Агент Иван Жилин - Александр Щёголев

– Посидим в рекреации? – спросила Кони, тревожно заглянув мне в глаза.

– Где-где? – испугался я.

Она показала на ближайшую зону отдыха, которая была свободна.

– Так в Университете говорят, – пояснила она. – Много словечек оттуда гуляет.

– Гуляет – это прекрасно, – сказал я и взял женщину под локоток. – Но мы пойдем своим путем…

Я повел спутницу в направлении стереовизора, двигаясь так медленно, как это возможно, и ловко превратил беседу в скрытый опрос. Впрочем, я давно это сделал – незаметно для самого себя. Кого обманываю? Давно уже разговаривал не я, а мой изголодавшийся напарник, прогрызший лабиринты у меня в голове. Голова была подземельем, из которого тянуло сыростью и смрадом, там жил уродливый карлик, имя которому – навыки оперативно-розыскной деятельности. Это маленькое коварное существо функционировало по своим правилам, независимо от воли и желаний большого Жилина, поэтому еще вопрос, кто из нас был большим, а кто маленьким. Пока он работал за меня языком, сам я осматривался, придирчиво изучая обстановку. Других моих знакомых, к счастью, поблизости не наблюдалось, никто и ничто не мешало опросу в форме беседы…

– Они что-то против вас замышляют, – совсем неслышно сказала Кони, чуть не подпрыгивая от важности момента. – Что-то очень плохое.

– Почему вы так решили? – спросил я.

Цветочница на секунду потерялась.

– А зачем было прятаться? – прошептала она с возмущением. – Сначала всю оранжерею осмотрели, даже в подсобку заглянули! Что им в подсобке было нужно? Ящики, горшки, садовый инвентарь?

– Может, это любители особых запахов? – предположил я. – Бывают и такие.

Она тихонько хмыкнула.

– Это точно, там еще коробки с удобрением хранятся… В кондиционерную, кстати, тоже подергались. Я, когда курю, всегда запираюсь, а они подумали – никого нет. Ругались шепотом, торговались о чем-то. Очень плохо было слышно… – Женщина вдруг зажмурилась от ужаса. – По-моему, они хотят вас похитить.

– Кто – они? – спокойно сказал я.

– Сеньор Ангуло.

– А второй?

– Не знаю, – огорчилась она.

– Сеньор Ангуло – это кто?

– Какой-то военный.

– Если можно, – попросил я, – расскажите подробнее о том, что вас так встревожило…

Мы неумолимо приближались к бару с отдыхающим там господином Паниагуа. Не знаю, нервировало ли гватемальца наше перемещение по холлу, но затылок его ничего не выражал. «Итак?» – крепче прижал я свою спутницу к себе. Что ее встревожило? Например, такое редкое слово, как «Жилин»! Как ни переводи, на любом языке все равно получишь «Жилин», не правда ли? Сеньоры вставляли эту русскую фамилию едва ли не в каждую фразу. А как расценить яростный стон «¡Solo de vivo!», который господин Ангуло вколотил в своего приятеля? Это по-испански, означает – «только живым». Поймав кусочек испанской речи, Кони чуть сигаретный дым не проглотила, настолько странным ей показалось услышанное. Или еще: «Cambiamo el carro», то есть «автомобиль мы заменим»… Разве могла она, ответственная во всех отношениях женщина, не подойти и не поделиться с Жилиным своими сомнениями? Особенно после репортажей о происшествии на вокзальной площади, которые произвели на нее сильное впечатление…

– Мой отец увлекается вашими книгами, – добавила Кони так, будто это оправдывало ее поступок. – Сама-то я, к сожалению, не люблю читать.

– Сколько лет вашему отцу? – поинтересовался я.

– Семьдесят три.

Ничего себе, подумал я. А тебе тогда сколько, пышечка? Я посмотрел на собеседницу гораздо более внимательно, чем того требовали приличия. Выглядела она на двадцать пять, никак не старше. Очередная ведьма без возраста? Я бросил наугад:

– ¿Comprende usted el español?[1]

– Olvidar la lengua materna es un pecado[2], – несколько обиженно ответила она. – Мои родители из Картахены, а фамилия наша Вардас.

Паниагуа на пару со своим соседом по стойке, между тем, одновременно снялись с насиженного места и пошли к выходу из отеля. Траектория их пути на мгновение пересеклась с нашим. Моя спутница примолкла, умница, зато дон Феликс, наоборот, и не подумал уменьшить мощь своего баритона. Он вещал хорошо поставленным учительским голосом:

– …Из испанцев только Кристобаль де Олид серьезно воспринял россказни насчет чудодейственной реликвии, потому и сбежал от Кортеса. А вовсе не потому, что он был свидетелем резни в Темпло-Майор. Реликвию Кристобаль не нашел, был пойман и казнен Кортесом за измену, а свиток его отправился кочевать по рукам…

Когда они удалились, я сказал:

– Вторым был случайно не этот господин?

– Какой? – не поняла Кони.

– Тот, который мимо нас прошел. У которого здесь племянница работает кастеляншей.

Она фыркнула.

– Феликс? Нашли племянницу! Феликс – видный мужчина, так зачем же, прости Господи, скрывать то, что всем в гостинице известно? Племянница!

– Короче, не он, – подытожил я. – А жуткий сеньор Ангуло? Тоже здесь племянницу имеет?

Опять она сильно разволновалась.

– Как вы думаете, мне заявить в полицию?

– Я заявлю сам, не волнуйтесь, – сказал я ей. – Все будет хорошо, chiquita[3]. Когда вы заканчиваете работу?

– Оранжерея закрывается в восемь.

– Того, второго, сможете узнать в лицо? Или по фото?

Она молча кивнула. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Наши головы находились на разных этажах: женщина еле-еле доставала мне до груди. Ей было очень жалко уходить.

– Последний вопрос, – сказал тогда я. – Что это такое у вас в руках?

– Гипсофилы, – сказала она кокетливо. – Никогда не видели таких цветочков? Идеальный компоновочный материал. Это у меня однолетние, а бывают еще многолетние, цветочки у них помельче и ворсинками покрыты, как будто махровые… Вы точно обратитесь в полицию?

Я тяжело вздохнул.

– А куда денешься? Иначе, я подозреваю, вы поднимите на ноги и Мировой Совет, и ООН.

По-моему, она была удовлетворена, если позволено так выразиться. Она ушла, не оглядываясь, бережно неся свои гипсофилы. Я проводил взглядом аппетитную фигурку, затянутую в красно-голубую униформу. Посмотреть женщине вслед – хороший способ проконтролировать окружающую обстановку, однако ничто не изменилось в холле, не сместилось как бы случайно с мест. Не дрогнули ничьи головы, не задвигались ничьи губы. Если за мной и следили, то делали это на высоком техническом уровне, в чем лично я не видел никакого смысла.

Банковское отделение давно уже открылось, внутри был народ. Проветривание помещений благополучно закончилось, как и вентиляция моих мозгов. Я прошел сквозь вертушку внутрь…

Офис ничем не отличался от тысяч похожих заведений, разбросанных по всему свету. В одном из окошечек я получил документ, озаглавленный: «Закон о денежном обращении», – вместе с просьбой ознакомиться и подписать, – а также совет изучить материалы на стендах. Я начал со стендов, в результате чего выяснил, что денежная единица, имеющая хождение в данной стране, называется динаром (это я знал и раньше) и что один динар равен ста сантимам (об этом я догадывался). Но вот о чем я не знал и не догадывался, так это о том, что суммы, подлежащие обмену, строго ограничены. Причем, все зависит от статуса клиента. Судя по специальной таблице, я подходил под определение «турист первого дня». Подобная практика была по меньшей мере странной, ибо каким образом, черт возьми, они тут добиваются устойчивости собственной валюты, если ограничивают ввоз чужой? Впрочем, сумма, на которую я мог претендовать, полностью меня устраивала, тем более, что через пару дней я переходил в следующую категорию клиентов. Любопытно, что наивысшим приоритетом при обмене наличных денег пользовались инвалиды, а также лица, страдающие тем или иным хроническим заболеванием, чей недуг был подтвержден соответствующим документом.