Око силы. Четвертая трилогия (СИ) - Андрей Валентинов

Товарищ Москвин невесело вздохнул:

— Не так легко… Это вы еще мягко сказали. Объясните, Ким Петрович! Только попроще, чтобы я понять мог.

Хозяин кабинета ответил не сразу. Вначале долго набивал трубку, раскуривал, глядел в темное окно. Наконец, повернулся.

— Земля — одна из планет, она вращается вокруг Солнца. Солнце — звезда, звезд очень и очень много. Планеты, звезды, галактики — это Вселенная. Даже если Вселенная конечна, размеры ее невероятно велики и для нас пока непредставимы. Но мы способны увидеть хотя бы краешек нашего мира — и уже научились по миру путешествовать. Мы не только можем попасть в Америку, но даже побывали в межзвездном эфире.

— Тускула! — улыбнулся товарищ Москвин, вспомнив фотографию Гранатовой бухты.

— Тускула, — согласился Ким Петрович. — А также станции на околоземной орбите, полеты на Марс, на Венеру, даже на Меркурий и Сатурн. Я знаю мир, где все это — уже реальность… А, скажите, как мы можем увидеть Вселенную? Звезды, планеты, Солнце?

Товарищ Москвин не сразу нашелся с ответом.

— Ну… Глазами видим. Поглядим на небо…

— Поглядим вверх? — жестко перебил любитель трубок.

— Д-да, — совсем растерялся Леонид. — Конечно, вверх.

— А теперь представьте, что существует еще одна Вселенная. Бесчисленное множество миров, таких точно, как наш, или очень похожих. И с каждой секундой этих миров становится больше, миры ветвятся, любое наше действие порождает новую реальность. В этой Вселенной нет единого Времени, нет деления на живых и мертвых, на Прошлое и Будущее…

Товарищ Москвин прикрыл глаза. Звезды, планеты, Солнце, даже далекая Тускула — все это представить можно. Но — не такое. Нет!

— Осознать подобное трудно, — Ким Петрович словно услыхал его мысли. — Почему мы не видим эти миры? Мы же видим звезды! Наше зрение, как и все чувства, не слишком совершенны, но не это главное. Мы не можем посмотреть вверх.

Бывший старший оперуполномоченный хотел переспросить, но внезапно вспомнил о сером пятне на сером асфальте. Звездная бездна, бесчисленные миры — и простое неровное пятно, присыпанное летней пылью.

— Потому что мы… плоские? Так выходит, Ким Петрович? В той Вселенной, о которой вы говорите, мы даже головы не можем поднять?

Начальник отложил трубку в сторону, оскалил крепкие зубы:

— Правильно, Леонид! Отлично! Именно так. Одно лишнее измерение — и мы становимся плоскими, слепыми. А вот Агасфер — нет. Теперь ясно? Ну, а наше «Око»…

Он подошел к прибору и легко коснулся пальцами клавиатуры. Экран ожил. Черная тьма сменилась чем-то странным, похожим на древесную крону. Белые ветви, белые листья, маленькие желтые огоньки…

— «Око» может очень многое. Прежде всего, мы теперь можем поднять голову. То, что на экране — маленький уголок недоступной взгляду Вселенной. Видите желтые точки? Это маяки тех миров, до которых мы уже можем дотянуться. Остальное — уже дело техники, надо лишь настроить Канал. А еще «Око» обеспечивает связь между мирами-маяками, пусть пока не слишком надежную. Вот так, Леонид! Скоро Канал заработает на полную мощность, и я очень надеюсь, что вы станете одним из первых наших посланцев.

Товарищ Москвин кивнул, но без всякого энтузиазма.

— Так точно, Ким Петрович. Гондла мне уже это обещала… Но, товарищ Ким, неужели вам на Тускуле свой человек не нужен?

Секретарь ЦК внезапно рассмеялся.

— Ах, Агасфер, Агасфер! Искусил он вас Тускулой, верно? Знать бы, зачем ему это. Зря, Леонид, отказываетесь, иные миры куда интереснее чужих планет. Но будь по-вашему, все равно именно вы работаете по Парижскому центру. Читал я ваши предложения по поездке, и вот о чем подумалось. Дипломатических отношений у нас с Францией пока нет, всякий гость из Союза — на виду. Французская контрразведка станет следить за каждым вашим шагом — просто по долгу службы. Не хотелось бы выводить их на нужных нам людей.

Бывший старший оперуполномоченный внезапно понял, что очень хочет курить. Папиросы? Нет, сейчас пригодится трубка!

Увидев «Гнутое яблоко» начальник, улыбнувшись, пододвинул поближе пачку табака и зажигалку.

— Париж — город большой, — констатировал товарищ Москвин, набивая трубку. — Значит, и возможности для нелегальной работы там имеются. Захожу, скажем, я в универсальный магазин в пальто и кепке, а выхожу другими дверями, в плаще и шляпе. И с документами новыми. Способов, Ким Петрович, много, это я самый простой назвал.

Он еле удержался, чтобы не помянуть Питер, где местные операм довелось вволю побегать за неуловимым Фартовым. Бегали, бегали, да так и не поймали. А все почему? Потому что в таком деле не ноги главное, а голова.

Закурил, глубоко вдохнув ароматный дым, улыбнулся. Были времена! Эх, яблочко, с медом тертое. Пантелеева ловить — дело мертвое!

Ким Петрович задумался, ударил пальцами о зеленое сукно.

— Очень неудачный момент. Отдел закрывают, паспортное бюро уже не в моем распоряжении. И деньги… Валютные счета я вчера передал в Общий отдел ЦК. Через пару месяцев мы все, конечно, восстановим, но пока что вам помочь нечем. Зато все это есть в ОГПУ. Леонид Семенович, а не завербовать ли нам ради такого дела товарища Бокия?

Кажется, начальство изволило шутить. Леонид усмехнулся.

— Дело доброе, Ким Петрович. Только для вербовки ха-а-ароший повод требуется!

— Угу, — невозмутимо согласился любитель трубок. — Повод предоставит нам лично товарищ Зиновьев. Я же говорил, у него на вас виды.

Товарищ Москвин сглотнул:

— Вы… Вы что, про вербовку серьезно?

Начальник, встав, аккуратно пристроил «bent» поверх бронзовой чернильницы. Взглянул снисходительно.

— Учитесь, Леонид, учитесь!

3

Наталья Четвертак плакала. Горько, безнадежно, почти беззвучно, только плечи еле заметно дрожали. Лица не видать: села за стол, уткнулась носом в сжатые кулачки…

— Тетя Оля! Тетя Оля!..

Ольга Зотова повесила шапку на крючок, расстегнула полушубок, хотела с плеч стащить, но все-таки не выдержала, к столу подошла.

— Ты чего, горе мое луковое?

Почему-то вспомнились «тройки» по русскому, помянутые наглым «меньшевиком». Может, до «двойки» дело дошло? По всем остальным предметам — высший бал, а Наташка — девка с норовом. Нет, ерунда, из-за такого она слезу не пустит.

Полушубок кавалерист-девица все-таки сняла, на спинку стула бросив. Последние сутки вымотали до желтых пятен перед глазами. Как отпустили со службы, домой помчалась, червонец на лихача не пожалев. Думала, отдохнет, чаю с вареньем выпьет, с Наташей в шашки сыграет…

Если не школа, то что? Мальчишки обидели? Это вряд ли, с самыми наглыми одноклассниками девочка разобралась сразу без всякой посторонней помощи, а с остальными прекрасно ладила. И с учителями не ссорилась, даже директор ее хвалил.

После шашек, немного отдохнув, Зотова хотела обсудить с Натальей один и вправду серьезный вопрос. «Меньшевик», когда они уже к Главной Крепости подъезжали, посоветовал не шутить с социальной службой. У дочки генерала Деникина отец имеется, а вот гражданка Четвертак — круглая сирота. Значит, заберут — и в детский дом отправят, причем строго по закону.

Ольга даже огрызаться не стала. Так оно и есть. То, что до сих пор девочку не забрали, уже чудо. И удочерить Наташку нельзя, тот же закон не позволяет. «Меньшевик», блеснув стеклышками, снисходительно посоветовал перечитать Семейный Кодекс РСФСР 1918 года. Есть там раздел о патронате…

В общем, поговорить было о чем, но теперь все планы требовалось менять. Ольга пододвинула стул, присела рядом:

— А кто мне говорил, что плакать не надо, а? Ну-ка, перестань!

Наталья, всхлипнув, оторвала от рук зареванную пунцовую мордашку:

— Это вам не надо, тетя Оля. Вы большая и сильная, у вас пистолет есть. А я только плакать могу.

Искривила рот, взглянула безнадежно сквозь слезы.

— Они Владимира Ивановича убивают. Убивают его, понимаете?

Ольга, решив, то ослышалась, хотела переспросить, но внезапно поняла. Владимир Иванович… Владимир Иванович Берг, бывший хозяин Сеньгаозера.

— Так… Я сейчас разденусь, а ты водопровод свой закрути и рассказывать приготовься.

Кавалерист-девица пристроила полушубок на вешалке и принялась стягивать тяжелые австрийские ботинки. Менее всего ей хотелось беседовать о Берге. В то, что «убивают» она сразу не поверила. Убивали бы — уже убили, дело простое и нехитрое. А с остальным пусть разбирается сам. Небось, влип во что-то, а девка по доброте и малолетству жалеть этого Франкенштейна принялась. Убивают? А нечего детей уродовать!

— Ну, рассказывай, чего стряслось?

Наташка уже успела умыться и теперь терла кулачками покрасневшие глаза. Всхлипнула, промокнула нос платком.