Имя России. Сталин - Сергей Кремлёв

Это было сказано о деревне 70-х годов XIX века, но было верно для и деревни XX века.

Из села Веряево шли на Пителино. Шли с топорами, вилами и берданками, с иконами и хоругвями, с пением «Боже, царя храни», под набат колоколов. Толпа росла, а вела её хмельная Алёна с двумя наганами в карманах и гранатами за поясом.

Современник этой смуты пишет так:

«Навстречу обезумевшей от злобы толпе из Пителина вышли милиционер Горюнов с агрономом, чтобы уговорить разойтись по домам, но не успели они открыть рты, как со всех сторон раздались выкрики: «Бей их! Долой!.. Дави!.. Дави!» И после этого послышались глухие удары колов, треск черепных коробок, и не стало милиционера и агронома. Они были убиты мятежниками, которые, двигаясь дальше, продолжали сметать всё ненавистное им на своём пути».

Районный центр Пителино окружали…

Со стороны Сасово подошёл отряд в триста красноармейцев, впереди которого были командир и Штродах с наганом.

— А, ты приехал нас стращать и в колхозы загонять? Не пойдём! Долой колхозы, — ревела толпа, подбираясь к Штродаху, чтобы разорвать его.

Крепкая Алёна повернулась к Штродаху спиной, взорам красноармейцев открылся громадный голый зад, и его обладательница заорала под улюлюканья ТОЛПЫ:

— Вот тебе колхоз! Погляди! Штродах выстрелил, Алёна упала. Новый рёв:

— Бей! Смерть коммунистам!

И командир отряда приказывает дать первый залп поверх голов, но только после третьего, всё так же поверх, толпа начала разбегаться…

Тем не менее в тот же день были убиты три председателя колхоза, коммунисты, комсомольцы и некоторые колхозники.

С 5 по 11 мая 1930 года в Пителине шёл суд. За превышение власти разные сроки с последующим запрещением занимать руководящие должности получили председатель райисполкома Субботин, его заместитель Олькин, судья Родин, начальник районного административного отдела Юрков, районный уполномоченный по коллективизации Косырев, секретарь райкома партии Васильченко и ещё несколько человек.

Был снят и Штродах.

А пителинцы, как когда-то и тобольцы, опомнились.

Но никто из них так и не узнал, что о «героических рыцарях борьбы с коммунизмом под Москвой» уже вовсю писали газеты Лондона, Парижа, Нью-Йорка…

Такое вот было это «стихийное» народное волнение.

Много шума на Западе наделала тогда и история внешне совсем другого рода. Почти тысяча колонистов-шведов из села Старошведское Херсонского округа Украинской ССР решила возвратиться в Швецию под влиянием антисоветской пропаганды.

Шведы уехали, но газеты Запада уже не писали о том, что на «исторической родине» у переселенцев сразу возникли сложности с землёй, с работой. Приходилось наниматься в батраки.

И херсонские шведы потянулись обратно. Надо отдать должное шведскому правительству — оно не препятствовало им, как и Советское правительство.

В 1931–1932 годах большинство вернулось.

Коллективизация проходила по-разному. Уполномоченный по организации колхоза, военный комиссар Павлоградского округа на той же Украине, бывший чапаевец Сидор Ковпак перед тем, как созвать собрание селян, две недели жил в селе и ходил по хатам.

И уж тут с колхозного пути людей не смогла бы сбить никакая Алёна с выпуклостями любого размера и в любом месте.

Сталин обо всём этом знал. Точная информация о положении на селе ложилась ему на стол в виде сводок ОГПУ. И ответом Сталина были вначале секретные директивы и телеграммы, рекомендующие снизить темпы коллективизации. Но ожесточение штродахов, нетерпение шолоховских нагульновых, подстрекательство кулаков и тёмное исступление крестьянства уже сплелись в один колючий клубок. Телеграммы не помогали.

И тогда появилась статья Сталина «Головокружение от успехов». Вздыбленная страна начинала приходить в себя. И много позже елецкий крестьянин Димитрий Егорович Моргачёв признавался в своей статье в крестьянскую газету: «Да, уважаемый читатель, трудно и очень трудно отказаться от личной собственности природному крестьянину».

Зато легко отказаться от личной ответственности «природному интеллигенту». Скажем, философ Михайлов и экономист Тепцов через шестьдесят лет после «переломного» 1929 года, в 1989 «перестроечном» году, заявили, что якобы даже в 1940 году колхозные поля давали лишь 88 процентов зерна, хотя занимали 99,1 процента посевной площади. Выходило, что урожайность на личной делянке превышала колхозную в 13 раз? Конечно, это — глупая и злобная чепуха.

Правдой, впрочем, было то, что в конце тридцатых годов личное стадо колхозников превышало

колхозное, однако росло оно намного быстрее, чем в доколхозные годы. Количество свиней с 1923 по 1929 год увеличилось на девять миллионов, а с 1932 года по 1938-й — на пятнадцать миллионов.

Но ведь и это — не по щучьему велению… Пленум ЦК ВКП(б) в июне 1934 года постановил «в кратчайший срок ликвидировать бескоровность колхозников». Выражение корявое, однако смысл искупал все литературные изъяны.

А вскоре улучшился и сам словарь коллективизации. VII съезд Советов СССР в феврале 1935 года решил повести дело так, чтобы «к концу второй пятилетки не осталось ни одного колхозника, который не имел бы в личном пользовании коровы и мелкого скота».

Но до этого стране пришлось пережить трагический 1933 год. Год голода.

Тогда в одно сплелось многое… Под ножом провокации недавно полегли миллионы голов скота. Привычка к коллективному труду укреплялась не очень-то. Профессор-народник Энгельгардт когда-то написал известную книгу писем «Из деревни», где в письме седьмом описал типичный крестьянский двор из нескольких родственных семей так

«Все отлично умеют работать и действительно работают отлично, когда работают не на двор, а на себя. Каждая баба смотрит, чтобы не переработать, не сделать больше, чем другая. Каждая моет свою дольку стола (выделение моё. — С. К.), за которым обедают».

Дольку, читатель!

Многие сыновья и дочери (вдумайся, читатель, — всего лишь сыновья и дочери!) энгельгардтовских «баб» работали в колхозе ни шатко ни валко — «боясь, как бы не переработать за соседа, даже если работали с утра до вечера». Это — не моя выдумка, читатель, а цитата из седьмого номера журнала «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства» как раз за 1933 год.

К слову сообщу, что Сталин 31 декабря 1928 года на заседании Политбюро по вопросу «Доклад Донугля и ЦК горняков о работе Донугля» говорил:

— Факт является фактом, что прогулы растут. Факт является фактом, что профсоюзы прямой открытой борьбы с прогулами не ведут, не выступают открыто. Недавно было сообщение из Шахтинского района, что есть рабочие, которые 25 дней в месяц ходят к врачу. На предприятии их считают героями…

Это ведь тоже — от крестьянской темноты, от психологии «дольки» народишка Ванек и Манек… В 1921 году обрусевший немец М.М. Гаккебуш, уехавший в Германию, издал в Берлине под псевдонимом «М. Горелов» книгу с заглавием «На реках Вавилонских: заметки беженца», где было написано:

«…«Богоносец» выявил свои политические идеалы: он не признаёт никакой власти, не желает платить податей и не согласен давать рекрутов. Остальное его не касается…»

Практически в то же время — 11 сентября 1922 года и писатель Михаил Пришвин, живший в деревне, записал в своём дневнике:

«…Крестьянин потому идёт против коммуны, что он идёт против власти…»

Имелось в виду — вообще против «власти»! Любой…

Ни Гаккебуш-Горелов, ни Пришвин не были социально активными людьми, занятыми вместе с Лениным и Сталиным делом преобразования России. И писали они не об Иванах да Марьях, а о Ваньках и Маньках… Но ведь таких было большинство!

И вот тут пришла засуха. Недород… Особенно на Украине стихии помогли тогдашние волкогоновы и радзинские — это был удобный повод вызвать недовольство Сталиным. Всё, что ослабляло Сталина, было выгодно Троцкому, даже если это ослабляло СССР.

А кроме троцкистов, были выжидающие своего шанса эсеры, монархисты, белогвардейцы, националисты, просто саботажники и — как ни странно — действительно агенты иностранных разведок.

Монархическая газета «Возрождение» писала 28 марта 1930 года:

«Необходимо подумать, как отомстить этой сволочи, да отомстить так, чтобы не только завыли, но чтобы земной шар лопнул надвое, услышав стоны большевиков. Месть, месть и месть, на истребление! И не здесь, за границей… Там, в самом гнезде этой сволочи».

18 апреля эта же «газета» повторила: «Нужно что-то делать сейчас, не откладывая, желать хоть конца мира, только чтобы уничтожить большевиков».

Такое вот «возрождение» готовила нам эмиграция. А в самой России хватало её единомышленников и прямых порученцев.

Стервятники по натуре, они тут же слетались на поле смерти. Ведь ещё во времена голода в Поволжье 1921 года член кадетского «Всероссийского комитета помощи голодающим» (известного и как «Прокукиш» от фамилий его сопредседателей Прокоповича, Кусковой и Кишкина) Булгаков в своём дневнике писал: «И мы, и голод — это средство политической борьбы».