Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Здесь, — говорил я, — надо проявлять осторожность и чуткость! Могут проявиться старые обиды, а ими нельзя руководствоваться. Лишение права голоса — это тяжелый урок для человека. Из-за мелких распрей и обид нельзя пятнать людей и выводить из наших рядов. Мы не должны проходить мимо тех людей, которые поставили себя своими действиями вне нашего общего дела.
Прежде всего надо было открыть глаза беднякам. И не забывать про середняков, которые рассуждали частенько так: мол, каждая неудача прибавляет ума.
Обо всех наших победах, сомнениях и начинаниях я систематически писал в газеты «Коммунист», «Новое время», «Женщина Востока», в журнал «Молла Насреддин». Не проходило недели, чтобы мои материалы и корреспонденции не публиковались в печати.
Дел, как видите, было невпроворот, но я исподволь готовился к свадьбе: оформил покупку дома, привел его в порядок, чистил и благоустраивал дворик.
На первых порах купил самовар, лампу, палас, которым сразу же застелил пол. В стенах домика были удобные ниши, куда поставил купленную посуду. Короче говоря, готовился к семейной жизни.
СЕМЕЙНЫЕ РАЗГОВОРЫ
Пусть улыбнется счастье тем, кто женат. Пусть те из молодых людей, кто женится, познают радость. А кто холост — пусть тому встретится хорошая девушка!..
Свадьба помогла мне, как говорят у нас, открыть двери счастья и ввела в мир семейной жизни.
На свадьбу приехали только Нури и Мансур Рустамзаде. Керим прислал телеграмму, что должен отвезти Мюлькджахан к врачу. Тахмаз Текджезаде сослался на плохое самочувствие, а Джабира не было в это время в Лачине, и он не сообщил, куда уехал.
Это была первая советская свадьба в Назикляре. Впервые жених с невестой пришли в загс. И угощение расставили не на традиционной свадебной скатерти, расстеленной на ковре, а выставили на стол. Лишь одна старинная традиция была соблюдена: свадьба длилась три дня и три ночи!
Началась она в доме Джабира, где я жил до последнего дня, а подруги невесты собрались в доме ее отца, а потом вместе с Нури и Мансуром я забрал Кеклик от родителей и отвел в домик, который отныне принадлежал нам с нею.
Через три дня мы проводили Нури и Мансура в Лачин и остались одни.
Мы были счастливы. Кеклик не могла дождаться минуты, когда я вернусь из Кубатлы, а я торопил время, чтобы побыстрей переступить порог своего дома, где меня ждала молодая жена. Она бросалась мне на шею и плакала от счастья.
По утрам, когда я собирался на занятия, она еле сдерживала слезы. И я тянул до последний секунды, стараясь выгадать лишние минуты дома.
Весна двадцать седьмого года была самой счастливой весной в моей жизни. Я перестал быть бездомным бродягой, наконец-то у меня есть маленький, но собственный дом, семья, любимая жена. Я рассказывал ей о своем деле, об учительстве, об учениках. Она понимала меня с полуслова. А потом сообщала мне обо всем, что произошло у нее за день.
Не прошло и месяца со дня нашей свадьбы, а уже наступил июнь. В младших классах закончились занятия, подводились итоги на курсах по ликвидации неграмотности. Через несколько дней должны были начаться каникулы.
Вернувшись после занятий из Кубатлы, я не застал Кеклик дома. Зашел в дом ее отца и спросил у тещи, где Кеклик. Узнав, что она пошла к реке с большим медным кувшином, я расстроился. До реки идти почти километр. Как она понесет на своих плечах тяжелый кувшин с водой? Но делать замечание теще не счел нужным. Она накрывала на стол, внимательно поглядывая на меня, и от нее не укрылось, что я огорчен.
— Что случилось? — спросила она.
— Болит голова, — ответил я нехотя.
— Еще бы! От работы, которую ты себе избрал, разве не заболит? Целый день молоть языком!
Не говоря ни слова, я вышел из дома и двинулся навстречу Кеклик. Мимо шли люди, а ее все не было видно. Кто-то из девушек, идущих навстречу, бросил мне:
— Что, куропатка покинула гнездо?
Я растерялся. «А может быть, она поссорилась с матерью?» Но тут же увидел Кеклик. Снял с ее плеча тяжелый кувшин, и мы пошли по дороге к ее родительскому дому. Войдя во двор, я нарочно громко сказал:
— Если я еще раз увижу на плече Кеклик этот тяжелый кувшин, сердце мое разорвется!
— Или ты думаешь сделать из жены госпожу? — поняла мой намек теща.
— А чем она хуже госпожи? — возразил я.
— И госпожа, случается, становится служанкой! — съязвила теща.
Я промолчал, но когда теща подошла к очагу посмотреть за кипящим казаном, сказал:
— Пока я жив, Кеклик будет блаженствовать!
Не знаю, к чему бы привел наш спор, но тут во двор вошел отец Кеклик, ведя за собой навьюченного осла. Чтобы слышал муж, теща громко сказала:
— Да, скоро вы познаете прелести жизни!.. Но — блаженствовать может только тот, у которого дом — полная чаша. А для того чтобы в доме было всего вдоволь, надо работать!
— А мы и работаем, — не остался я в долгу.
Теща кивнула: мол, надо помочь Агилу-киши, сейчас не до споров!
После заката солнца здесь, в горах, всегда прохладно, поэтому сели ужинать на веранде. Агил-киши прислонился к свежепобеленной стене и попыхивал чубуком. Перед ним на скатерти стоял тонкий стакан с крепким, почти черным чаем.
Пригнали с пастбища скот. Теща подоила корову, вскипятила молоко. Кеклик убрала и вымыла посуду. А маленький Герай, набегавшись за день, лег на палас рядом с отцом и тут же уснул.
Дрожал фитиль десятилинейной лампы, подвешенной за крючок на гвоздь, вбитый в стену веранды. Неровные блики падали на лица. Теща пила чай и никак не могла напиться. Кеклик привнесла из комнаты вязание, накинула платок на плечи и села рядом на палас, подогнув под себя ноги. Агил-киши в раздумье сказал:
— Скоро время кочевья… Надо бы нам посоветоваться о будущем, сынок. — И снова набил табаком трубку.
— Самое время! — вставила теща. — Будаг хочет сделать из нашей дочери госпожу!
— А тебе бы сразу перебить кого! — недовольно буркнул Агил. — Ты только с виду такая ласковая. А сама…
— А тебе бы грубить! — сказала в ответ теща и вышла.
— Да, — помолчав, добавил Агил, — по-моему, не дело жить впятером на две семьи. Два очага, два котла — это накладно. Как ты думаешь?
— Дядя Агил, я в конце
