БП. Между прошлым и будущим. Книга первая - Александр Половец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Набирала книгу Тася на примитивной наборной машинке, привезенной Каганом из Нью-Йорка – ты прислал ему туда на нее несколько сот долларов, выкроенных из зарплаты. Помнится, не очень большой, даже, скорее, просто маленькой. После этого «ЦДЛ» издавали в России, дважды, кажется. Годами позже, обнаружив книгу на прилавке магазина, ты позвонил Халифу прямо из Москвы – да знает ли он об этом? Оказалось, знает, и даже какой-то гонорар за нее получил. Ну, и слава Богу.
А тогда, спустя некоторое время по приезде, Каган написал несколько текстов для «Панорамы», иные были удачны, потом – перестало у него получаться. И вы разошлись. Ну, не «как в море корабли», а так… ему показалось, что он и сам может «делать» русскую газету. Сделал – один или два номера, в чём ему помогли твои же приятели, тоже недавние эмигранты, сумевшие к тому времени обзавестись небольшим печатным станком.
В эмигрантском мирке, где читателей пока совсем мало, еще одна газета – не что иное, как прямая конкуренция твоей, а ведь ради неё ты оставил службу, где тебе неплохо платили… И кроме расходов в твоём нынешнем бюджете нет ничего. А Каган – ведь это ты помог ему здесь выхлопотать госпособия, медицину – тоже бесплатную, на него и на жену. Вот ведь как… Грустно тебе это вспоминать сегодня, не надо бы, да и нет теперь Кагана. Но и не забывается.
Светлая ему память…
От выпущенного халифовского тиража у тебя чудом уцелел единственный экземпляр – остальные как-то разошлись, большую часть книг ты передал тогда же самому автору. Правда, богатым он от того пока не стал – ни тогда, ни сейчас. Что жаль…
Глава 5
В дорогу
И вот он – последний трамплин, Всероссийское добровольное общество автомотолюбителей! Оказывается, и здесь хотят свое издательство. И всё повторяется. Только концовка куда занимательнее: «Уезжаю», – говоришь ты начальнику отдела (теперь почти – «издательства»). «Надолго?» – спрашивает он. «Да насовсем…», – он все еще не понимает. А когда понимает – тебе, глядя на изменившееся лицо начальника, становится его жаль. Потому что легко представить себя на его месте.
А потом…
Да ничего особенного. Конечно же, ты знал: терзать будут, а как иначе, – центральный, что там «центральный» – самый центральный район Москвы. Здесь же прописан ЦК партии, другие органы верховной власти страны – и вот, такое ЧП – сам вернул в райком свой партбилет!
Нашел дверь с табличкой «Отдел учета», вхожу. «Вот, примите, уезжаю…». Всё для дежурной отдела обычно – не я первый протягиваю ей в окошко книжицу: по правилу, отбывавшие в долгосрочную командировку в капстрану, а, стало быть, всё люди непростые, оставляют здесь «на хранение» свои документы. «Присядьте, пожалуйста, сейчас всё оформим!» – ну само воплощение чиновничьей любезности… Честное слово, в какой-то момент мне стало жалко тётку понявшую, вдруг, почему я здесь – надо было видеть её лицо. А лучше – не надо. «Ждите!». Резко захлопнув дверцу окошечка, она скрылась.
Год шел 75-й, «разгар застоя» – это сейчас так шутят. Наверное, всё же они обладали каким-то сверхчутьем: не зажать сейчас, сразу – потом будет поздно. Поздно стало через полтора десятка лет. А тогда…
А что – тогда? Ну, сказал ты сразу: если будете на собраниях «подвергать» – да не приду ни на одно! Делайте, что хотите. Терять мне нечего.
– Да нет, мы так, для формы, – доверительно шепнул в коридоре Новик, отставной полковник, это он был твой прямой начальник и, пожалуй, самая светлая личность из всех тамошних кадров.
– Ладно, – согласился ты, – раз без этого никак.
– А как иначе – ведь из партии положено исключать общим собранием.
– Так ведь я сам исключился!
– Нет, так не бывает, надо, чтоб коллектив тебя…
Новик, и правда, хотел сдержать обещание – куда там! – не смог он совладать с праведным гневом отставных майоров-полковников:
– Да судить его надо, изменника родины!..
– Исключить его из профсоюза!..
И так далее – вот ты и поднялся со стула, где предусмотрительно пристроился в самом последнем ряду, дверь прямо за спиной.
– Не имеете права… – только и сказал ты, захлопывая её за собой.
Новик догнал тебя у самого выхода на улицу:
– Ладно, ладно, мы уже договорились, всё будет спокойно: в протоколы занесут, что следует, зайди ровно на минуту, не больше, без тебя, заочно, никак нельзя.
Вернувшись в зал, ты только и сказал:
– Зря ругаетесь – меня в Израиле ждет тётя, ну никак она без меня не может. А то бы – я никогда… – развел руками и, кажется, улыбнулся.
– Да он еще и издевается над собранием! – кто-то рядом буркнул вполголоса. Но – вполголоса.
Потом была недолгая торговля: «вы мне справку в ОВИР – я вам заявление об уходе по собственному желанию». Карта, казалось тебе, была козырная – до тебя, вроде прецедентов не было: чтобы самоисключались, чтобы самоувольнялись… Всю последующую неделю ты курсировал между районным ОВИРом, куда отнес заявление с просьбой о выездной визе, и начальством автомотолюбителей: не хотели, ну никак не хотели они дать тебе требуемую характеристику.
Ты просил – любую! Самую плохую – мол, плохой работник, прохиндей, прогульщик – да пишите, что хотите! Не давали…
– Они обязаны дать, иначе заявление рассматриваться не может, – объяснял овировский капитан.
– Так скажите им это! – потом ты, сидя напротив Новика, от которого в большой степени зависела скорость получения нужной бумаги, слушал его диалог с ОВИРом: ему оттуда объясняли, что характеристику выдать тебе просто обязаны, и подтвердили, любую – но с тремя подписями.
– …они же детей наших с собой увозят! – уже слабо, скорее для проформы, пытался возражать Новик.
– Ваших?! – тут ты не сдержался. – Своих! Своих! – завопил ты в лицо оторопевшему Новику, едва он положил трубку.
* * *Оставался еще военкомат – следовало сняться с военного учета, сдать военный билет и получить соответствующую справку.
– Хорошо, хорошо, – убеждал тебя толстый пожилой майор, вытирая со лба пот бумажной салфеткой, – давай сначала на сборы, переподготовишься с другими запасниками, всего две недели, да и сдашь билет.
Ты не сразу врубился, что майор говорил это серьёзно.
– Вы что, не понимаете, что я в Израиль уезжаю! И мы будем «вражеские стороны»! Для кого вы будете меня переподготавливать? Для израильской армии?
В общем, сдал ты ему билет, получил справку в соседней комнате, а выйдя оттуда, заметил в коридоре толстого майора: кажется, здесь он тебя поджидал. Пристроившись рядом, пока ты шел по длинному коридору, он, не поворачивая к тебе головы, как-то в сторону, спросил: «А что, там правда хорошо? Лучше, чем здесь?». Эх, майор, майор – сейчас бы ты ему многое рассказал бы, а тогда…
А тогда, опасаясь подвоха, да мало ли чего можно было ожидать в этих стенах, только и сказал: «Разное говорят. Приеду – увижу сам…».
Глава 6
Таможни, границы…
Москва, Шереметьево-2, год 2001-й.
Клянусь, этот диалог не придуман:
– Что в чемодане?
– Книги.
– Столько?!
– Да весь с книгами. Будете проверять? Открыть?
– Не надо – платите за перевес, у вас лишних 20 килограммов. Видите? – действительно, стрелка весов угрожающе склонилась вправо. Весы работают…
– То есть, как лишних? Они не «лишние»! Это – подарок!
– Да вот так: подарок или нет – не имеет значения. Оплатите пошлину!
– Но эти книги мы дарим российскому фонду культуры!
Дар это, понимаете?
– Ну и что? Дары тоже облагаются налогом.
– Слушайте, а еще я везу в дар деньги – видите, указано в декларации, – это собрано в Штатах, между прочим, людьми не всегда состоятельными, чтобы передать здесь, в России, на самые неотложные нужды культурному фонду Булата Окуджавы. Это же благотворительность!
– Ну и что? Вам говорят – платите!
– Но почему?
– Таможне тоже надо жить.
– Так… Теперь понимаю. Будет квитанция? Или так?
Только что такое милое личико моей собеседницы каменеет, оно больше не кажется мне привлекательным.
Любопытно все же, что она ответит? Молчание…
Успокаиваюсь – с чем тут спорить? Таможне нужно жить? Наверное, да.
Рассматриваю лоскуток желтоватой бумаги: между слепых строчек с прочерками ярко видна размашисто вписанная шариковой ручкой цифра: 100 долларов. И подпись, невнятная закорючка. Прохожу несколько метров до окошка, из которого дама-кассир куда-то смотрит мимо меня. Годы явно не пощадили ее, неумело наложенная косметика только подчеркивает возраст. Мне почему-то становится жалко ее. И ту, на выходе возле весов, ждущую меня у чемоданов, – тоже жаль. Вынимаю стодолларовую купюру. Получаю печать на заветную бумажку. Пошлина оплачена!
Но почему именно столько обозначено в квитанции – не 98 и не 101 доллар? Будто я, упаковывая чемодан, знал расценки услуг российской таможни и рассчитал точное количество книг и их вес, чтобы не затруднить ее сотрудников поиском сдачи.
