Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647 - Сесили Вероника Веджвуд

сэром Дэвидом Дженкинсом, который попал в плен в Херефорде и теперь ждал суда за то, что осудил нескольких парламентариев за государственную измену. Дженкинс, который очень высоко оценил энергичные нападки Лилберна на лордов, давал ему ценные профессиональные советы, заметно укрепившие его позицию в дальнейшей борьбе с лордами. Лилберн, обладавший острым пытливым умом, учился быстро. Кроме того, он нашел множество записей, хранившихся в Тауэре, и тщательно их изучил. Таким образом, когда он вышел из заключения, то был намного лучше подготовлен к борьбе за права простого англичанина, чем когда вошел в Тауэр.

Несмотря на свою энергичность и мужество, Лилберн не был силен физически. Его тревожила судьба жены и детей, оставшихся без поддержки, и возмущало предпочтительное обхождение с более богатыми и знатными заключенными. Тем не менее в его страданиях было ощущение триумфа. Благодаря злобной палате лордов он теперь героически сидел в Тауэре, откуда мог призывать простых жителей Лондона сбросить ярмо угнетателей – лордов, богачей и обладателей привилегий. Теперь, переживая второй цикл преследований, Лилберн стал признанным защитником простых людей – Вольнорожденным Джоном.

За пределами Тауэра рассудительный Уильям Уолвин вторил и развивал идеи, живым воплощением которых стал Лилберн. В своем анонимном памфлете Pearl in a Dunghill («Жемчужина в навозной куче») Уолвин оправдывал вызывающее поведение Лилберна и предупреждал парламент, что теперь, когда война закончилась, у них есть обязанности перед людьми, которые ее выиграли, и народом, который так долго терпел и поддерживал эту борьбу. Эти люди не были ни рабами, ни детьми. За четыре года конфликта они многое повидали, много выстрадали и много обдумали. Они были «знающими и разумными людьми; бедствия сделали их мудрыми, и теперь угнетение сводило этих мудрых людей с ума».

Ни Лилберн, ни Уолвин не были ослеплены завесой унаследованной традиции, не позволявшей многим парламентариям ясно видеть, что происходит. Холлес не был глупцом, но не мог себе представить общества, не имеющего опоры в виде хорошо знакомого ему иерархического каркаса, и не верил, что власти знатных, богатых и образованных людей может быть брошен реальный вызов. Позднее он объяснял все как результат зловещего плана индепендентов, заговора нескольких умных, но беспринципных людей – Кромвеля, Сент-Джона, Вейна. Он не сознавал, что лидеры индепендентов были, как и он сам, жертвами сил, которые едва ли могли понимать. Люди, привыкшие пользоваться властью в стабильном обществе, часто благодаря той самой власти, которой они так долго обладали, не способны осознать опасность, мощь и даже существование сил, с которыми не сталкивались прежде.

Изменения, произошедшие в Англии за прошедшие четыре года, были просты и очевидны, но те, кто был у власти, просмотрели или неправильно поняли их. Война затронула каждое графство, каждый город в стране. По стандартам современного европейского конфликта страдания, которые она причинила, были небольшими, но значительная часть населения пережила различные превратности судьбы, а на долю некоторых выпали настоящие беды. Только в Эссексе, куда практически не заходили никакие войска, цена на хлеб всю войну оставалась неизменной. Но везде, где квартировали армии, с их потребностями в продовольствии и фураже, возникала нехватка продуктов. Требования, которые выдвигали военные в отношении оплаты деньгами и товарами, тяжким бременем ложились на всех местных жителей, за исключением случаев, когда часть денег, собранных комитетами графств, оставались в руках тех, кто ими распоряжался, и они могли компенсировать себе потери. Подрядчики, поставлявшие для армий седла, сапоги, ремни, рубашки, мундиры и бриджи, получали прибыль, как и изготовители ружей и мечей, кузнецы, владельцы пороховых заводов, мастерских, где отливали пушки, и все те, кто поставлял товары для нужд армии и был достаточно тверд выторговать хорошую цену. Простой поденщик, которому было нечего терять, мог получить дополнительный заработок, поднося и перемещая грузы для проходящих мимо войск, а после их ухода устраняя нанесенные ими повреждения – выкапывая затоптанную канаву, восстанавливая сломанную изгородь, изредка хороня убитых и по головам оценивая их число. Таким образом, бедняки не были теми, кто пострадал больше всех.

Больше всех страдали йомены, мелкие торговцы, ткачи из Западного Райдинга, у которых нарушился весь механизм продаж и дистрибуции, погонщики скота из Северного Уэльса и Херефордширских болот, фермеры-овцеводы из Уилтшир-Доунс и трудолюбивые крестьяне по всей стране, у которых отбирали лошадей и уводили скот. Но, несмотря на все лишения и недовольство сельских жителей, масштабного обнищания не произошло. Часто предсказывали голод, но за время войны он так и не случился. По иронии судьбы, именно первый урожай мирного времени (1646 г.) совершенно не удался, и последствия этого затронули следующий год.

На протяжении всей войны и король, и парламент пытались покрыть издержки, облагая штрафами сторонников противоборствующей партии, имущество которых оказывалось во власти их армий. В последние месяцы войны началось систематическое ощипывание роялистов. Те, кто с оружием в руках воевал на стороне короля, выкупали свои подвергшиеся секвестру поместья за суммы, варьировавшиеся от одной двадцатой до половины их стоимости. На какое-то время этот процесс вызвал обеднение многих дворян и стал причиной самовольной вырубки лесов и отчуждения собственности с целью быстрого получения денег. Но хотя, разорив немногих, он дал работу юристам и обогатил ростовщиков, в целом не вызвал больших изменений в структуре землевладения и даже в количестве пустующих земель. Вместе с тем он привнес атмосферу беспокойства, нестабильности и повсеместное ощущение обиды и несправедливости. Кроме того, деление страны на чистых и нечистых и наказание одной половины дворянства другой неизбежно пошатнуло уважение простых людей к дворянству в целом.

В войне с обеих сторон сражались молодые мужчины, выходцы из обычных городских и деревенских семей, чьей конечной целью было вернуться жить туда, откуда они пришли. Ни в одной из армий, даже в шотландской, большинство не составляли профессиональные военные, взгляды и интересы которых делали их отдельной от гражданского населения группой. Если не считать авантюристов, вступивших на путь бродяжничества и криминала, войска короля быстро разошлись по домам и вернулись к своей прежней мирной жизни, хотя некоторые, в момент поражения оказавшиеся слишком далеко от дома, записывались в армию парламента. Солдаты возвращались к себе, обогащенные опытом, не всегда соответствовавшим общественному устройству, в котором они выросли и в котором им снова предстояло занять свое место.

Согласно общественной традиции, положение в иерархии можно было определить по деталям одежды и поведению, которые сами по себе были тривиальны, но имели огромное символическое значение. Для знатного человека появление перед людьми более низкого ранга с непокрытой головой считалось унизительным и воспринималось именно так. Жесткие правила, всем известные и всеми уважаемые, определяли формы общения людей друг