Воспоминания - Степан Тимошенко

Весной 1901‑го года произошли опять студенческие беспорядки, о которых я уже писал. Немало времени было потрачено на разговоры и на сходки. Потом Институт был на некоторое время закрыт и в начале мая я уехал на две недели домой. Отец перед тем продал свое имение и вся семья поселилась в нанятом доме в Ромнах. В мае, когда в Петербурге бывает еще холодно, в Ромнах — наилучшая пора. Рощи вдоль реки «Сухой Ромен» к этому времени уже зеленеют. Чувствовал себя прекрасно. Через каких‑либо шесть недель я должен был кончить Институт и начиналась новая жизнь!

Поездка заграницу произвела большие перемены в моих планах на будущее. Мечтал теперь не о практической деятельности, а о научной работе и решил посвятить себя преподаванию в Институте. Я оканчивал Институт, хотя и не первым, но в первом десятке и мог расчитывать, что найду при Институте какую‑либо работу. Написал об этом инженеру Ремезову, с которым работал в Купянске. Ремезов моих планов не одобрил. Он считал, что из меня может выйти неплохой инженер-практик. В возможности моего успеха в научной деятельности он очень сомневался.

К середине мая Институт вновь был открыт и мы, студенты, хотя и с большим опозданием, закончили наши работы и экзамены. Обычно при выпуске каждый год изготовлялся альбом окончивших студентов с профессорами. В 1901-ом году традиция была нарушена. Часть так называемых левых студентов отказалась участвовать в альбоме и снялась отдельной группой. Это был наш протест против корпоративного духа инженеров Путей Сообщения. Путейцы составляли как бы особую касту и не-путейцу было трудно делать карьеру на железных дорогах. Я тогда тоже отказался от альбома. Как бы мне хотелось иметь такой альбом теперь! Ведь пять лет жизни мы провели вместе в стенах Института. Но в молодости о таких вещах не думают и товарищей легко забывают.

По окончании Института мне предстоял год обязательной воинской службы. Подал прошение о приеме меня вольноопределяющимся в Лейб-Гвардии Саперный батальон, стоявший в Петербурге. Хотелось служить в Петербурге, чтобы не потерять связи с Институтом, где я надеялся впоследствии устроиться для преподавательской деятельности. Меня приняли в саперы. Служба должна была начаться в сентябре. Оказалось два месяца свободных и я решил вновь поехать заграницу. Странствовал на этот раз с Б. А. Бахметьевым, студентом четвертого курса нашего Института. Бахметьев интересовался гидро-электрическими установками и имел ряд рекомендательных писем для посещения этих установок и некоторых других работ. У меня особого плана не было и я с удовольствием присоединился к программе Бахметьева, тем более что он знал иностранные языки.

Мы начали с Берлина, где тогда была в процессе постройки городская железнодорожная сеть. Особенно нас заинтересовал сложный треугольник пересечения линий у Потсдамского вокзала и мы его основательно изучили. Из Берлина отправились на постройку Дортмунд-Эмского канала. Нам дали возможность ознакомиться с крупнейшими его сооружениями. Нас особенно заинтересовало «хэбе-верк» — сооружение для подъема судов из одного уровня канала в другой. Этим уменьшалось необходимое число шлюзов.

Из Дортмунда мы отправились в Кельн и оттуда пароходом в Кобленц. Тут мы остановились на три дня и совершили несколько экскурсий. Давно забыл я об инженерных сооружениях, которые мы посетили, а эти три дня в Кобленце хорошо помню. Я вырос в деревне. Город всегда оставался мне чужим. Для меня всегда было большим наслаждением выйти за город — в лес или в поле. Помню мы поехали в Баккара на горном берегу Рейна. Осматривали какие‑то руины. Потом ездили в Лорх, где происходит действие Тургеневского рассказа — Ася. После этого посещения я не раз перечитывал Тургеневский рассказ. Посещение Рейнского городка сразу придало какую‑то особенную яркость этому рассказу.

После Кобленца и Франкфурта мы отправились в Швейцарию. Здесь купили сезонные билеты на две недели и провели время в постоянных разъездах и в посещениях гидравлических установок и электрических железных дорог. Их тогда было немного. Помню, мы ездили по линии Станштадт-Энгельберг и по линии Бургдорф-Тун. В то время это были единственные примеры железных дорог с электрической тягой.

В воскресенье решили праздновать, погулять по горам. Отправились из Цюриха в Хергисвиль на Люцернском озере и оттуда начали подъем на Пилатус. Подниматься от уровня озера нужно было около 1,800 метров, но это нас не устрашило. Это было мое первое восхождение на горы. Был жаркий день. Итти нужно было по открытым местам. Одежда наша для горных прогулок была вовсе неподходящая. Наши крахмальные воротнички совсем раскисли, но мы не падали духом. Где‑то недалеко от вершины мы позавтракали и двинулись дальше. Но тут погода нам изменила. Быстро собрались тучи и когда мы достигли цели, ничего уже нельзя было видеть, — даром карабкались. Пришлось спускаться назад. Это было куда легче, чем подыматься. Вдруг началась гроза. Мы сначала спрятались в какую‑то впадину, но туда откуда‑то прорвался поток воды и мы моментально промокли до нитки. Больше не стоило прятаться и мы под дождем сбежали вниз. Внизу все было сухо и публика на пароходной пристани с недоумением смотрела, как с нас, насквозь промокших, текут ручьи.

На другой день мои дела были плохи. Единственный костюм, в котором я путешествовал, был очень невысокого качества. При высыхании он так сел, что мне с Бахметьевым пришлось его растягивать, чтобы как‑нибудь в него влезть. Воображаю какой у меня был вид! Но тогда об этом не думалось. А теперь, давно уже забыл о посещенных и осмотренных станциях, но Пилатус хорошо помню.

Бахметьев оказался более усердным посетителем станций, чем я. Под конец я стал увиливать от этих посещений. В Женеве не поехал с Бахметьевым осматривать центральную станцию, а отправился разыскивать русскую библиотеку, потом русскую столовую. Ведь Женева тогда считалась центром русского революционного движения и мне хотелось хоть со стороны посмотреть на революционеров. Столовая была бедная и ее посетители плохо одеты. Русским эмигрантам видимо жилось неважно.

После посещения Женевы мы еще быстро прокатились по Северной Италии. Посетили Турин и Милан. А оттуда через Готард проехали обратно в Цюрих. Срок сезонных билетов по Швейцарии окончился и мы, через Вену и Волочиск, двинулись домой, я — в Ромны, а Бахметьев — на Кавказ.

За эту вторую поездку я видел больше городов, посетил больше станций и других сооружений, чем в предыдущую поездку, но все это было сделано наскоро. Ничего эквивалентного посещению постройки Виорского виадука в этот раз я не видал и мои воспоминания не так ярки, как о первой поездке. Просто ездить заграницей уже было недостаточно. Заключил, что в следующий раз нужно ехать с одной какой‑либо определенной целью и посидеть на одном месте подольше.