Это его дело - Ежи Эдигей

Поручик рассмеялся:

— Вы, пожалуй, самый последний в списке тех, кого можно подозревать в убийстве.

— Я вам весьма признателен.

— И тем не менее факт убийства — налицо. Должен откровенно признаться, следствие наталкивается на серьезные трудности. Нам никак не удается выявить мотивы преступления.

— Об убийстве Стояновского я узнал еще в Праге, поскольку почти ежедневно связывался по телефону с нашим стройобъединением. Скажу вам, поручик, когда я наконец поверил в случившееся, первой моей мыслью было не «кто?», а «за что?». Я ведь знал Зигмунта еще со школьной скамьи. Мы вместе кончили школу, вместе сдавали вступительные экзамены в Политехнический институт, вместе поступили, вместе учились. Мне кажется, я знал все достоинства и недостатки Стояновского. А тех и других у него было с избытком.

Дальнейшие наши пути тоже не особенно разошлись: он устроился на работу в кооператив, а я пошел на государственную стройку. Через несколько лет он ушел из кооператива, и я перетащил его к себе на строительство Лазенковской трассы. Впрочем, его взяли бы и без моей протекции — хорошие специалисты у нас на вес золота.

В это же примерно время оба мы женились. Правда, тут ему явно не повезло. Да и в моем супружестве не обошлось без сложностей, дело едва не дошло до развода, но потом как-то все понемногу утряслось. Здесь, на стройке, мы работали рядом. Я — на ступеньку выше. Он возглавлял бригаду бетонщиков на эстакаде, а я — весь участок. Одним словом, с большой степенью достоверности можно сказать, что наши биографии мало чем отличались. Почему убили его, а не меня? Какое зло мог кому-то причинить честный человек, инженер, работающий на определенном участке стройки? Чем он мог так уж насолить, чтобы заплатить за это жизнью? Вероятнее всего, это дело рук какого-нибудь психопата…

— Да, но если психопата, то надо признать, что в его психопатии просматривается серьезная подготовка. Покушение было тщательно продумано. Убийца выбрал подходящий день и час. Знал привычки Стояновского, знал, где он живет, и подкарауливал его возле дома. Более того, он рискнул совершить убийство неподалеку от отделения милиции. Очень уж кому-то нужна была эта смерть, если этот кто-то отважился на такой рискованный шаг.

— Вообще все это странно, ведь Стояновский и впрямь не способен был на поступки, которые бы заставили кого-то желать ему смерти. Конечно, с женой они ссорились, и назло ей он не хотел дать развод, о чем сам мне рассказывал, но теперь ведь не те времена, чтобы добиваться развода с помощью ножа.

— Вернее, двухкилограммовой гири, — уточнил поручик.

— Разницы, в сущности, нет, эффект тот же, — заметил Адамчик.

— Не могли бы вы мне, пан инженер, подробнее охарактеризовать Стояновского? Что это был за человек?

— Коротко говоря — несносный. Вечно чем-нибудь недовольный. Из породы правдоискателей. На одном из совещаний взялся даже поучать нашего генерального директора, как тому надлежит руководить строительным объединением. А с другой стороны — блестящий специалист. Великолепный знаток бетона. Оттого-то он и не вылетел из нашей фирмы, ибо дирекция понимала, что другого такого работягу и отличного организатора надо еще поискать. Рабочих он муштровал, словно капрал в довоенной армии, и, невзирая на это, люди охотно шли к нему, поскольку его бригада работала как часы и своих людей Зигмунт в обиду не давал. Но чтобы работать с ним и не ссориться, надо было обладать железными нервами и ангельским терпением. Я-то уж знаю.

— А всегда ли он был прав?

— В том-то и дело, что нет. Чаще наоборот. Но он был упрям как осел. У редкого человека недостатки в такой мере соседствуют с достоинствами. Зато он был кристально честен, никогда не шел ни на какие компромиссы и сделки с совестью. А поводов к тому у нас, увы, предостаточно.

— Ваши слова подтверждают то, что нам уже доводилось слышать от других.

— Да вот вам конкретный пример. Я руковожу тремя бригадами, бетонирующими опоры под эстакаду. Состав бригад примерно одинаковый. Во главе каждой — инженер. Бетон получаем с одного и того же завода. Фронт работ одинаковый, условия — тоже. Две бригады с огромным трудом справляются с суточными и месячными планами. Причины вполне объективны: перебои с цементом на бетонном заводе, завоз нестандартной арматуры, перебои с транспортом — где-то в пути застряла машина. Внезапно ударил мороз, или, наоборот, неожиданно наступила оттепель, то вдруг дождь, то — метель. В наши планы все эти непредвиденные обстоятельства, конечно, заложены, так что планы хотя и не без напряжения, но вполне выполнимы. И тем не менее в двух бригадах несколько процентов сверх ста — уже победа.

— А бригада Стояновского?

— Вот в том-то и дело. Он неизменно выполнял план со значительным превышением. Каждый раз давал не ниже ста пятидесяти процентов. А в иные месяцы доходил и до ста восьмидесяти. Понятно, другие инженеры смотрели на него волком, а рабочие опасались, как бы при такой ситуации им не повысили нормы выработки.

— И в чем же крылась тайна этих успехов?

— Стояновский боролся с разгильдяйством. Он умел так организовать дело, что у рабочих всегда все было под рукой. Попробовали бы ему не подвезти вовремя бетон! Он тут же мчался на завод и учинял там такой скандал, что дирекция готова была недодать бетон другим, а его обеспечить.

— Не подмечали вы, часом, в последнее время каких-либо перемен в поведении своего друга? Повышенная нервозность, чувство страха?

— Ну, в состоянии повышенной нервозности он, скажем прямо, пребывал почти всегда, непрестанно с кем-нибудь воюя. Без этого, казалось, он не мог бы прожить и минуты. А вообще-то говоря, действительно в последнее время не все было ладно…

— С ним?

— Нет. С работой. Совершенно неожиданно в четко отлаженной им системе вдруг начались сбои. В последние три месяца процент выполнения плана неизменно падал. Еще в мае было, кажется, сто пятьдесят процентов, а в июне он съехал на сто сорок. В июле едва вытянул сто восемнадцать. Насколько я сейчас помню, в первой половине сентября тоже с трудом перевалил за сто десять. Конечно, он все равно опережал других, но падение было резким и довольно заметным.

— Вам лично причины были понятны?

— Нет. Но, зная Зигмунта, я старался на него не давить. И без того было видно, что он переживает и сам старается выяснить, в чем дело.

— Может быть, подводили снабженцы?

— Да нет, здесь все было в порядке.

— А как все это объяснял Стояновский?

— Как я уже говорил, мне не хотелось особенно его прижимать, но причинами я, естественно, поинтересовался. Стояновский сказал, что сам не может ничего понять и разобраться в происходящем.

— Ну хорошо, весьма возможно, что падение норм выработки и плановых заданий в бригаде Стояновского не имеет никакого отношения к убийству, а может быть, и наоборот — окажется ключом к разгадке всего дела, — заключил поручик. — Во всяком случае, я хочу просить вас как специалиста принять все возможные меры для выяснения чисто технических причин срыва в бригаде Стояновского.

— Сделаю все от меня зависящее, — пообещал Януш Адамчик, — но боюсь, вы возлагаете на меня непомерно трудную задачу. Лично я в этом срыве склонен усматривать лишь какой-то психологический надлом в состоянии Зигмунта. Ведь сразу после его гибели график выполнения работ снова резко подскочил вверх.

— Вот как?

— Представьте себе — да, хотя бывшую его бригаду возглавляет сейчас совсем молодой инженер, которому по опыту и знаниям, честно говоря, очень еще далеко до своего предшественника. А тем не менее суточные планы опять выполняются в среднем на сто сорок процентов.

— Любопытно!

— Мы опасались полного провала, а меж тем ничего подобного не случилось. Люди, привыкшие к строгой организации труда, работают вполне нормально, как и прежде, когда каждый их шаг направлял Зигмунт. Производительность растет. И что самое удивительное — производительность труда стала расти и в других бригадах. Теперь она достигла ста двадцати процентов.

— Тем более, пан инженер, я прошу вас как можно обстоятельнее изучить этот вопрос.

— Сделаю все, что в моих силах, и сразу же позвоню вам, как только сумею что-то выяснить. А теперь мне, пожалуй, пора возвращаться на стройку.

Не зря говорится: утопающий хватается за соломинку. Так случилось с поручиком Чесельским, да и с самим полковником Немирохом — они оба сочли, что соображения Януша Адамчика могут оказаться существенными для раскрытия дела об убийстве Стояновского. В последние месяцы его жизни произошло, вероятно, что-то из ряда вон выходящее, полностью выбившее его из равновесия, а стрессовое состояние, в котором он оказался, стало отражаться на результатах работы.

Сообразуясь с такого рода предположениями, решили самым тщательным образом изучить причины этого. Поскольку первые признаки снижения темпов работы стали проявляться где-то в июне, этот месяц сочли представляющим наибольший интерес.