная элита — хранительница культуры и традиций своего народа. Но из-за своей психологической примитивности он не уловил того нюанса, что Сталин, да и частично аппарат ЦК, давно уже зараженные антисемитизмом, объявили тайную войну не только носителям национальной идеи, но и связанной с ними узами общего происхождения ассимилированной части еврейства. Причем, как показала кампания борьбы с космополитизмом 1949 года, эта связь устанавливалась властями совершенно произвольно и умозрительно. Рюмин же, сам махровый антисемит и к тому же авантюрист, был куда более изощрен в этих тонкостях настроений в верхах. Как уже было сказано выше, 2 июля 1951 г. он через Маленкова направил Сталину письмо, в котором обвинил Абакумова среди прочего в том, что тот наложил запрет на расследование сообщенных Этингером «фактов о вредительском лечении» Щербакова и, чтобы похерить их, распорядился содержать подследственного в заведомо опасных для здоровья условиях, чем умышленно довел его до смерти. Тем самым, заключал Рюмин, Абакумов «заглушил дело террориста Этингера, нанеся серьезный ущерб интересам государства».

Принятым 11 июля постановлением политбюро «О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности» наряду со смещением Абакумова предусматривалось также возобновление следствия «по делу о террористической деятельности Этингера. Новый руководитель госбезопасности С.Д. Игнатьев, посредственный и слабохарактерный чиновник, который, по мнению П.А. Судоплатова, «совершенно не подходил для порученной ему работы», впоследствии, сразу же после смерти Сталина, заявил, что тот при назначении его на должность министра потребовал принятия «решительных мер по вскрытию группы врачей-террористов, в существовании которой он давно убежден»[1408].

Именно с этого момента стали обозначаться контуры той грубой мистификации, о которой потом советская пропаганда поведает миру как о глобальном заговоре западных спецслужб, стремившихся посредством врачебного террора вывести из строя руководителей СССР. Устранение Абакумова и последовавшее затем назначение Рюмина заместителем министра госбезопасности и начальником следственной части по особо важным делам стало для последнего как бы карт-бланшем свыше на реализацию выдвинутой им инициативы (так удачно для него совпавшей с социальным заказом сталинского руководства) по переследствию дела Этингера в соответствии с версией о вредительском лечении Щербакова. Теперь Рюмину, получившему регулярный доступ к Сталину, необходимо было представить ему «доказательства» злонамеренных козней кремлевских врачей против их высокопоставленных пациентов. И он принялся добывать их всеми правдами и неправдами.