Маленький Большой Человек - Томас Берджер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Боттс-то, Боттс, ну, как в воду глядел! Не знаю, говорит, мол, как там насчет индейцев, но то, что Кастеры нас окружили, это уж точно! В одночасье взлетев по служебной лестнице, я как раз очутился в окружении Кастеров, и все тяготы такового окружения испытал прямо-таки на своей шкуре; в какой-то момент я даже ехал впадать в тихое помешательство: их много – а я один; их-то много – а поговорить не с кем… С такой тоски я даже стал заговариваться… с этим, генеральским денщиком по имени Бэркман, но у этого малого, в отличие от того же Тома, набекрень была уже не шляпа, а то, что под ней (шляпу он натягивал прямо на нос), и будучи косноязычным тугодумом, этот страдалец, значится, служил: Заду – денщиком, а всем прочим – задом для битья (в плане остроумия), по. каковой причине и пребывал в постоянном напряженном ожидании всевозможных каверз и подвохов со всех, буквально со всех сторон, кроме как со стороны… тех же Кастеров. Только после пытки Бэркманом – ах, как же он отличался от своего уошитского предшественника! – сумел я разглядеть до дна всю глубину генеральского коварства: мой вещий язык, казалось, был обречен на молчание.
Между тем в степи уже начинало смеркаться, и часов около восьми, отмахав порядка тридцати миль, мы с Кас-тером одновременно решили, что пора бы и на ночлег. Однако едва наш полк расположился лагерем, как появились вестовые из разведотряда Ворон. Они привезли известие о том, что след Лакотов, резко свернув на запад, пересёк Волчьи Горы и вышел в долину Литтл Бигхорн или иначе – Жирная Трава, как называли её индейцы. След был совсем свежим, и это означало, что, возможно, уже на рассвете нам предстоит вступить в бой.
Новость о том, что индейская стоянка находится от нас всего лишь в нескольких часах перехода и что всё идёт к тому, что завтра запахнет порохом, несмотря на секретный ее характер, разлетелась по лагерю ещё до того, как Кастер ее досконально переварил и сделал соответствующие распоряжершя. Как распространяются такие вести я вам, конечно, не скажу; скажу только что сержанту Боттсу эту новость доложил лично я к моменту нашей встречи он на скорую руку уже чего-то перехватил и, по обыкновению, собирался в обход по лагерю – сунуть нос куда просят и куда не просят.
– Ну, и что я тебе говорил? – сказал мне Боттс.- Завтра мы уже будем в деле, а Терри с Гиббоном ещё топать и топать как минимум сутки. Даже на разбор скальпов не успеют. Придут, а все уже кончено. Обскакал их Крепкий Зад! Зад, он хоть и большая задница, а вишь – не только крепкий, а ещё и умный!
Я попросил Боттса говорить потише, ибо наш разговор проистекал в непосредственной близости от командирской палатки, где даже у стен могли быть командирские уши, но Боттс только отмахнулся – командирские уши были заняты тем, что как раз в эту минуту выслушивали Кастера, а Кастер, как водится, выслушивал себя.
– Так что в данный момент им не до нас,- ухмыльнулся Боттс- Но трепотню и впрямь пора кончать, потому как бойцы заждались…
Я это к чему рассказываю? Понимаете, при всех своих недостатках, ну там, языкастости, склонности к злоупотреблениям вредными напитками, солдафонской, опять же, грубости обхождения, Боттс был совсем не плохим, а очень даже хорошим сержантом, а уж о солдатах пекся, как о родных детях, очень за них переживал.
– Ох, уж эти рекруты,- вздыхал он по поводу подготовки новобранцев,- пороху никогда не нюхали, что ли? Он ещё и в бой не вступал, а слазит с коня – смотришь, а у него уже поджилки трясутся! Может, он и коня никогда не видал, а? Спрашиваешь, а он не мычит не телится, вернее – только то и делает, что мычит… А стрельба? Просто зла не хватает! Ему не сегодня-завтра под пули лезть, а он из карабина стрелял всего два раза в жизни, да и то – не в живую натуру, а уже в готовый натур-морт из какой-нибудь тыквы… А индейцы? Ему с ними сражаться, а он, если и видал их, то только издали; а если и не издали, то уже не индейцев, а – чёрт его знает кого!?- вроде тех бездельников и попрошаек, что так и шастали вокруг форта – пожрать да выпить на дармовщину. Но разве ж то индейцы, Джек?! И вот я им говорю: спокойно, ребята, помните, что «Спрингфилды» от быстрой стрельбы нагреваются, и тогда заедает выбрасыватель; а что до магазинных винтовок, какими, значит, и являются те же «Винчестеры» или «Генри», которых шустрые доброхоты понапрода-вали индейцам, то в панику вдаряться нечего – достать вас может только шальная пуля, потому как «Спрингфилды» бьют в два раза дальше. Отсюда ясно, что пока тот индеец доскачет, чтобы сделать в тебе дырку, ты без лишней спешки успеваешь проделать в нем две, так что шансов скопытиться у вас, ребята, слава Богу, вдвое меньше, чем у ваших врагов!
Насчет шансов я бы с Боттсом поспорил, а вот озабоченность его подготовкой рекрутов я вполне разделял. Рекруты составляли едва ли не треть наших сил. Были среди них и неудачливые ирландцы, и пара-тройка итальянцев и даже немцы. С немцами, с теми вообще выходил какой-то странный военный казус: многие из них драпанули в штаты как раз опасаясь призыва в свою немецкую армию – и что же? – пошатавшись по портовому востоку и не найдя применения своим рабочим рукам исключительно в меру языковых трудностей, они, опять же, попадали в армию, но уже в американскую, и уже в качестве американских солдат отправлялись на фронтир, где неразборчивые индейцы, значится, и снимали с них скальпы, выпускали кишки и дырявили почем зря из «Винчестеров», «Генри» и какой-то совсем допотопной рухляди. Помирать не до срока и так радости мало, но этим ребятам, им и вовсе не позавидуешь – это как-то, знаете, даже ни в какие ворота не лезет: смотаться от одной армии, чтоб угодить в другую, и забраться на край света, чтобы с тебя там снимали скальп, это даже совершенно обидно… А ещё как подумаешь, Что с их мычанием им даже не втолкуешь, что звук «чмок» издают не только поцелуи, то и совсем горько делается: эту истину им приходилось постигать на собственном же, увы, запоздалом опыте.
В думах об этих несчастных мы и стали прощаться с Боттсом, как вдруг из офицерской палатки донеслось Негромкое песнопение; мы переглянулись и остались послушать. Офицерский хор исполнил «Энни Лаури», затем ещё что-то столь же трогательное и не способ ствующее поднятию боевого духа; затем – «Спасибо тебе, Господи, за благодать Твою», отчего мне сразу пригрезилась наша церквушка на Миссури, а с нею и Преподобный с его Преподобной Супругой – даже слеза прошибла. И ведь понимаете, как песнопение оно конечно, не отличалось особой слаженностью – оно' прямо скажем, было не ахти какое, вот именно, что не ангельское, а до глубины души офицерское, но в этой дикой пустоши, где до нас, может, и нога-то белого человека никогда не ступала, от этих песен повеяло чем-то таким простым и безыскусным – вот как тепло родного очага, так что послушать выступление офицерского хора собрались не только мы с Боттсом, но и внушительная толпа рядовых, включая, промежду прочим, как и тех, кто не смыслит в пении, так и тех, кто слабоват в английском,- вот какова она, волшебная сила искусства; жаль, что не все это понимают…