Спасенные дневники и личные записи. Самое полное издание - Лаврентий Берия

А вот другой сюжет по теме, на этот раз – о вполне взрослом мужике, присоединившем свой голос к хору «обличителей» Берии как в реальном масштабе времени – на июльском 1953 года Пленуме ЦК, так и в годы развитого «ельцинизма».

Я имею в виду уже знакомого читателю по дневнику Л.П. Берии Николая Байбакова (см. также примечания к записи от 16 октября 1944 года).

Среди других «прозревших» после ареста Берии, всходил на трибуну Пленума и он, чтобы «разоблачить» «отвратительное лицо Берии, политического авантюриста и карьериста, пролезшего к руководству».

Много чего «разоблачил» Николай Байбаков в 1953 году, заявляя при этом: «Хамство, надменность, издевательство над людьми, унижение достоинств (так в стенограмме. – С.К.) человека – вот характерные черты поведения этого разложившегося человека».

Обвинял он Берию и в том, что тот якобы из карьеристских (?) побуждений «развил особую активность в вопросах увеличения добычи нефти в Татарии и Башкирии». Однако в интервью, данном 27 ноября 1990 года, Байбаков заявлял уже иное, и «засветку» перед Сталиным «ошеломляющих открытий в Куйбышевской области и Башкирии» приписывал как заслугу себе.

Тогда же он отнёс свой разговор со Сталиным (якобы наедине) к марту 1945 года и утверждал, что до этого уже «несколько раз» побывал в его кремлёвском кабинете.

Не знал 27 ноября 1990 года Николай Байбаков, что «перестройщики» вскоре обрушат Советский Союз… И что будет опубликован Журнал посещений этого самого кабинета, из которого станет ясно, что второй раз Байбаков вошёл в него не в марте, а 1 октября 1945 года, появившись в нём до этого один раз – 7 октября 1940 года. (Позднее Байбаков был на совещаниях у Сталина ещё 2 июля 1947 года и 11 июня 1949 года.)

Причём разговор со Сталиным шёл 1 октября 1945 года не наедине, как утверждал Байбаков, а при участии Берии и Маленкова. Один на один Сталин Байбакова не принимал вообще ни разу – не тот был у Байбакова государственный «калибр». Постоянно же курировал деятельность Байбакова Берия, Байбакова на первый пост в нефтяной промышленности и выдвинувший.

Однако существеннее иное. В июле 1953 года Байбаков обвинил Берию в том, что тот «часто писал записки товарищу Сталину о возможности подъема нефти в тех или иных районах», что, по мнению Байбакова образца 1953 года, «не являлось необходимостью». Байбаков обвинил Берию в 1953 году и в том, что тот ориентировал Сталина на якобы невероятную цифру годовой добычи нефти в 60 миллионов тонн к 1960 году.

Попутно Байбаков поставил Берии в вину такую политику, которая вынуждала нефтяную промышленность добывать нефти якобы больше, чем этого требовало народное хозяйство.

Эти же обвинения Байбаков повторил в 1990 году. Мол, в феврале 1946 года Сталин, выступая перед избирателями в Большом театре, поставил задачу через 15 лет довести ежегодную добычу нефти до 60 миллионов тонн, и, когда Байбаков услышал это, у него «прямо волосы встали дыбом». А когда он-де позвонил Берии, то понял, что эту «нереальную» цифру Сталину подсказал «авантюрист» Берия, и теперь Байбакову и всем нефтяникам придётся отдуваться и перенапрягаться из-за этого хвастуна.

Теперь же немного статистики…

Накануне войны СССР добывал 34 миллиона нефти в год. Из войны мы вышли с 19 миллионами добычи. Сталин с «подачи» Берии ориентировал страну на 60 миллионов тонн в год к 1961 году.

При этом если общий объём продукции промышленности в 1940 году принять за единицу, то к 1960 году он возрос в 5,2 раза. А это означает, что для того, чтобы к 1960 году иметь удельную обеспеченность жидким топливом промышленного производства хотя бы на уровне 1940 года, нам надо было добывать примерно: 34×5,2 = 176,8 миллиона тонн нефти.

Реально же мы добыли в 1960 году 148 миллионов тонн, то есть даже меньше, чем надо бы, но значительно больше того, что Байбаков в 1946 году считал невозможным. При этом в 15 раз (с 3,2 миллиарда кубических метров в 1940 году до 45,3 миллиарда в 1960 году возросла добыча газа).

А Байбаков в июле 1953 года, с трибуны антибериевского Пленума, утверждал, что «значительная доля нефти, которая будет добыта в 1955 году, пойдёт целиком в закладку… так как потребность страны для нужд народного хозяйства… значительно ниже тех цифр, которые определены решением…».

Так кто лучше знал возможности и резервы нефтяной промышленности – «авантюрист» Берия или министр нефтяной промышленности СССР Байбаков?

Интересно сравнить личность и судьбу Лаврентия Павловича как с личностью и судьбой Байбакова, так и, например, с такой фигурой, как известный читателю расстрелянный в 1950 году по «ленинградскому делу» Н.А. Вознесенский.

Николай Вознесенский (1903–1950) на пике своего жизненного успеха был членом Политбюро ЦК ВКП(б), председателем Госплана СССР, членом Специального комитета, но никогда не занимался практической работой в промышленности, идя по стезе комсомольской (с 1919), партийной (с 1924) и научной (с 1931) работы.

В 1924 году он окончил Коммунистический университет им. Я.М. Свердлова, в 1931 году – Экономический институт красной профессуры и сразу же стал в этом институте преподавателем, с 1935 года перейдя на работу в плановых органах.

Вознесенский был в полной мере обязан всей своей завидной судьбой советской власти и СССР Сталина. Он был всего на четыре года моложе Берии, но по тем временам это был немалый разрыв. Берия успел сформироваться как личность ещё в борьбе за советскую власть, а Вознесенский уже не боролся за неё, а щедро пользовался её завоеваниями.

Но Вознесенский быстро стал расценивать это не как обязывающей его аванс судьбы, державы и старших товарищей, а как нечто, изначально принадлежащее ему по праву якобы выдающегося ума, таланта и незаурядности.

Вознесенский, похоже, и впрямь был небесталанен и неглуп, но далеко не так, как сам о том мнил. Амбиций и неумной фанаберии в нём было намного больше, чем самобытности.

В комментариях к дневнику Берии я уже приводил убийственную оценку Вознесенского Хрущёвым в 1954 году (и это – в ситуации, когда шла речь о Вознесенском, как о «невинной жертве» «банды Берии – Абакумова»).

А сейчас я приведу оценку Семёна Захаровича Гинзбурга (1897–1993), бывшего наркома строительства СССР. Он дал её Вознесенскому в июне 1986 года:

«…Вознесенский был способным молодым человеком, образованным, думающим, энергичным… Но при всём этом обладал очень плохим характером. Никогда не улыбался, не шутил. Чувства юмора у него не было (это у умного-то человека! – С.К.).

В кругу своих коллег, включая наркомов, нередко был несдержанным, грубым. Устраивал разные «разносы» подчинённым, не слишком заботясь при этом о подборе слов. В семье (а я знал и его жену) был деспотом. Это не значит, что он плохо относился к женщинам (угу, только официально был женат не один раз. – С.К.). Этого я сказать не могу. Но дома, в семье, повторяю, был обыкновенным деспотом…» и т. д.