Фридрих Вильгельм I - Вольфганг Фенор

Курьезная, казалось бы, история. Но за ней скрывались очень серьезные вещи. За последние пять лет уровень расточительности и коррупции в Пруссии достиг баснословных высот — синонимом этого бедствия стало имя Вартенберг.

Вспомним историю падения высокомерного, но всеми уважаемого и весьма способного премьер-министра Данкельмана в 1697 г. Некоторое время после его смещения обер-президентом, то есть премьер-министром, был генерал фон Барфус. Но вскоре фон Барфуса оттеснил некий господин фон Кольбе — один из главных зачинщиков дела Данкельмана. Этот Кольбе был обедневшим пфальцским дворянином. Приятной наружности мужчина, с элегантными манерами, он в течение многих лет был любовником престарелой пфальцской графини фон Зиммерн и состоял на ее содержании. Благодаря исключительным способностям карьериста и угодника он сумел завоевать доверие Фридриха, а временами даже Софьи Шарлотты. Вскоре фон Кольбе стал получать новые должности одну за другой: обер-камергер, обер-шталмейстер, генерал-почтмейстер, обер-директор родовых поместий, главный смотритель университетов и академий, маршал Пруссии. Наконец, в 1699 г. он стал всесильным премьер-министром. Не довольствуясь всем этим, присвоил себе титул имперского графа и имя Вартенберг, одолженное у фамильного поместья. За обладание своими должностями он получал 120 тысяч талеров ежегодно.

Страна безропотно подчинилась выскочке-фавориту Вартенбергу. А чтобы никто не мог поднять голос против его господства и привлечь к ответственности, Вартенберг выпросил у своего покровителя привилегию, аналог которой найти в истории довольно трудно. Примерно за год до коронации, в октябре 1699 г., Фридрих подписал документ, созданный под диктовку Вартенберга:

«Поскольку курфюрст уверен, что Вартенберг заботится о Его выгодах со всяческой верностью и усердием, но не может, неотлучно при Нашей высочайшей персоне находясь и Ее в непрерывных поездках сопровождая, все проверить сам, ибо многие дела он должен успеть закончить, то, если случится что-либо в ущерб Нашей выгоде, не он в том повинен будет, а потому даем Мы высочайшее слово и обещание Вартенбергу и его наследникам, что когда при управлении Нашими поместьями и средствами в чем-либо будет Нам ущерб нанесен, то не он, подписав нужный документ, за то отвечать должен, а чиновники, чьи имена всегда на документе указывать должно».

Подобной санкции на обман, взяточничество и растраты мир еще не видывал. Небывалый документ циркулировал по всем финансовым инстанциям, где руководители с ним знакомились и послушно подписывали. Благодаря ему Вартенберг стал практически неограниченным властителем над жизнями и имуществом подданных. И он немедленно начал грабить везде, где только возможно.

Прусская история с 1700 до 1705 г., то есть до того момента, когда 16-летний кронпринц, выведенный из себя мотовством берлинского двора, бросил свой парик в огонь, — это история грабительских набегов Вартенберга, добывающего колоссальные деньги для Фридриха I и для себя самого. Этот разбой осуществлялся за счет повышения основных налогов, а также введения налогов дополнительных: налоги на землю, называвшиеся «контрибуцией», и акцизные тарифы (то есть пошлина, взимавшаяся у городских ворот на все потребительские товары) увеличивались ежегодно. Так, ежегодные акцизные поступления Берлина с 1690 по 1710 г. увеличились с 60 до 180 тысяч талеров. Сюда входили постоянные особые налоги, например на постройку дворца, создание парка или на празднования по случаю коронации. Когда не хватало и этого, правительство объявляло о «поголовном налоге», то есть о налогообложении голов своих подданных. Уровень их состоятельности роли не играл, важна была сословная принадлежность: граф платил шестьдесят, барон сорок талеров, а пастух полталера; женщины и дети младше двенадцати лет от этого налога освобождались. Не оплативший «поголовный налог» в течение двух месяцев платил вдвойне; уклонившийся от учета и преданный своими ближними оплачивал налог в четырехкратном размере.

Но чтобы покрыть колоссальные расходы на двор и на фаворитов, не хватало и «поголовного налога». И тогда дело дошло до париков. Фридрих I был без ума от париков. Скрывая изъяны кособокой фигуры, он носил удлиненный парик. Его закрученные в штопор локоны опускались ниже спины. Королю подражала вся страна. Ни один человек не смел показаться на улице без парика; даже уличные мальчишки уродовали себя короткими париками. Вартенберг объявил о налоге на парики: парик отечественного производства облагался налогом в размере шести процентов от продажной стоимости, за приобретение иностранного парика взимали уже двадцать пять процентов. Француз, сборщик налогов, и его многочисленные сотрудники получили монополию на «париковый налог» в Берлине и в Потсдаме. На улицах с людей срывали парики, чтобы проверить, стоит ли на них клеймо об оплате налога. Бывало, и просто врывались в дома и начинали искать парики там.

Вслед за париками налогами стали облагать сапоги, башмаки, чулки, равно как и дамские шляпы, а также чепчики. Для покупки кофе, чая и шоколада нужно было получить заверенное разрешение — причем у тех самых французов-налоговиков, поставленных контролировать парики. Даже кареты и повозки были обложены налогами на том основании, что их колеса наносят ущерб мостовым. Для бедных сословий самым тяжелым оказался налог на соль: целый гульден за шеффель[10] соли. Большинству он оказался просто не по карману. Во многих домах мясо стали засаливать в рассоле из-под селедки, и многие тысячи людей серьезно заболели. Все это — результат грабительских налогов Вартенберга. Народ нещадно эксплуатировали, а все же покрыть расходы на содержание берлинского двора не удавалось никогда — к 1706 г. они превышали 30 тысяч талеров в месяц.

Это и стало истинной причиной забавного на первый взгляд инцидента с сожженными в огне камина париками. Здесь начинается новый этап в жизни прусского кронпринца! Фридрих Вильгельм, достигший семнадцати лет, осенью 1705 г. по распоряжению короля назначается членом Государственного совета. И скоро глаза у него не только открылись, но и полезли на лоб: то, что он смутно чувствовал в детстве, что вызывало у него беспричинное отвращение, что он едва ли мог бы внятно описать, сейчас было очень четко осознано. Это была хорошо продуманная система «неряшливости», мотовства, махинаций маленькой придворной клики, социальной банды, жившей за счет народа. «Невинность» его безмятежного детства, сохранявшаяся благодаря всепрощающей материнской любви, упала с его плеч, подобно теплому плащу. Фридрих Вильгельм «прозрел». Отныне и до того самого дня, как он станет королем, государственное и социальное устройство Пруссии будет приковывать колючий, придирчивый взгляд наследника трона.

У августейшего отца и его советников ноги подкосились, когда они получили в конце 1705 г. первое письменное заключение Фридриха Вильгельма, уже ставшего командиром пехотного полка: прусскому государству необходима куда большая регулярная армия, чем нынешняя. Но придворная камарилья быстро успокоилась, решив, что молодой человек дурачится. Всем было известно, как упрям он во время своих игр в солдатики. Ничего, эту причуду кронпринца можно пережить. Вывод оказался ошибочным. Потому что Фридрих Вильгельм, затронув вопрос о содержании регулярной армии, схватил финансовую суть государства, то есть «nervus rerum»[11] политических и социальных структур Пруссии. И камарилья, слава Богу, этого не поняла.

Нельзя с уверенностью сказать, что с 1705 по 1710 г. Фридрих Вильгельм специально прикидывался этаким туповатым солдафоном, дабы не спугнуть Вартенберга и его клику и, соответственно, отвести от себя подозрения. Возможно, его знания в области государственной экономики были недостаточными и нуждались в солидном пополнении. Как бы то ни было, держался он крайне скрытно, и никто в Берлине не мог даже представить, какая ярость кипела в душе Фридриха Вильгельма по поводу дворцовых событий: он никогда не выходил за рамки своего лояльного, уважительного отношения к отцу и королю. Авторитет главы семьи и государства был для него священным и неприкосновенным. Многолетняя последовательность Фридриха Вильгельма в этом вопросе просто поразительна и еще не оценена по достоинству. Обуздывать свой бурный темперамент, стиснув зубы, дожидаться лучших времен, а до тех пор разыгрывать роль послушного сына и престолонаследника — для этого понадобились чрезвычайно крепкие нервы. (Мы не должны забывать об этой драме — она объясняет, почему двадцать лет спустя этот человек не нашел в себе и крупицы сочувствия к кронпринцу Фридриху, когда тот взбунтовался и попробовал разыграть из себя «восходящее солнце».)

Через год после смерти Софьи Шарлотты, летом 1706 г., Фридрих I сосватал своему сыну принцессу Софью Доротею, дочь курфюрста Георга Ганноверского. Брак являлся целиком политической акцией, поскольку уже выяснилось, что скоро Георг может стать королем Англии, Шотландии и Ирландии (это действительно произошло в 1714 г.). В самом деле, семейные связи Берлина с Ганновером и Лондоном сулили молодому прусскому королевству исключительные выгоды. Ни о какой «любви» при этом не могло быть и речи. В сущности, Фридрих Вильгельм ничего не знал о своей будущей жене. Она была на год старше его, довольно высокая и статная шатенка с голубыми глазами. Софью Доротею отличала придворная светскость, она значительно превосходила будущего супруга изысканностью манер, ходила с высоко задранным носом и вряд ли согласилась бы на брак с неотесанным берлинским принцем, если бы это событие не сулило ей королевскую корону.