Тревожные сны царской свиты - Олег Попцов

Случился мгновенный перелом в аналитических программах. Татьяна Меньшикова (а Егор не побоялся доверить ей это направление) делала это чуть-чуть по-бабьи, суматошно, с капризами своего небесспорного вкуса, но по сравнению с эпохой «до того» — это был перелом. «Московские новости» в телевизионном варианте.

Почему традиционно популярные тележурналисты не любят собратьев из другого журналистского мира — газетчиков, журнальных корреспондентов? Потому что научиться писать неизмеримо труднее, чем привыкнуть к эфиру. Эфир — это, скорее, среда выверенных эмоций, действо путь упрощенное, но все-таки артистическое. Я не говорю об игровых программах, выполненных в стиле телешоу, где талантливый ведущий должен показать себя актерски состоявшейся личностью: Ярмольник, Якубович, Познер, Верник или Макаревич в своем кухонном телевизионном амплуа, где он неизмеримо более артистичен, нежели в кругу своих постоянных «машинистов» из группы «Машина времени». Речь идет о повседневно-разговорном жанре в эфире, программах типа «Итоги», «Зеркало», «Обозреватель», «День седьмой». Как, впрочем, и чисто информационных «Время», «Сегодня», «Времечко», «Вести». Здесь умение говорить, читать, изображать, выстраивать игру, улавливать темп гораздо важнее умения сочинять. Заметим, что пишущий тележурналист выделяется кратно среди своих коллег. Поэтому телевизионные и радиожурналисты в сочинительском мастерстве несопоставимы с коллегами из газет. На телевидении не умеющий писать — норма, умеющий — исключение. И всякое нашествие газетчиков в теле- и радиомир есть напоминание об этом превосходстве, а потому встречается в штыки. Любопытная предыстория. Телевизионная журналистика начиналась с выходцев из газет (иначе и быть не могло), а также из более близкого по сути радио. Но все это вершилось в те далекие времена, когда телевидение находилось в самом начальном зародышевом состоянии и завидовало авторитету газет.

Ныне все изменилось. И, в первую очередь, ранг значимости. Империя, а телевидение — великая империя, вправе диктовать: кто ей угоден, а кто нет. Егор Яковлев в определенной степени бросил вызов сложившемуся телевизионному амплуа. Не очень разбираясь в телевидении, и уж тем более плохо зная его нутро, и до поры поглядывая свысока на телевизионную журналистику, он избрал достаточно простой и вполне эффективный путь: он решил не себя приблизить к телевидению, а телевидение к себе, насыщая его знакомыми лицами и тем самым добиваясь большего понимания своих взглядов и идей.

Как человек и умный, и хитрый, Егор Яковлев понимал, что внутренний телевизионный мир встретит его в штыки. В чисто возрастном отношении он мог рассчитывать только на старшее поколение. В момент прихода в качестве руководителя первого телевизионного канала ему исполнилось 60 лет. Ореол шестидесятника несколько смягчал этот конфликт. Но телевидение всегда считалось сферой, обслуживающей власть. Либерализм, как таковой, вызревал все-таки в газетах и журналах. В этом смысле «Московские новости» были эталоном. Перед Яковлевым, как мне казалось, встали две проблемы: не только вместе с собой привести на телевидение конструктивную оппозиционность власти, но и нащупать, почувствовать подобные веяния внутри самого телевидения. Средоточением таких взглядов в Гостелерадио прежде всего могла считаться так называемая «молодежка»1 — третье поколение телевизионных профессионалов, выдвижение которых, а точнее, их прорыв начался еще при Леониде Кравченко. Егор выдвигал относительно молодых не потому, что ставил на молодежь. Причина была иной. Тем самым он расширял собственную телевизионную среду.

И еще один мотив был чрезвычайно силен в этом действии. На Центральном телевидении молодежная редакция рассматривалась как запрограммированная легальная оппозиция. Это был все тот же замысел ЦК КПСС. Изменение роли СССР на международной арене и начавшаяся еще при Н.С.Хрущеве либерализация режима требовали зафиксированной оппозиционности внутри государства, к которой адресовалось политическое руководство страны в своей постоянной полемике с Западом: «Кто сказал, что у нас нет оппозиции?..» И мы, сотворители этой оппозиционности, вряд ли знали точно, что на наше действо ссылались политические вожди.

И когда вспоминают «Литературку» времен Чаковского и Сырокомского, «Московские новости» времен Егора Яковлева, «Новый мир» Твардовского, Симонова и Залыгина, молодежную прессу в этом же ряду играющих «чуток против», упоминают деяния молодежки — 12-й этаж», а чуть позже перестроечный прорыв «Взгляда». Это был хорошо огороженный оппозиционный вольер, но он был.

Типичный анекдот той поры. Встречаются американский конгрессмен с депутатом СССР, и между ними завязывается примерно такой диалог: «Вы знаете, что такое настоящая американская демократия? — говорит конгрессмен. — Это когда любая газета в Америке, любой телевизионный канал может свободно критиковать президента Никсона». Наш депутат согласно кивает и говорит: «Совершенно правильно, сэр. Между американцами и русскими нет никакой разницы. У нас то же самое — любая газета, любой телевизионный канал может критиковать президента Никсона».

Непререкаемый закон перехода количества в качество особенно зримо проявился на телевидении. «Молодежка» стала материализоваться в образ либеральных перемен. Именно ее передачи, и прежде всего «Взгляд», оказывались в центре общественного внимания. Не смотреть и не обсуждать программы «Взгляд» и «Пятое колесо» (ленинградская команда Бэллы Курковой) в кругах просвещенной интеллигенции, и не только в них, считалось дурным тоном. Образно говоря, ребятам разрешали шалить, но к руководству телевидением, его главными направлениями их не допускали. В радийном и телевизионном мире существовал конфликт между поколениями управленцев: признанными, но уже состарившимися мэтрами и новой генерацией, которую по всем возрастным категориям можно было считать перестоявшейся в резерве. Им всем было от 35 до 40 лет. Возможно, Яковлев об этом не думал, хотя суть интриги была на поверхности. В телевизионном доме, помимо пришельцев имени Егора Яковлева, внутри самого телевидения он сформировал ядро тщеславных, но застоявшихся у властного трона молодых (относительно молодых) и предложил им руководящие портфели.

Заместителем Егора Яковлева стал Эдуард Сагалаев. Это было его второе вхождение в телевизионную власть. На непроясненную руководящую роль был также назначен Александр Любимов. Оба эти назначения в телевизионных состоявшихся кругах были приняты без восторга, хотя относительно молодые воспряли духом. Егор добился своего. Единый антияковлевский фронт, как возможная версия внутрителевизионных трений, был прорван. И все-таки ахиллесовой пятой Егора Яковлева являлся его нетелевизионный апломб. Скажем проще, Егор не был влюблен в телевидение, не бредил им. В лучшем случае оно раздражало его или оставляло равнодушным. Он пришел руководить, а не постигать азы этого незнакомого мира. Постигать уже поздно. В подобных взглядах присутствует своя бесспорная логика и правота. И возраст, и опыт, и очевидный идеологический профессионализм позволяли считать, что учиться должны у него, а не он. И это было правдой, но…