СССР. Жизнь после смерти - Коллектив авторов

В представлении этнорасистов, которые составляли заметную часть «интеллектуального класса» русского националистического движения в 1990-е годы, равноправие граждан, контроль общества над властью и демократия являются основными причинами разложения современного «белого мира», а образцом для идеального русского общества может стать индийская система варн. Интересно, что большинство этих людей уже сошли с вершины «националистического Олимпа», не вписавшись в современное информационное общество, но дело их живет, а идеи эффективно оседают в мировоззрении федеральных госслужащих и региональной элиты, в том числе из силовых структур, а также их детей. То есть происходит процесс оформления двухэтажной охранительной идеологии: внизу – с православным сталинизмом и ностальгией по всемогущему социальному государству, наверху – с богоугодным аристократическим краниометром.

Резкий антисоветизм национал-демократов идеологически обосновывается неприятием национальной политики и фиктивности демократических институтов СССР. Но такая критика, в целом справедливая, не объясняет замалчивания национал-демократами завоеваний советского периода. Лидеры современного национал-демократизма все еще четко не артикулировали отношение к недавнему прошлому. Логика развития русского национализма в XX в., присутствие в статусе ветеранов движения этносоциальных расистов, высказывающихся за поражение большей части граждан в правах и даже установление де-факто кастового строя, – именно это не позволяет относиться к советской эпохе диалектически и признать такие очевидные успехи, как построение социального государства, высокий уровень вертикальной мобильности, экономический и научно-технический прогресс и многое другое. Парадоксально, но русские националисты до сей поры не могут признать высшее достижение русского народа.

Олег Кильдюшов

СССР КАК МАШИНА ПО ПРОИЗВОДСТВУ НАЦИЙ: ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА (с примерами из советского спорта)

Прежде чем перейти к некоторым аспектам советской теории и практики национального строительства – а чтобы осветить их в полной мере, не хватит никакой конференции, – я хочу сделать первое замечание на тот счет, что они сохраняют свою релевантность для нас именно потому, что сегодняшняя Россия является институциональным последствием тех далеких дебатов столетней давности. По сути, все мы до сих пор являемся заложниками исторических заблуждений небольшой группы русских марксистов…

Второе замечание связано с необходимостью признать, что национализация политики в России не является изобретением большевиков, и первые опыты в деле институционализации этничности имели место, например, в дореволюционной Государственной Думе, где уже имелись фракции, образованные по этническому и конфессиональному признакам: польская, польско-литовско-белорусская, а также мусульманская.

Если оценивать советскую практику нацстроительства в целом, то можно выдвинуть следующий тезис.

Если для западного модерна на протяжении последних двух веков характерен процесс, который условно можно назвать «национализацией политического» – когда борьба за власть ведется в рамках гомогенного сообщества по идее принципиально равных компатриотов, т. е. внутри политической нации, то большевики избрали иной путь, который условно можно назвать «этнизацией социалистического», т. е. реализация советского проекта шла рука об руку с созданием моноэтнических протогосударств для еще не существовавших тогда нерусских наций, которые должны были стать противовесом русскому «великодержавному шовинизму» (Ленин).

Как многое другое в рамках советского проекта, носившего ярко выраженный идеократический характер, национальное строительство в СССР осуществлялось в соответствии с партийной доктриной, в свою очередь, разработанной в рамках традиции европейской социал-демократии. При этом одновременно эта доктрина опиралась на практику сотрудничества с новыми политическими субъектами – национал-предпринимателями, «представлявшими» нерусские народы, национальное чувство было «разбужено» в период революции. То есть для национальной политики большевиков изначально была характерна эта двойственность: с одной стороны, ее доктринальный и даже доктринерский характер, а с другой – своеобразный прагматизм, постоянная коррекция курса в соответствии с политическими задачами, трудностями реализации и т. д.

Несмотря на амбивалентное отношение к национализму, который в рамках марксизма всегда рассматривался не просто как форма ложного сознания, навязываемая реакционными силами пролетариату и мешавшая трудящимся осознать свои истинные классовые интересы, большевики рассматривали его в то же время и как дискурсивного конкурента, способного мобилизовать энергию масс на решение ложных задач.

Эта напряженность сохранялась на протяжении всего советского периода – со всей его уникальной внутренней периодизацией, включающей и борьбу с буржуазным национализмом, и политику «“коренизации” и упора на местные кадры», и борьбу с «безродным космополитизмом», но также борьбу с «великорусским шовинизмом», которая велась прежде всего посредством институциональной поддержки нерусских национализмов.

Именно в рамках этого дискурса в конце 1922 г. Ленин разработал своеобразную теорию хорошего и плохого национализма:

«Необходимо различать национализм нации угнетающей и национализм нации угнетенной, национализм большой нации и национализм нации маленькой. По отношению ко второму национализму почти всегда в исторической практике мы, националы большой нации, оказываемся виноватыми в бесконечном количестве [совершенного] насилия»[37].

Не может не удивлять этот оппортунистический альянс большевизма и нерусского национализма, реализовавшийся в СССР. Как верно замечает Терри Мартин в своей книге «Империя позитивной дискриминации», стратегия большевиков заключалась в попытке оседлать процесс деколонизации и национального освобождения инородцев бывшей Российской империи и тем самым сохранить территориальную цельность революционного государства[38]. Именно для этого большевики пошли не только на создание 12 протогосударств в виде национальных республик, но и на создание нескольких десятков других этногосударственных образований, образовавших причудливые иерархии: союзная республика – автономная республика – автономная область – автономный округ – автономный район. Более того, в 20-е годы массовой практикой стало образование еще меньших единиц – национальных сельсоветов!

Стоит ли напоминать, что распад исторической государственности России в 1991 г. произошел именно по тем линиям, что были прочерчены большевиками в виде республиканских границ, т. е. советские протогосударства успешно выполнили свою историческую функцию.

Именно об этом говорят сегодня те, кто называет ленинско-сталинскую национальную политику миной замедленного действия, взорвавшей пространство российской государственности именно 20 лет назад.

Более того, все дезинтеграционные процессы или попытки сецессии, предпринятые уже в постсоветских республиках, также проходили по линиям границ, в данном случае административным. Причем это касается как стран, в результате утративших часть территории «своей» бывшей союзной республики: Грузия (Абхазия, Южная Осетия), Молдавия (Приднестровье) и Азербайджан (Нагорный Карабах), так и стран, формально сохранивших территориальную целостность, но утративших на время или уже навсегда фактический контроль над территорией: Украина (Крым), Россия (Чечня и все больше Дагестан и другие северокавказские республики, а также Тува).

Таким образом, существовавшие в рамках СССР национально-государственные образования и здесь выступили в качестве институциональной основы для учреждения альтернативной государственности.

Возвращаясь к главной теме конференции – жизнь советских форм после смерти СССР, – следует признать: у нас нет никаких оснований считать, что нынешние российские этнократии, ведущие свой торг с федеральным центром за ресурсы в обмен на лояльность (достаточно вспомнить поразительные для здравого смысла цифры голосования за «Единую Россию» в нерусских регионах), выполняют для «своих» народов какие-то иные функции, помимо кокона будущего национального государства для титульной нации. В любом случае это очевидно применительно к той же Чечне, а также к Татарстану и Башкирии.

При этом очевидно, что ни одна нация из существующих сегодня на пространстве СНГ в виде народов суверенных государств 100 лет назад просто не существовала. Все они были созданы в результате систематической аффирмативной политики советского руководства, поддерживавшего нерусские национализмы на разных уровнях. Но прежде всего огромные усилия и ресурсы были затрачены в сфере образования и выдвижения местных кадров – так называемых «нацменов», а также активной культурной политики, направленной на изобретение национальных традиций, составление местных канонов и пантеонов и т. д. То есть все то, что в Восточной Европе делали национал-предприниматели в упорной борьбе с имперским дискурсом (например, в Австро-Венгрии), в СССР осуществлялось в рамках целенаправленной государственной политики!