Империя депрессии. Глобальная история разрушительной болезни - Джонатан Садовски

До Адольфа Майера термин «меланхолия» стал смущать многих. Эскироль не одобрял его по двум причинам. Первая – это его происхождение из гуморальной теории, так как он считал ее устаревшей. Вторая – то, что значение слишком широко трактуется и может означать в том числе и специфическое настроение, а значит, оно лишено точности, – хотя впоследствии о термине «депрессия» станут говорить то же самое.

Джордж Бирд полагал, что неврастению нельзя считать меланхолией, потому что это новая болезнь, порожденная модернизмом. Но симптомы неврастении часто включают симптомы, характерные для депрессии[202]. На это пересечение тогда обратили внимание многие врачи[203]. Перед тем как создать психоанализ, Фрейд считал неврастению разновидностью депрессии. Будучи к тому моменту уже осведомленным о роли секса, он полагал, что снижение сексуальной энергии по причине мастурбации вызывало неврастению[204].

Влиятельный немецкий ученый конца XIX – начала XX века Эмиль Крепелин заложил основы современного понимания психиатрического диагноза. Даже с учетом всех изменений, произошедших после Крепелина, сегодняшняя процедура диагностики по большей части основывается на открытом им различии между маниакально-депрессивным расстройством (ныне известным как биполярное расстройство личности) и преждевременным слабоумием (теперь называемым шизофренией). Эмиль Крепелин составил детальное описание симптомов и течения болезни, не рассуждая о ее причинах. Он использовал термин «маниакальная депрессия» как обобщающее понятие для психических болезней, затрагивающих проблемы с настроением[205]. Также он ввел термин «пресенильная депрессия» для депрессий, случающихся в пожилом возрасте, часто с параноидальными элементами[206]. А еще он отделил тревожные состояния от депрессивных[207]. Неясно, помогло ли это диагностике: слишком уж часто тревога и депрессия приходят вместе.

В 1904 году, по прошествии почти что двух веков после упадка гуморальной теории, вышел манифест младшего современника Крепелина, Адольфа Майера. Он полагал, что «меланхолия» и «депрессия» были большими категориями и предлагал говорить о «депрессиях» во множественном числе. Майер предпочитал термин «депрессия», поскольку считал, что это более «непритязательный» термин[208]. Подобно Эскиролю, он считал, что термин «меланхолия» слишком перегружен культурными смыслами.

Но термин «меланхолия» ушел из клинических описаний далеко не сразу. Попеременно с «депрессией» он использовался до середины XX века, хотя постепенно вытеснялся ею. Некоторые психиатры основывались на том, что у более старого термина больше ассоциаций с бредом и галлюцинациями, и применяли его в подобных случаях, еще пользовался популярностью производный термин «меланхолическая депрессия»[209]. В 1950-х годах термины «меланхолия» и «депрессия» поменялись местами. Ранее меланхолия была клиническим синдромом, а депрессия – настроением, после – ровно наоборот (см. Рисунок 2).

Рисунок 3. График показывает изменение частотности употребления терминов «меланхолия» и «депрессия».

Источник: Google Ngrams

Диагностический сдвиг – прекращение использования или переименование прежних диагнозов, поддержка новых диагнозов – некогда занимал десятилетия, если не века. Теперь же он случается каждые несколько лет.

Делает ли вас кража канцелярских принадлежностей плохим человеком? Размышления о вине

Красть канцелярские принадлежности с работы – не дело. Но мало кто скажет, что это делает человека плохим. Однако, если человек находится в депрессии, его будет трудно убедить в обратном.

Пример взят из очерка о клинической депрессии из популярной книги о психиатрии. После полученной травмы одна женщина-секретарь стала испытывать трудности при выполнении рабочих обязанностей. Вскоре она начала терять вес, у нее появились бессонница и апатия, пропал интерес к тому, что прежде очень интересовало ее; она стала ощущать беспокойство и тревогу, а также начала думать о собственной никчемности.

Ее мужа особенно озадачил один симптом: чувство вины. Она таскала домой канцелярские принадлежности для собственного использования и чувствовала огромные угрызения совести. Муж считал, что начальство вряд ли придаст этому значение, и оказался прав, – когда она призналась, босс ответил, что знает, что сотрудники иногда берут домой ручку или коробок скрепок, и ничего страшного в этом нет. Но даже после разговора с начальником она ужасно переживала, как будто это было смертным грехом[210].

Супруга героини это, может, и поразило, но человек с депрессией вряд ли бы удивился. Беспрестанное самобичевание несоразмерных с виной масштабов – обычный симптом депрессии. А для меланхолии? А присутствует ли этот симптом депрессии во всех случаях, где она была обнаружена?

Мы уже обратили внимание, что некоторые считают депрессию современной западной болезнью, тогда как другие думают, что она встречается повсеместно. С описанным симптомом та же история: не появился ли он на Западе в новейшее время?[211] В самом начале XX века в своей работе о меланхолии Фрейд назвал чувство вины определяющим признаком. Однако, как и в случае с депрессией, присутствие вины как симптома может зависеть от того, каким образом ее определяют и как называют, обнаружив ее признаки.

Если вина при депрессии действительно порождение западной культуры – отчего так? Возможно, дело в «культуре вины» – в культуре, в которой моральные ориентиры определяются внутренними ограничениями больше, чем страхом потери репутации в обществе[212]. Существуют предположения, что сама «культура вины» возникла в западном обществе в период раннего Нового времени[213]. При наличии более широкого культурного контекста, уже включающего в себя концепцию вины, в случае психического заболевания она заявляет о себе особенно ярко. Это чувство у любого страдающего депрессией может усугубляться настолько, что он предается яростному самобичеванию из-за любой мелочи, вроде украденной коробки скрепок.

Чувство вины у меланхоликов может быть и не таким уж и современным. В Средневековье покаяние считалось единственным возможным средством от апатии[214]. Хильдегарда Бингенская ассоциировала чувство вины с меланхолией[215]. Фламандский живописец XV века Хуго ван дер Гус испытывал упадок сил и суицидальные мысли в сочетании с осознанием, что он навеки проклят[216]. Если это не ощущение вины, то тогда что? Позднее, в 1586 году, но все еще достаточно рано для широкого распространения, Тимоти Брайт в своем «Трактате о меланхолии» нарочно разграничивает угрызения совести меланхолика и здорового человека, а голландский психиатр Иоганн Вейер в 1598 году пишет о муках совести меланхолика[217].

А что же с чувством вины как симптомом современной западной депрессии? Вопрос непростой – равно как и вопрос о том, является ли депрессия болезнью Запада. Точно так же, как некоторые колониальные психиатры считали, что в Африке депрессии редки, кое-кто думает, что и вина редко является симптомом болезни. Это утверждение – часть расистского представления о безмятежных душах туземцев. Другие, те, кто утверждал, что в Африке