Большая книга психоанализа. Введение в психоанализ. Лекции. Три очерка по теории сексуальности. Я и Оно (сборник) - Зигмунд Фрейд

Однако к термину или понятию бессознательного мы пришли другим путем – через переработку опытных данных, в которых определенную роль играет душевная динамика. Мы узнали, то есть вынуждены были признать, что существуют интенсивные душевные процессы или представления – здесь прежде всего в расчет принимается количественный, то есть экономический, момент, – которые могут иметь такие же последствия для душевной жизни, как и другие представления, а также и такие последствия, которые опять-таки могут осознаваться как представления, но сами по себе они не осознаются. Нет необходимости повторять здесь подробно то, о чем уже и так часто говорилось. Достаточно будет сказать: здесь начинается психоаналитическая теория, которая утверждает, что такие представления не могут быть сознательными потому, что этому противодействует определенная сила, что в противном случае они могли бы стать осознанными и что тогда мы бы увидели, как мало они отличаются от прочих общепризнанных психических элементов. Эта теория становится неопровержимой благодаря тому, что в психоаналитической технике нашлись средства, с помощью которых можно устранить противодействующую силу и сделать данные представления осознанными. Состояние, в котором они находились до осознания, мы называем вытеснением, а сила, вызвавшая и поддерживавшая вытеснение, во время аналитической работы ощущается нами как сопротивление.

Таким образом, понятие бессознательного мы получаем из учения о вытеснении. Вытесненное представляет для нас образец бессознательного. Но мы видим, что есть два вида бессознательного – латентное, но все же способное к осознанию, и вытесненное, которое сразу и само по себе сознательным стать не может. Наше понимание психической динамики не может не оказать влияния на терминологию и описание. Латентное содержание, бессознательное только в описательном, но не в динамическом смысле, мы называем предсознательным; название «бессознательное» мы ограничиваем динамически вытесненным бессознательным; таким образом, у нас теперь есть три термина: «сознательный» (СЗ), «предсознательный» (ПСЗ) и «бессознательный» (БСЗ), смысл которых уже не является чисто описательным. Мы предполагаем, что ПСЗ находится гораздо ближе к СЗ, чем БСЗ, а раз БСЗ мы назвали психическим, то с еще меньшими сомнениями поступим так и в случае латентного ПСЗ. Но не лучше ли нам оставаться в согласии с философами и не отделить ли ПСЗ, как БСЗ, последовательным образом от сознательного психического? Тогда философы предложили бы нам описать ПСЗ и БСЗ как два вида или две ступени психоидного, и согласие было бы установлено. Однако следствием этого были бы бесконечные затруднения при описании, а единственно важный факт, что эти психоиды почти во всех прочих пунктах совпадают с общепризнанным психическим, был бы оттеснен на задний план из-за предубеждения, возникшего в те времена, когда просто об этих психоидах или самого важного о них еще не знали.

Теперь мы можем удобно обращаться с тремя нашими терминами: СЗ, ПСЗ и БСЗ, но только не будем забывать, что в описательном значении существуют два вида бессознательного, а в динамическом – только один. В некоторых случаях при описании этим различием можно пренебречь, но для других целей оно, разумеется, необходимо. Мы все же в целом привыкли к этой двойственности бессознательного и хорошо уживались с ней. Но избежать ее, насколько я вижу, нельзя; разделение на сознательное и бессознательное – это, в конце концов, вопрос восприятия, на который можно ответить «да» и «нет»; сам же акт восприятия не дает нам никаких сведений о том, по какой причине что-то воспринимается или не воспринимается. Нельзя жаловаться на то, что динамическое в своем проявлении находит только двусмысленное выражение.

Здесь заслуживает внимания недавняя перемена в критике бессознательного. Иные исследователи, признающие данные психоанализа, но не желающие признавать бессознательное, получают сведения, опираясь на тот неоспоримый факт, что и в сознании – как феномене – можно распознать целый ряд градаций интенсивности или отчетливости. Подобно тому, как есть сознательные процессы, которые очень ярки, резки, отчетливы, точно так же мы сталкиваемся и с другими, слабыми, едва заметными; а слабее всего сознаются именно те процессы, которые психоанализ хочет назвать неподходящим, по мнению критиков, словом «бессознательные». Но они все-таки тоже являются осознанными или находятся «в сознании», и их в полной мере можно сделать осознанными, если уделить им достаточно внимания.

Поскольку на решение в этом вопросе, зависящем либо от традиции, либо от эмоциональных моментов, можно повлиять аргументами, по этому поводу можно отметить следующее: указание на шкалу отчетливости сознания ни к чему не обязывает и имеет не большую доказательную силу, чем, например, аналогичные тезисы: «Существует множество градаций освещения – от самого резкого, слепящего света до приглушенного, слабого проблеска, следовательно, темноты вообще не бывает». Или: «Существуют разные степени жизненной силы, следовательно, смерти не бывает». Эти положения до некоторой степени могут быть не лишены смысла, но в практическом отношении они неприемлемы, как это тотчас становится очевидным, если захочется вывести из них определенные заключения, например: «Следовательно, свет зажигать не надо», или: «Следовательно, все организмы бессмертны». Далее, отнесением незаметного к категории сознательного достигается только то, что психическое вообще лишается своей единственной непосредственной достоверности. Сознание, о котором ничего не известно, кажется мне гораздо более абсурдным, чем бессознательное душевное. И, наконец, такое приравнивание незаметного к бессознательному осуществлялось, очевидно, без учета динамических отношений, которые были определяющими для психоаналитического понимания. Ибо при этом остались неучтенными два факта; во-первых, то, что очень трудно уделить достаточно внимания такому незаметному – для этого требуются большие усилия; во-вторых, если это и удалось, то все, что прежде было незаметным, не узнается теперь сознанием, а довольно часто кажется ему совершенно чужим, противоположным и наотрез отвергается им. Таким образом, сведение бессознательного к мало заметному и незаметному – лишь производная предубеждения, для которого идентичность психического с сознательным раз и навсегда установлена.

Однако в ходе дальнейшей психоаналитической работы выясняется, что и эти различия недостаточны, неудовлетворительны в практическом отношении. Из наиболее важных ситуаций, которые свидетельствуют об этом, стоит выделить следующую как решающую. Мы сформировали у себя представление о связной организации душевных процессов в личности и называем эту организацию Я личности. Это Я связано с сознанием, оно владеет подступами к системе подвижности, то есть к отводу возбуждений во внешний мир; это та душевная инстанция, которая контролирует все частные процессы, которая ночью отходит ко сну и все же руководит цензурой сновидений. От этого Я исходят также вытеснения, благодаря которым известные душевные стремления должны исключаться не только из сознания, но также из других областей влияния и действий. То, что было устранено вследствие вытеснения, противопоставляется в анализе Я, и перед анализом стоит задача устранить сопротивление, оказываемое Я изучению вытесненного. Во время анализа мы наблюдаем, что больной испытывает затруднения, когда мы ставим перед ним определенные задачи; его ассоциации отказывают, когда они должны приблизиться к вытесненному. В таком случае мы говорим ему, что он находится во власти сопротивления, но он ничего об этом не знает, и даже когда по своему чувству неудовольствия он должен был догадаться, что теперь в нем действует сопротивление, он не может назвать его или указать на него. Но так как сопротивление, несомненно, исходит из его Я и относится к нему, мы оказываемся в непредвиденной ситуации. В самом Я мы обнаружили нечто такое, что тоже является бессознательным, ведет себя прямо как вытесненное, то есть оказывает сильное воздействие, само при этом не осознаваясь, а для его осознания требуется особая работа. Следствием этого опыта для психоаналитической практики является то, что мы попадем в бесконечное множество неясностей и затруднений, если будем придерживаться привычных способов выражения и захотим, к примеру, свести невроз к конфликту между сознательным и бессознательным.

Исходя из наших представлений о структурных соотношениях душевной жизни, вместо этого противопоставления мы должны ввести другое: противопоставление между связным Я и отколовшимся от него вытесненным.