Россия в глобальной политике. Новые правила игры без правил (сборник) - Сборник

Ситуация коренным образом стала отличаться от той, которая возникла в 1997–1999 гг. в ходе острой политической борьбы по вопросу о ратификации Договора о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между Российской Федерацией и Украиной. Тогда сформировались две большие коалиции. За ратификацию выступали реалисты-государственники, либералы и большинство неоимпериалистов, включая КПРФ. Против «Большого договора» боролись этнонационалисты и часть «имперцев», в том числе ЛДПР и такие политики, как Юрий Лужков, Сергей Бабурин, Александр Лебедь. Важнейшим аргументом противников договора было то, что он закреплял принадлежность Крыма Украине. Победила точка зрения, согласно которой дружба с Украиной важнее, чем вопрос о Крыме. Договор был ратифицирован после беспрецедентной публичной борьбы, длившейся почти два года. Ключевая роль в победе коалиции за договор принадлежала Евгению Примакову.

Что изменилось с тех пор? К 2014 г. у реалистов-государственников и «имперцев» появилось ощущение силы и уверенность, что Россия может безболезненно присоединить Крым, воспользовавшись глубоким кризисом украинской государственности. Влиятельной оппозиции, способной помешать этому, в России нет. Отношения с Западом больше не приоритет, и его мнение можно проигнорировать. Главное же в том, что фактически официальной стала идеология постсоветского реванша, включающая в себя образ России – собирательницы разделенного искусственными границами русского мира.

Россия и новый русский мир

После распада Советского Союза миллионы людей, считающих себя русскими, оказались разделены политическими границами. Впервые на протяжении своей многовековой истории и не по своей воле они стали гражданами (или лицами без гражданства) нескольких соседних стран.

В постсоветской России сложились два основных подхода к новому «русскому вопросу». Во-первых, это вялая политика по отношению к соотечественникам, проводимая государством, и умеренная концепция русского мира. Во-вторых, это националистический дискурс о «разделенном народе», который, однако, вплоть до весны 2014 г. не оказывал существенного влияния на конкретную политику. Если рассматривать два подхода в более широком контексте, а именно с точки зрения того, как российская идентичность формировалась в течение последних 200 лет, то с некоторой долей упрощения можно утверждать, что они отражают традиционное для страны сосуществование двух начал: национально-государственного и этнонационального.

Понятия «соотечественники» и «русский мир» формируются в рамках двух разных, хотя и пересекающихся, дискурсов. Термин «соотечественники за рубежом» введен в официальный оборот Борисом Ельциным и Андреем Козыревым в 1992 году. С 1994 г. концепция соотечественников развивалась преимущественно в форме выработки конкретной российской политики и находила отражение в законах, государственных программах и некоторых – впрочем, не очень активных и не всегда эффективных – внешнеполитических действиях. В российском дискурсе к соотечественникам обычно относят тех, кто проживает за пределами Российской Федерации, но осознает исторические, культурные и языковые связи с Россией и желает их сохранить независимо от своего гражданства.

Вплоть до 2014 г. российская политика в отношении соотечественников за рубежом являлась осторожным умеренным ответом на вызов постсоветских реалий и «искусственности» новых государственных границ. В 1990-е гг. Россия не поддержала ирредентистские настроения в Крыму, Северном Казахстане и других местах компактного проживания русских. В 2003–2010 гг. Москва ради сохранения хороших отношений с Туркменистаном и обеспечения собственных интересов в газовой сфере игнорировала грубые нарушения Ашхабадом прав лиц с двойным туркмено-российским гражданством. Первая попытка защиты своих граждан и соотечественников за рубежом с помощью военной силы предпринята в августе 2008 г. в Южной Осетии и Абхазии. Однако тот факт, что русские составляли лишь около двух процентов населения этих территорий, делал использование риторики о соотечественниках несколько искусственным. Хотя официально никогда не признавалось, что под соотечественниками подразумевались прежде всего этнические русские, общественное восприятие было именно таким.

Понятие «русский мир», хотя и имеет свою историю, введено в поле активного общественного дискурса только в 2007 году. Обычно под русским миром понимается сеть людей и сообществ за пределами Российской Федерации, так или иначе включенных в русскую культурную и языковую среду. Эта концепция с ее мощными философско-мировоззренческими коннотациями гораздо шире, чем понятие «соотечественники». Представление о соотечественниках опирается на законы и юридические нормы, в то время как русский мир – нечто, находящееся преимущественно в области самосознания. До весны 2014 г. две линии пересекались только в точке свободного выбора тех, кто так или иначе осознавал свою связь с Россией. Весной 2014 г. ситуация изменилась. Понятия «соотечественники» и «русский мир» фактически слились в националистической риторике о возрождении России и ее реванше на постсоветском пространстве.

Наиболее радикальные требования националистической оппозиции умеренному курсу на укрепление связей с соотечественниками и развитие русского мира в течение длительного времени базировались на концепции «разделенности русского народа» и его праве на воссоединение. Наибольший вклад в развитие этой идеи внесли Наталья Нарочницкая, Ксения Мяло, Виктор Аксючиц, Александр Севастьянов, а также такие политики, как Владимир Жириновский, Геннадий Зюганов, Юрий Лужков, Сергей Бабурин. В 1998–2001 гг. было предпринято несколько попыток придать этой концепции форму законодательных инициатив. В комитетах Государственной думы обсуждались законопроекты «О национально-культурном развитии русского народа», «О праве русского народа на самоопределение, суверенитет на всей территории России и воссоединение в едином государстве», «О русском народе», однако они так и не стали законами. Реалии государственного строительства ставили перед страной совершенно иные задачи, и прагматизм реалистов-государственников каждый раз одерживал верх над идеологическими установками националистически настроенных групп политиков.

После установления жесткого контроля президента над законодательной властью в 2003–2004 гг. произошла маргинализация дискурса о русском народе и его праве на воссоединение. В ходе событий весны 2014 г. российские официальные лица сначала воздерживались от того, чтобы задействовать эту идею для легитимации своих действий. Однако табу снято в Обращении президента Российской Федерации 18 марта 2014 года. Там прямо заявлено: «Русский народ стал одним из самых больших, если не сказать самым большим, разделенным народом в мире».

При всей важности концепций соотечественников, русского мира и «разделенного народа» для внутреннего дискурса о национальной идентичности в глазах реалистов-государственников они были слишком узкими для позиционирования России как великой державы на мировой арене. В 2008 г. российская власть впервые после распада СССР заговорила в терминах большого наднационального проекта. Мировоззренческие основы внешней политики все чаще формулировались в категориях цивилизационной принадлежности страны. Россия пришла к этому не через осмысление «разделенности» русских и их взаимодействия с соседними народами, а в результате обострившихся отношений с Западом. Неудача попыток стать самостоятельной частью «Большого Запада» и осознание обстоятельства, что за этим может стоять нечто большее, чем сиюминутный расклад на международной арене, заставили Москву задуматься о своем месте в мире. Претензии на статус великой державы вынудили российское руководство попытаться сформулировать цели внешней политики в терминах, выходящих за рамки государственных интересов.

Идеологически концепция цивилизации оказалась для российской власти понятной и близкой. Идея цивилизаций не очень совместима с либеральными концепциями глобализации и универсальности демократических ценностей. В ХIХ веке об особой русской цивилизации обычно говорили консерваторы, прежде всего Николай Данилевский и Константин Леонтьев. В современную эпоху в этих категориях мыслил недавно скончавшийся американский консерватор Сэмюэл Хантингтон. О том, что Россия – не страна, а цивилизация, давно говорил Александр Дугин.

Российские власти сформулировали два возможных подхода к цивилизационной принадлежности России. Один был впервые оглашен президентом Дмитрием Медведевым в берлинской речи июня 2008 г.: «В результате окончания холодной войны возникли условия для налаживания подлинно равноправного сотрудничества между Россией, Евросоюзом и Северной Америкой как тремя ветвями европейской цивилизации». Такой подход предполагал примирение консервативной концепции цивилизации и либеральных принципов, элементы которых вновь появились в официальном российском дискурсе в то время. Однако уже тогда министр иностранных дел Сергей Лавров, повторяя тезис о трех ветвях, говорил и о том, что принятие западных ценностей – лишь один из подходов. Россия же, по его словам, намерена продвигать другой подход, который «заключается в том, что конкуренция становится подлинно глобальной, приобретая цивилизационное измерение, то есть предметом конкуренции становятся в том числе ценностные ориентиры и модели развития». Летом 2009 г. Лавров, обращаясь к латвийской русскоязычной газете, впервые использовал понятие «большая российская цивилизация».