Калейдоскоп жизни: экзотические, драматические и комические эпизоды личной судьбы ветерана журналистики - Всеволод Овчинников

Итак, план удвоения валового продукта, который в 60-х годах стал стартером японского экономического чуда, и четыре десятилетних программы удвоения китайского ВВП, две из которых уже выполнены, – вот прецеденты, которые позволяют надеяться, что цель, поставленная нашим президентом, сыграет аналогичную роль для России, станет предпосылкой здорового и устойчивого роста ее экономики.

«Кока-кола» в Китае

Полвека назад я приехал из Пекина в Шанхай и впервые в жизни увидел «город небоскребов». Помню, как восхитила меня набережная Вайтань, вдоль которой выстроились высотные здания банков и отелей. Я поселился в одном из них на 21-м этаже, где когда-то любил останавливаться Шаляпин, и подобно ему любовался парусами рыбачьих джонок на реке Хуанпу.

В офисе по соседству меня принял самый богатый предприниматель страны. Это был «король шелка» Жун Ижэнь. Во время беседы официант подал, как мне показалось, кофе со льдом. Но это был неведомый мне «кэкоу кэлэ». В переводе эти иероглифы значат: «ласкает рот, ласкает душу». Убежден, что такая удачно подобранная транскрипция слова «кока-кола» во многом способствовала популярности данного напитка в Китае.

Как мне тогда рассказал Жун Ижэнь, шанхайцы раньше всех в Поднебесной познакомились с этим символом американского образа жизни. Еще в 1927 году в Шанхае был построен первый в Китае завод по производству кока-колы. Его неоднократно расширяли, и два десятилетия спустя он стал крупнейшим подобным предприятием за пределами США. Но кока-кола была популярна главным образом в приморских городах, где существовали иностранные концессии – в Шанхае, Кантоне, Тяньцзине. Тогда как глубинка по-прежнему утоляла жажду зеленым чаем.

Помнится, тогда же самый богатый шанхаец, впервые угостивший меня кока-колой, процитировал мне первую главу популярного американского учебника по маркетингу. В ней шла речь о том, что «кока-кола» стала одной из крупнейших транснациональных корпораций благодаря самым высоким в мире расходам на рекламу. Но если бы удалось убедить каждого из 600 миллионов китайцев хотя бы раз в неделю выпивать бутылку кока-колы, рекламировать этот напиток не было бы нужды.

За минувшие полвека население Поднебесной удвоилось. И пить кока-колу люди стали чаще, чем раз в неделю, особенно в городах. Неудивительно, что за годы реформ корпорация «кока-кола» потратила более 100 миллионов долларов на строительство в Китае двадцати трех современных предприятий, чтобы производить на месте прохладительный напиток, предназначенный «ласкать рот и ласкать душу».

Половина этой суммы вложена в Пудуне – «город XXI века», что вырос напротив шанхайской набережной Вайтань на противоположном берегу реки Хуанпу. Построенный там завод «Цзиньцяо» имеет две самые высокопроизводительные линии по производству кока-колы. Но китайский филиал этой транснациональной корпорации награжден грамотой как «образцовое иностранное предприятие» не только за то, что по объему продаж он вышел на второе место в Азии.

Производители кока-колы правильно рассудили, что бедняк не станет покупателем их напитка, а выбраться из нищеты труднее всего человеку неграмотному. Поэтому они откликнулись на призыв участвовать в благотворительном проекте «Надежда» – финансировать начальное образование нуждающейся сельской детворы.

Китайский филиал концерна «кока-кола» пожертвовал для проекта «Надежда» полтора миллиона долларов. Он оплатил строительство пятидесяти сельских школ, помог получить начальное образование двадцати пяти тысячам крестьянских детей. Корме того он выделил более миллиона долларов в фонд стипендий для одаренных школьников, а также спонсирует проведение всекитайских молодежных соревнований по футболу и баскетболу на кубок «кока-колы». Признаюсь, что подобные масштабы благотворительности несколько остудили мой критический пыл в адрес этого проповедника американского образа жизни.

Армани из Хэнани

Переход к рынку в Китае не увеличил, а сократил поляризацию общества. Не стало 250 миллионов бедняков. Но появилось примерно столько же сравнительно состоятельных людей. Эти «новые китайцы» кое в чем напоминают «новых русских». В частности, тягой к престижным предметам роскоши. Порой именно этикетка значит для владельца больше, нежели сама вещь. Темные очки и косметика от Кристиан Диор, мужские костюмы от Джорджио Армани и женские туалеты от Пьера Кардена, ручные часы «Ролекс» и «Омега» – все это стало в универмагах Пекина и Шанхая ассортиментом повышенного спроса.

Поднебесная стала крупным рынком предметов роскоши. Трудно поверить, что страна, где еще четверть века назад каждый четвертый житель не ел досыта и ходил в рваных штанах, вышла на первое место в мире по потреблению дорогих французских коньяков.

Давно ли на правительственных банкетах подавали «Маотай» – 60-градусную сивуху из Гуйчжоу, к которой некогда питали пристрастие Мао Цзэдун и Дэн Сяопин. Нынче же китайские предприниматели пьют за деловым обедом «Курвуазье» или «Мартель», причем от начала до конца трапезы из шестнадцати блюд, а не в качестве пары финальных глотков.

Когда я вторично приехал на работу в Китай в 1992 году, темой разговоров был Пьер Карден, первым пробудивший у китайцев интерес к западной моде. Тогда же открыл свой бутик в Пекин-отеле Луи Вуттон. Теперь у него в Поднебесной уже девять фирменных магазинов. В сердце Шанхая, на набережной Вайтань, основал свой китайский филиал Джорджио Армани. А к 2008 году он планирует иметь в Китае тридцать торговых точек.

Однако спрос на предметы роскоши вызвал побочный эффект: параллельный рост производства нелицензированных подделок. Это ударило и по создателям престижных торговых марок, и по «новым китайцам». Присущий обитателям Поднебесной талант к имитации позволяет им как бы «клонировать» раскрученные мировые брэнды.

Костюм от Армани можно купить в шанхайском универмаге «Плаза» за 2 000 долларов, а на соседнем рынке Сянъян за 200 долларов. Там же продаются за четверть цены дамские сумки от Гуччи и Прадо с фальшивыми сертификатами подлинности. 200 тысяч часов «Ролекс», задержанных итальянской таможней, были сделаны настолько искусно, что даже представители этой швейцарской фирмы порой принимали их за настоящие.

Впрочем, западные предприниматели сами приучили китайцев имитировать их товары. Помню народную коммуну близ Пекина, где я еще в начале 80-х годов увидел крестьянок, вязавших на спицах свитера из мохера. К ним пришивали этикетки: «Пьер Карден. Ручная работа. Париж». Французский кутюрье поставлял нитки, лекала с указанием количества петель в каждом ряду. И забирал всю готовую продукцию – экспортируя таким образом овеществленный труд.

В аграрной провинции Хэнань я видел земледельцев, которые после уборки пшеницы и хлопка до весны становились надомниками Армани. Они вручную пришивали подкладку и пуговицы к его модным пиджакам, скроенным и сшитым в соседнем городке.

Так называемая сельская индустрия Китая, которая производит треть товаров для экспорта, знает тысячи примеров подобной интеграции. А поскольку старательные рабочие руки стоят там всемеро дешевле, чем на Западе, такие изделия очень конкурентоспособны. Приобщив китайцев к выпуску модных, престижных товаров, иностранцы создали предпосылки для «пиратства», поскольку понятие интеллектуальной собственности местным предпринимателям пока неведомо.

Так «новые китайцы», нередко причастные к фальсификации, сами становятся ее жертвами. Словом, если для героев Ильфа и Петрова вся контрабанда делалась на Малой Арнаутской, то нувориш в Поднебесной опасается: как бы купленный им костюм от Армани не оказался из Хэнани.

Макао – азиатский Лас-Вегас

Макао – эта бывшая португальская колония в Азии – так же связана с казино и рулеткой, как Монте-Карло в Европе или Лас-Вегас в Америке. С тех пор, как в 1847 году там открылись игорные дома, в них неизменно влечет людей – кого любопытство, кого надежда разбогатеть, кого похожий на наркотическую зависимость азарт.

Бродя по Макао, вспоминаешь исторические памятники Латинской Америки, оставленные конкистадорами. Те же старинные католические соборы, мавританские арки торговых рядов, кованые решетки на балконах особняков. На всем лежит печать старины, даже некоторого запустения. Таким был Макао в викторианскую эпоху, когда тут побывал Киплинг. Таким же его увидели в 20-х годах Шаляпин и Вертинский.

Когда с победой революции на китайской земле закончился век колониализма, два его осколка уцелели еще на полстолетия. Это британский Гонконг и португальское Макао. Поборники воссоединения родины привыкли говорить о «двух отрезанных ломтях и одной краюшке». Главный ломоть – Тайвань с населением 23 миллиона человек, поныне остается «мятежной провинцией». Что же касается Гонконга (7 миллионов) и «краюшки» Макао ( где жителей в пятнадцать раз меньше), то они были возвращены Китаю соответственно в 1997 и 1999 годах на основе формулы «одна страна – два строя», то есть при условии сохранения там прежних порядков.