Вечерние окна Питера… (сборник) - Валерий Кузьмин

Для него не существует плохой погоды, она для него всегда хорошая, он утверждает что рыба клюет в любую, надо только знать, на что ловить.

А когда он начинает объяснять, какая рыба на что берет, – это бесконечность.

Встречая его на площадке, где он вечно курит, стараюсь сослаться на неотложные дела, пытаюсь проскочить как можно быстрее, пока он не зацепился с рыболовной темой, но это не всегда удается и тогда начинается неописуемый водопад рыболовной сказки.

Он неутомим, он может говорить и говорить, соблазнять, уговаривать, сулить неподъемный улов и непередаваемое наслаждение.

И в один из таких наших диалогов, вернее его одного длинную исповедь о рыбном блаженстве, он меня уговорил, и был так счастлив, что тут же побежал к себе и принес мне огромное, в три колена, бамбуковое удилище, в три с половиной метра.

Теперь мне деваться было некуда, не мог же я, приняв такой царский подарок, отказаться от поездки.

Моя половина проела мне всю плешь, призывая всех богов на свою защиту, но я уперся, сославшись, что это первый и последний раз, что сосед мне не простит такой подлости, и что же я за мужчина, который не держит своего слова.

Не буду описывать всех сборов на это мероприятие и всех упреков, что мне пришлось выслушать, одним словом, поехали.

Не знаю куда он меня завез и по какой дороге, я дремал, мне было все равно где мы остановимся, озеро или река, а может какой-нибудь пруд, но всю дорогу он рассказывал, то про червей, то про опарышей, про блесны и мормышки, про всякие вкусные прикормки, от которых рыба чуть ли сама выпрыгивает к нам на берег и почти что сама сразу вялится.

Одуревший от тряски по ухабам и от его лекции, когда мы встали на какой-то полянке, я просто выпал из машины, чуть ли не в обмороке.

Кое-как в темноте развели костер, стало поуютнее, чуть вдали в лунном свете отливало серебром средний величины лесное озеро, до него было метров сто и тянуло какой-то зябкой сыростью.

Разложили припасы, что нам приготовили жены, он вытащил из багажника бутылку белой и молча разлил в два граненых, я вообще-то человек малопьющий, но тут не откажешь, пришлось выпить, закусили, помолчали, он разлил остатки и голосом которому трудно возразить произнес: «За клев!», прям как в кино, я даже улыбнулся.

Меня, как непьющего, уже повело, стал клевать носом, но в этот момент появилась вторая бутылка, я от неожиданности аж привстал, но сосед за плечо очень ласково усадил меня на место, и, усмехнувшись добавил: «Привыкай, рыба любит крепких».

Не помню как я залез в спальник и отрубился, в шесть утра сосед растолкал меня с матюгами, что мы вроде бы все уже проспали, уж и не знаю что, но он даже как-то торжественно всунул мне в руки удилище и банку с червями и погнал меня к озеру.

На берегу я зачерпнул воды, ополоснул лицо и напился холодной водицы, стало получше…

Сосед отвел меня метров за пятьдесят вдоль берега к камышам, оставил мне садок для рыбы и ушел куда-то вперед, сказав, что отдал мне самое клевое место.

Когда он пропал из виду, я кое-как нацепил очень извивающегося червя, плюнул на него три раза, это он мне так посоветовал и закинул поплавок.

Закурил, глянул на эту красоту перед моими глазами и замер, озеро переливалось какой-то неописуемой красотой, отливало золотом восходящего солнца, в воде отражались редкие облака и между ними торчал мой поплавок, как какой-то очень маленький памятник застывшей вечности.

… Но вдруг он пропал, только три круга разошлись по воде, обозначая середину где он когда-то был, я очнулся, потянул за удочку и ощутил что там кто-то тащит в другую сторону.

Не зная, кто там и что он хочет, я тянул к берегу со всех сил, руки немного дрожали, и когда на отмели заблестела выгнутая спина огромной рыбины, у меня уже затряслись коленки, но победа была за мной, я выволок это чудовище на берег, упал на него животом и завопил на все озеро: «Я поймал!».

Она билась подо мной, ударяя хвостом и головой, но я лежал, блаженствуя, и представлял, как удивится сосед моему улову!

После трех часов очень обильного клева у меня в садке плавало штук тридцать очень приличных рыбин, правда я не знал их названий, но это меня даже не расстраивало, клев кончился, я курил и ждал соседа.

Он появился внезапно, я даже вздрогнул. Взглянув на мой улов, он ничего не сказал, показал сжатый кулак, выставив руку вперед, и разжал его, на его ладони лежали три каких-то очень маленьких рыбки, мне даже показалось, что они аквариумные, он размахнулся и швырнул их в воду.

Потом молча мы собрались, сели в машину и поехали домой, на площадке пожали друг другу руки и разошлись по домам.

Жена хлопала в ладони, когда я высыпал свой улов в ванну, а я сиял от счастья и смеялся как ребенок, которому дали мороженое.

А сосед с тех пор курит этажом выше, не знаю почему, но иногда слышу как он рассказывает нашу историю про эту рыбалку другому соседу, а в конце ее, как я разжимаю кулак и бросаю этих мальков в воду.

24.01.14.

Икринка

Я нашел ее совершенно случайно, перебирая на полках пустые банки в надежде найти хоть что-то на дне хоть одной, но все было пусто, все было съедено и десять раз перевернуто… Но мысль, что в них что-то забыли, все время сидела в моей голове и толкала меня еще раз залезть и еще раз проверить, это был порыв голодного найти и съесть хоть что-то, но все было пусто…

Но, открыв крышку баночки, когда-то полной красной икры, я онемел: под крышкой, в углублении, в резьбе, сохранилась засохшая икринка, она была сухая и вся скукоженная, какого-то блекло-слабо-желтенького цвета, но не протухшая и не сгнившая, просто засохшая.

Она сверкала для меня как уголек, даже как звезда на черном небосклоне.

Я поставил котелок на буржуйку, налил граммов сто ледяной невской воды и стал варить крышку, в которую вросла эта икринка, мне казалось, что чем больше нагревается вода, тем больше становится икринка, она как будто возрождалась к жизни, росла, набухала, как почка, потом отделилась от крышки, всплыла на поверхность и, обжигая своей красотой, засверкала в одиночестве в кипящей воде.

И вдруг она лопнула, я так испугался, что она исчезла, но она как бы растеклась по поверхности всего котелка и наполнила каким-то ароматом всю комнату, напомнив о былой доблокадной жизни…

Это была самая вкусная и неповторимая уха, которую я когда-либо ел.

24.01.14.

Пианист

Он играл Чайковского, «Времена года»… Как он играл!

Его пальцы летали над клавишами, как бабочки над цветами, звуки музыки растворялись в сознании, это была игра души, которую он отдавал полностью и в последний раз.

Его заставили играть, чтобы заглушить стоны людей, сбрасываемых в ров слоем за слоем, он играл вслепую, слезы лились из его глаз, в горле стоял не ком, а какой-то сгусток непереносимой боли, но он играл, все повышая и повышая звук, ему казалось, что он не здесь, что это ему только кажется, что так не может быть, что он спит и видит страшный, ужасный сон и в то же время понимал, что это горькая правда.

Да, он тоже ляжет рядом с этими людьми и он старался этой музыкой хоть как-то на миг отвлечь их, ему казалось, что они его слышат и на какое-то мгновение забывают о смерти.

Это был великий пианист, игравший смертельные «Времена года», на краю рва, под Киевом, в Бабьем яре, никто не знал его имени, он тоже лег рядом с теми, для кого играл эту музыку.

А когда все кончилось, в пустынной дрожащей тишине вдруг откуда-то сверху отразились последние звуки этой мелодии, как бы возвратились, оттолкнувшись от облаков, как звуки скорби, звучавшие для тех, кто не успел дослушать, для всех тех, кто так хотел жить… и для того пианиста, который лег с этими звуками последним.

25.01.14. 02.35.

Поросенок

Он был очень маленький и очень смешной, тыкался своим теплым розовым пятачком мне в ладошки и как-то по-особенному похрюкивал, мне казалось что он на своем поросячье языке говорил, что ему очень хорошо со мной и все время заглядывал мне в глаза, как бы хотел что-то сказать или предлагал поиграть с ним, то ли в догонялки, то ли в прятки.

Он все время куда-то умудрялся спрятаться, то за корыто из которого ел, то за свою огромную маму, которая все время спала и во сне издавала такой громкий храп, что мне казалось, что крыша свинарника обрушится в любую минуту.

Каждое утро после завтрака, спрятав в кармане то корочку хлеба, то пол яблока, я бежала к своему другу и он встречал меня своим пофыркиванием и как-то приплясывал, приветствуя в предчувствии какого-нибудь угощения.

Я была тогда маленькой, девяти лет отроду, и мне казалось, что наша дружба будет бесконечной, я его очень любила.

… Мы с мамой поехали в город, покупать дедушке подарок на его день рождения. Когда мы вернулись, в доме собралось много гостей, мама и я торжественно подарили деду очень красивую большую, с красными петухами, кружку для чая, он очень обрадовался.

И тут бабушка всем объявила, что приготовила для деда главный подарок, пошла на кухню и вынесла на огромном противне моего любимого поросенка, он был запеченный, весь покрытый жареной корочкой, а глазки его были открытыми и они смотрели прямо в мои с какой-то особой скорбью и сожалением, и из них как мне показалось текли слезинки…