Война, блокада, я и другие… - Людмила Пожедаева

Но у меня есть с чем сравнивать ее проступок. Чужие люди, просто соседи — бабушка Даниловна и тетя Ксения — спасли меня от верной смерти, когда родная тетушка обманом умыкнула у меня карточки в самое трудное, самое голодное время, да еще отцу на фронт сообщила, что мы сдохли. Значит, была убеждена, что я без карточек наверняка сдохну, а за мной и мама. А вот мамина старшая сестра, моя сталинградская тетушка, меня любила всегда, и хотя она мне как-то сказала: «Ты у нас в родне самая некрасивая, но в тебе море симпатии», я даже не обиделась. От этого не умирают.

           Моя черная тарелка

Мой репродуктор — черная тарелка,Односторонний собеседник мой…То мне Берггольц стихи читала тихо,То будто разговор вела со мной…

То Левитан сурово и жестокоМне сообщал потери на фронтахО раненых, пропавших и убитыхИ о разрушенных и павших городах…

Мне часто сообщали о налетах…И вой сирены душу раздирал…Тревога в городе! И жестко об обстрелеМеня мой черный страж оповещал…

И отмеряя мне минуты жизни,Из той «тарелки» щелкал метроном,Расстреливая в лоб прямой наводкой,Размеренным, безжалостным щелчком…

И с каждым стуком сердце обрывалось…И с каждым стуком уходила жизнь…И с каждым стуком съеживались мысли…Я кожей ощущала свой трагизм…

И цепенела, глядя отрешенно,На обвалившийся от взрывов потолок…И стыла кровь… и леденели мысли…И смерть глазела через мой порог…

Глазела и стучала метрономом,Как будто торопила в дальний путь,Топталась у холодного порога,Но не осмелилась через него шагнуть…

Мой черный страж — убийца и спаситель,Он все же с жизнью связывал меня…Не умолкая, в комнате холоднойНапоминал, что я еще жива…

                         Артистке радио                         Марии Григорьевне Петровой                         посвящается

                 Я помню

Марья Григорьевна, здравствуйте.Заморыш блокадный ваш вырос…Меня Вы, конечно, не знаете,Но Вы помогали мне выжить…

В постели сырой и холодной,В совсем опустевшей квартиреИз тела Душа уходила…А Вы что-то ей говорили…

А Вы «Мойдодыра» читали…Вы что-то ей пели с детсадом…Вы, кажется, даже рыдали…Мне даже казалось, что рядом…

Я помню, я знаю — так было…Я голос Ваш всюду узнаю…Я плач Ваш из черной «тарелки»Как плач обо мне вспоминаю.

Здравствуйте, Марья Григорьевна!Вы больше не плачьте о нас.Мы выжили! Выжили! Выжили!И голос запомнили Ваш…

         Блокадная молитва

Как одиночество своеМне пережить в лихой юдоли?Спаси меня и сохрани,Пошли мне Хлеб, щепотку солиИ кипятку… Ах, Боже мой,Подай и сжалься надо мной…

Пошли людей с душою доброй.От злых и жадных охрани.Пошли надежду и терпеньеИ, Боже, маму сохрани.

Пошли мне мужество и силу,Преодоленье мук своих…И укрепи в ребенке душуДля бед бесчисленных моих…

Не отними рассудок хрупкий…И жизни нить не прерывай,Могильной тишины не страшно,За ней, быть может, правда, Рай…

Но ты продли мне дни земные,Ведь я еще и не жила…Пошли терпенье и прощенье,Благослови на жизнь меня…

Тетя Ксения

Зойкина тетя была старая дева. У нее жили две собаки — лайки Белка и Шишка и кошка Мурка.

Тетя Ксения сторонилась людей и редко появлялась на кухне, а когда отец был дома — не выходила вообще. Иногда она приглашала к себе нас с Зойкой. У нее были прекрасные альбомы с блестящими замками-защелками, со сказочно красивыми открытками. Но прежде чем дать их нам, заставляла вымыть руки и давала нам совершенно чистое полотенце, чтобы убедиться — чисто ли вымыты руки или мы их только намочили. Листы в альбомах были толстые, с золочеными краями-обрезами, и мы переворачивали их осторожно, подолгу рассматривая открытки. Были там красивые барышни в удивительных нарядах, пухлые, розовые амурчики, ангелы, корзины с роскошными цветами и пасхальными яйцами, очаровательные малыши… Всего и не перечислишь. И еще у нее был альбом со всеми русскими царями и царицами. Тогда она нам говорила, что это сказочные цари из разных сказок. Конечно же, я ей верила, и только теперь я узнаю в них совсем настоящих русских царей. В учебниках не встретишь царских портретов, но в старых книгах да кое у кого в семьях можно их увидеть; особенно где еще живы бабушки и дедушки старых времен. Так что альбомы можно было рассматривать до бесконечности. Мы сидели тихо и восхищались шепотом, так как тетя Ксения всегда что-то писала. После войны я узнала, что она все время писала конспекты по истории ВКП(б). И сколько я ее знала до войны и после войны, она все писала и писала эти конспекты. Она была членом партии, и там все время надо было что-то конспектировать. Эта вечная писанина и постоянная обязательность так меня поражали, что вызывали у меня странное чувство страха, непонятной зависимости перед чем-то невидимым, но безжалостным и суровым. Я тогда еще решила, что никогда в жизни, ни за что на свете не пойду в это ВКП(б). Хотя тогда я не знала, что такое это ВКП(б). Отец — беспартийный по родовому статусу, но и он теперь постоянно конспектирует эту историю ВКП(б). И чувство этой неотвратимой зависимости пугает меня и сейчас. А тут еще у отца не приняли документы в Академию тыла и транспорта, потому что он беспартийный.

Я никогда не подозревала, что эта скучная, необщительная, молчаливая и строгая женщина так по-доброму отнесется ко мне в блокаду. Можно даже сказать, спасет меня от смерти, а после войны она станет совсем другой.

Еще у тети Ксении была игра «Блошки». В красивой круглой коробочке лежали небольшие выпуклые кружочки четырех цветов и четыре таких же, но побольше. Мы их называли «пуговками». Играющие выбирают «блошки» одного цвета, располагают их на определенном расстоянии от коробочки, и большой пуговкой надо нажать на краешек маленькой так, чтобы она подпрыгнула и влетела в коробочку. Иногда нам давали поиграть. А вернее, когда с нами садилась играть тетя Ксения. Игра вызывала много эмоций, а значит, и много шума. И уж тогда мы от души шумели, спорили, смеялись, прыгали, и с нами прыгали и лаяли собаки. Это было до войны, а когда начался голод, тетя Ксения как-то принесла нам с мамой миску горячего бульона и крохотулечный кусочек мяса. Это когда у нас украли карточки. Мы глотали ароматный бульон, торопливо жуя мясо, а тетя Ксения глядела на нас и плакала. А ведь дружбы между родителями и тетей Ксенией не было. И только после того, как мы все съели, она призналась, что это одна из ее собак. Не знаю, что она сделала со своими собаками, заморозила или засолила, но иногда она приносила мне чуточку бульона, пока мы не получили новые карточки на следующий месяц. А кошка Мурка пропала, и дома сказали, что ее кто-то поймал и съел.