Вся Урсула Ле Гуин в одном томе - Урсула К. Ле Гуин

Это безнадежно. Для него время не имеет векторного характера, не говоря уж о прогрессе; он воспринимает его как некий ландшафт, по которому можно двигаться в любом направлении или вообще никуда. Он как бы превращает время в пространство; это не летящая стрела, не текущая река, а дом — тот дом, в котором он сейчас живет. Можно ходить из комнаты в комнату, можно вернуться обратно, можно выйти наружу, только и нужно, что дверь открыть.

Мы благодарим Сборщика и спускаемся по крутым ступеням улиц Ваквахи мимо ее Стержня прямо на площадь для танцев. Крыши пяти хейимас здесь имеют в высоту от тридцати до сорока футов; все они — ступенчатые, украшенные орнаментом четырехскатные пирамиды, покоящиеся на пятиугольнике подземного помещения. Дальше, за площадью для танцев, среди изумительно красивых юных земляничных деревьев стоит длинное приземистое кирпичное и оштукатуренное здание с черепичной крышей — Библиотека Ваквахи, принадлежащая Обществу Земляничного Дерева. Главная Архивистка приветствует нас.

— Если у вас нет своей истории, — говорю я ей, — то какую же историю о вас могу рассказать я?

— Разве можно с помощью приставной лестницы залезть на гору? — откликается она.

Я обиженно умолкаю.

— Послушай, — говорит мне Архивистка — эти люди всегда говорят очень мягко, не приказывая, а приглашая, — послушай: ты непременно найдешь или сделаешь, что тебе нужно, если тебе это действительно нужно. Но помни: будь всегда очень осторожна, будь разумна. А кстати, что такое История?

— Один великий историк моего народа назвал это изучением Человека во Времени.

Наступает молчание.

— Но вы не «Человек» и живете не во Времени, — горько говорю я. — Вы живете в вымышленном вами времени.

— И всегда жили, — подтверждает Архивистка из Ваквахи. — Мы прожили в Вымышленном Времени весь период Цивилизации. — И в голосе ее нет горечи, но он исполнен печали, горькой печали.

Помолчав, она говорит:

— Пусть Говорящий Камень расскажет свою историю о Великом Кондоре. Это настолько близко к Истории, насколько мы смогли уже подойти к этому понятию в наши дни, и куда ближе, чем мы когда-либо подойдем к ней снова, надеюсь.

Часть II. ГОВОРЯЩИЙ КАМЕНЬ

С этого дня мать перестала откликаться на свое среднее имя Ивушка и велела всем звать ее Зяблик, хотя многим это не нравилось. Вернуться к своему первому имени — значит пойти против движения Земли, ибо хотя зяблик и не совсем небесный житель, потому что часто подбирает на земле зерна кукурузы вместе с домашней птицей и семена трав — вместе с перепелками, и не считается диким, потому что его часто можно увидеть на городских площадях, род его — из Четырех Небесных Домов, и после смерти он возвращается туда же, так что имя Зяблик следует давать тем взрослым людям, которые тоже вскоре попадут в Небесные Дома.

Две старухи — Старая Пещера и Ракушка — вели с моей матерью бесконечные разговоры на этот счет, но она стояла на своем: прежнего ее имени больше на земле не существует.

Вскоре после ухода моего отца мы услышали, что люди Кондора покинули Долину и двинулись куда-то за холмы по северной дороге. В тот день моя мать вступила в Союз Ягнят. Она проводила там много времени, изучала их мастерство и таинства и стала у них Мясником. Я старалась держаться от всего этого подальше, не только потому, что была еще ребенком, но скорее потому, что все это мне очень не нравилось, и я знала, что бабушке тоже все это не нравится. Мне казалось, что мать сама отослала отца прочь, и этого я никак не могла ей простить. После того как он разговаривал со мной, стоя на пороге кухни и умоляя ждать, всю силу своей дочерней любви я отдала ему. Мне даже казалось, что мать я вообще уже больше не люблю. Я постоянно мечтала, как отец мой вернется на своем огромном коне во главе вереницы воинов и увидит, что я его жду. Моя страстная верность ему теперь превратила для меня в достоинство даже мое «позорное» отличие от остальных жителей Синшана; страдания мои теперь обрели смысл, а печальное ожидание — пределы и цель.

В тот год я участвовала в Танце Вселенной; мне исполнилось девять, и я танцевала на этом празднике впервые. Вместе с бабушкой и моим побочным дедом, вместе со всеми жителями Дома Синей Глины я танцевала Танец Неба, а на небесах обитатели Домов Облака, Ветра, Дождя и Ясной Погоды танцевали Танец Земли с нами одновременно.

С этих пор я стала очень прилежной в учебе и работе; я занималась с моим побочным дедом Девять Целых, с Терпеливым из Общества Земляничного Дерева, который преподавал нам, детям, историю Синшана и других городов Долины по рассказам различных людей об их жизни. Я стала больше времени проводить в гончарной мастерской у Глиняного Солнышка. Я с удовольствием трудилась на нашем маленьком поле и в огороде и помогала тем, кто работал на общественных полях Синшана. На двенадцатом году жизни я прошла обряд посвящения и вступила в Общество Сажальщиков, а также начала учить песни Общества Крови. У моей бабушки руки так скрючил ревматизм, что она не могла больше ни прясть, ни ткать, так что ткала теперь только моя мать, но я вместе с ней не работала. Больше всего мне нравилось гончарное дело, и я достаточно преуспела в этом ремесле. Каждое лето я уходила на четыре дня из нашей летней хижины в Дом Койота, в Восьмой Дом, и однажды, во время своего третьего такого путешествия, бредя на северо-запад вдоль ручья по глубокой лощине на внешнем склоне Горбатой Горы и думая о гончарном мастерстве, я обнаружила на берегу месторождение очень хорошей синей глины — в старом русле пересохшего ручейка. Несколько раз я приносила с собой столько, сколько могла донести. Глиняному Солнышку эта глина очень нравилась, и я предложила показать место и ему. Он ответил, что лучше пусть только я одна знаю о нем и сама пользуюсь этой глиной. Он был очень добрый, я бы сказала, теплый человек из Дома Обсидиана, вдовец с тремя детьми, которые всегда почему-то были грязные, перепачканные глиной; он звал меня Совиный Горшок, а не Северная Сова, и детей своих он