Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых - Василий Звягинцев

Танк зарычал совсем уже невыносимо громко и попер напрямик, ломая заграждение, по азимуту в сторону Бельфора, где, колеблясь между надеждой и отчаянием, ждали их остальные «колонисты».

Не в силах сдержать любопытство — все ж таки не куда–нибудь, а в самый настоящий параллельный мир их занесло, — Вадим пошел по территории заставы.

Люди здесь в принципе жили почти так же, как и они сами.

Солдатские помещения — обычные казарменные, на десять–пятнадцать человек.

Двухместные каморки, очевидно, унтер–офицерские.

Железные койки, столы и стулья из металла и зеленоватой пластмассы. Книги и журналы на столах и тумбочках. Фотографии в журналах, пусть и с нечитаемыми подписями, — бесценные свидетельства чужой жизни. В данном случае — разведывательная информация. А анализировать таковую его в Академии учили.

Но этим он займется позже, а пока, на беглый взгляд, здешнее общество отличают весьма низкие моральные устои. Девяносто процентов иллюстраций — откровенная и грубая порнография. Нет, оно понятно, в изданиях для солдат красивые, в меру обнаженные, даже фривольные девицы — это нормально. Но здесь–то они не только абсолютно голые (а если кое–где кое–чем прикрыты, то выглядит это еще более вызывающе). Что же касается поз…

Но были и другие снимки, касающиеся повседневной жизни аборигенов, и они–то представляли наибольший интерес.

А если еще Розенцвейг поможет подписи прочесть…

Вадим собрал довольно толстую пачку журналов и затолкал их в сумку одного из висевших на крючках противогазов, предварительно выбросив прямо на пол коробку и маску.

В домиках, где жили офицеры, Ляхова поразило изобилие непривычной бытовой техники.

В каждой комнате на столах и тумбочках стояли странно оформленные дальновизоры, и не по одному, а как минимум по два, несколько отличающиеся конструктивно от тех, которые существовали дома.

Были там и радиоприемники, или устройства, сочетающие в себе радиоприемник, нечто вроде магнитофона, лента которого была заключена в плоские прозрачные коробочки, и подобие электропроигрывателя, но пластинки тоже были странные, маленькие и зеркально блестящие.

Вадим рассматривал их с жадным интересом, пожалуй, даже большим, чем Тарханов — оружие.

Тут ощущалась какая–то совсем иная техническая и промышленная культура.

И вот эта аппаратура имела надписи на европейских языках, в основном на английском, но изготовлена была во всех концах света, в USA (очевидно, так здесь обозначались САСШ, потому что рядом значилось — Нью–Йорк), в Англии, в Германии и, что особенно неожиданно, в Японии, Китае, Корее.

Причем изделий оттуда было больше всего. В нормальном мире эти слаборазвитые страны ничего сложнее термосов и карманных фонариков не производили.

И еще он нашел одну полезную, а в данном контексте и интересную вещь — географический атлас. Пусть тоже на еврейском, но уж линии границ разобрать можно. Пригодится для оценки обстановки.

А в примыкающем к столовой складе обнаружились достаточные запасы продовольствия. Правда, огромный, во всю стену, холодильник отчего–то разморозился и потек, из него отвратительно несло подгнившим мясом, но консервов, запечатанных коробок с походными рационами, бутылок и банок с минеральной водой и соками было в избытке, чтобы не один месяц кормить их маленький отряд.

А это сейчас было главное.

Пока Тарханов совершал «спасательный рейд», Вадим накрыл стол в павильоне, игравшем роль учебного класса, так как стены были завешаны плакатами с изображением легкого и тяжелого стрелкового оружия, боевых и транспортных машин, графиками и таблицами неизвестного содержания.

Он раскупорил сухие пайки, вскрыл несколько банок мясных, овощных и рыбных консервов, принес из столовой нужное количество тарелок, стаканов, ложек и вилок.

Все это было изготовлено из тонкой белой пластмассы и хранилось в заклеенных, целлофановых по виду пакетах. Очевидно, вся посуда здесь одноразового пользования. С гигиенической точки зрения удобно, но ведь насколько расточительно!

Всего одна рота в день должна использовать и выбрасывать несколько сотен комплектов! А если дивизия, корпус, армия? Всю землю только упаковками завалить можно.

Издалека донесся гул танкового мотора и лязг траков.

Ляхов вышел встречать.

…Вадим немного успел привыкнуть, а его друзья, страстно желавшие добраться до этой (вообще–то до другой, но это непринципиально) базы, оказавшись здесь, испытали очередное потрясение.

Пока шли по горам, внимания не обращали, не до этого было, а тут вдруг дошло!

Пусто ведь вокруг, как после нейтронной войны. Ни людей, ни животных, ни насекомых даже, хотя следы их недавнего присутствия наблюдались повсюду.

— И вот такая сейчас — вся земля! — слегка растерянно произнес Розенцвейг.

Одно дело — рассуждать о теоретической возможности, другое — оказаться наяву в «мертвом мире». Точнее — полумертвом, поскольку растения чувствовали себя здесь вполне нормально. По крайней мере, кустарники наподобие можжевельника, растущие вокруг домов и вдоль дорожек, выглядели сочными и свежими.

— Нам же спокойнее будет: по дороге ни тигров, ни волков, ни медведей опасаться не придется, — Тарханов исходил из чисто практической точки зрения.

— Зато и не поохотишься даже, всю дорогу придется консервами питаться, — уточнил Ляхов.

— Почему же только консервами, по пути наверняка найдется достаточно складов и холодильников с мясом и прочим, — возразил Тарханов.

— К вашему сведению, здешний холодильник не работает. Сломался, наверное. Мясо гниет, — сообщил Вадим. — Посему обед я приготовил холодный. Если разогреть консервы, так только на костре. Печь на кухне электрическая, тоже не греет.

— Холодильник не холодит, печь не греет, — словно пробуя слова на вкус, повторила Татьяна, присевшая на скамейку рядом с КПП, где Тарханов остановил танк. — А как бы они вообще могли это делать, если людей здесь нет?

Простой вопрос, но он поставил всех в тупик.

— Ведь правда, господа, — спохватился Розенцвейг, — как? Кто должен управлять электростанциями, как передавать сюда ток? Я, конечно, и всего остального не понимаю. — Он повернул круглую головку выключателя на щитке под навесом у входа в будку. Лампа в молочном плафоне загораться не пожелала.

— А я, кажется, знаю, — ответил ему Ляхов, который провел на заставе часом больше других, кое–как успел ее обследовать, отчего считал себя почти экспертом.

— Вы все время забываете теоретические предпосылки нашего предприятия. Хотя должны помнить их куда лучше, ведь это вы общались с Маштаковым и допрашивали нашего профессора.

Боковое же время! Ну, ты, Сергей, представь, собрался захватить ты вражескую базу. На этих холмах сидишь ты, вот здесь — они. Дизель–генератор здесь. Он работает. До момента, когда ты выстрелишь из гранатомета и взорвешь станцию, — еще десять минут. И все это время он будет работать. Так и в нашем случае.

А теперь представь, что ты сюда пришел уже через десять минут после выстрела, только не по прямому времени, а справа, слева, я не знаю… — Ляхов сам не мог понять и воспринять все это чувствами, а языком болтать, объясняя, — вполне получалось.

Как и в медицинских делах, впрочем. На деле соображаешь намного меньше половины, но пациенту рассказать, чем он болен и как его лечить, чтобы вылечить, — пожалуйста.

— Стоп–стоп, парень, — Тарханов немедленно сделал свои выводы. — Это что ж, если так, мы сейчас здесь если что взорвем или сломаем, оно и там, на нашей Земле, это… Как бы?

— Господа, господа, вот с этим экспериментировать не советую, — немедленно вмешался Розенцвейг. — Неизвестно, что на самом деле случится, но не забывайте, мы ведь еще и в прошлом по отношению к московскому времени. Книжки ведь почитывали на подобные темы…

— Почитывали, — со вздохом сказал Тарханов. И от того, что всяких фантастических романов и рассказов он прочитал предостаточно, стало ему совсем кисло на душе.

Тогда ведь, получается, и шагу не ступи, чтобы что–нибудь в будущем не нарушить. Хорошо, хоть бабочек здесь нет.

— Не драматизируйте, господа, — в очередной раз вмешался в ход рассуждений друзей Ляхов. — Все, возможно, обстоит совсем не так. Если мы предположили, что на будущее можно повлиять не иначе как в нем оказавшись, то зачем думать, что сейчас дела обстоят иначе?

Вполне возможно, что тут ситуация с односторонней проницаемостью. Мы пребываем на обочине дороги и влиять на то, что творится в магистральной струе, не можем…

Да ведь, кроме того, окружающая действительность, данная нам в ощущениях, не совсем та, откуда мы сюда пришли. Вот вы, Григорий Львович, прочитали то, что на заборе написано? Перевести можете? Или, к примеру, журнальчик?