Вся Урсула Ле Гуин в одном томе - Урсула К. Ле Гуин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сначала он не старался заговаривать с ними, опасаясь навлечь на них неприятности, однако его тюремщики замечали их, только когда хотели отдать то или иное распоряжение, видимо считая их надежными — и по веской причине. Смутьяны-рабы, которые вырвались из поселков, убили надсмотрщиков и хозяев, уже давно исчезли без следа: погибли, сбежали или были возвращены в рабство. У последних на обеих щеках были выжжены глубокие кресты. А это были хорошие пыльные. Вполне вероятно, что они все время хранили верность. Многие невольники, особенно личные рабы, напуганные Восстанием не менее владельцев, пытались защищать хозяев или бежали вместе с ними. Предателями они были не больше, чем владельцы, которые освободили свое имущество и сражались на стороне Освобождения. Ровно настолько, и не больше.
Девушек, работавших в полях, приводили в дом по одной, чтобы служить постельницами мужчинам. День за днем два пытавшие его парня уезжали утром в машине с использованной постельницей и возвращались с новой.
Камза, одна из двух молодых невольниц в доме, ни на минуту не расставалась со своим младенцем, и мужчины не обращали на нее внимания. Вторая, Хио, была той, напуганной, которая прислуживала ему. Туалнем пользовался ею каждую ночь. Остальные на нее не посягали.
Когда они или другие рабыни оказывались рядом с Эсданом в доме или в садах, то опускали руки вдоль боков, прижимали подбородок к груди, опускали глаза и замирали — формальная поза почтения домашнего, стоящего перед господином.
— Доброе утро, Камза.
Она ответила позой почтения.
Прошло уже много лет с тех пор, когда ему приходилось соприкасаться с законченным продуктом многовекового рабства — с такими, которых при продаже рекомендовали как «безупречно обученное, исполнительное, беззаветно преданное личное имущество». Подавляющее число невольников, с которыми он был знаком, — его друзья и сотрудники — принадлежали к городским арендным, к тем, кого их владельцы предоставляли компаниям и корпорациям для работы на заводах, фабриках или там, где требовался квалифицированный труд. Кроме того, он был знаком со многими полевыми рабами. Эти вообще крайне редко видели своих хозяев, они работали под началом надсмотрщиков-гареотов, а их поселками управляли вольнорезаные — кастрированные — единицы имущества. И те, кого он знал, почти все были беглыми, кого под покровительством Хейма, подпольной организации имущества, переправляли тайными путями на Йеове. Никто из них не был настолько лишен начатков образования, возможности выбора и хоть какого-то представления о свободе, как невольники тут. Он успел забыть, что такое хорошие пыльные. Он забыл абсолютную непроницаемость тех, кому отказано в личной жизни, забыл замкнутость ничем не защищенных.
Лицо Камзы было безмятежным и не выражало никаких чувств, хотя он слышал, как она иногда очень тихо разговаривала со своим младенцем и напевала что-то радостное и веселое. Как-то днем он увидел, что она сидит на балюстраде большой террасы и что-то готовит, а ее младенец висит у нее за спиной, укутанный в платок. Он прохромал туда и сел поблизости. Помешать ей при виде него отложить доску и нож и встать, опустив руки, глаза и голову, в позу почтения он не мог.
— Пожалуйста, сядь, пожалуйста, продолжай работать, — сказал он.
Она подчинилась.
— Что ты чистишь?
— Дьюили, хозяин, — прошептала она.
Он часто и с удовольствием ел эти овощи и теперь с интересом наблюдал за ней. Каждый большой деревянистый стручок надо было раскрыть по сросшемуся шву. Задача не из простых: сначала определить нужную точку, потом несколько раз нажать лезвием, поворачивая его. А когда стручок открывался, нужно было по очереди извлечь мясистые съедобные семена, отделяя их от крепкой внутренней оболочки.
— А остальное есть нельзя? — спросил он.
— Нет, хозяин.
Очень трудоемкий процесс, требующий силы, сноровки и терпения. Ему стало стыдно.
— Я никогда еще не видел сырые дьюили.
— Да, хозяин.
— Какой хороший малыш, — сказал он, чтобы что-то сказать.
Младенец в платке, чья головка лежала у нее на плече, смутно смотрел на мир большими иссиня-черными глазами. Он ни разу не слышал, чтобы младенец плакал. Какое-то не совсем земное создание, но, впрочем, ему никогда не приходилось иметь дело с маленькими детьми.
Она улыбнулась.
— Мальчик?
— Да, хозяин.
— Камза, пожалуйста, — сказал он. — Меня зовут Эсдан. И я не хозяин, я пленник. Твои хозяева — хозяева и надо мной. Ты будешь называть меня по имени?
Она не ответила.
— Наши хозяева не одобрят?
Она кивнула. Уэрелиане кивали, не наклоняя голову, а откидывая ее. Он давно уже к этому привык. И сам кивал так. И поймал себя на том, что вдруг снова воспринял ее кивок как неожиданность. Плен, обращение с ним здесь дезориентировали его, заставили утратить ощущение реальности. Последние дни он много думал о Хайне, чего не случалось уже годы и годы. Десятилетия. Уэрел стал для него домом, а теперь больше не был. Нелестные сравнения, неожиданные воспоминания. Отчуждение.
— Они посадили меня в клетку, — сказал он так же тихо, как говорила она, и споткнулся на последнем слове. Он не мог выговорить его целиком: клетка-укоротка.
Снова кивок. И на этот раз — в первый раз — она посмотрела на него. Как краткий проблеск. Потом беззвучно произнесла «я знаю» и взяла новый стручок.
Он не нашел что сказать еще.
— Я была щенком, я жила там, — добавила она, взглянув в сторону поселка, где висела клетка. Она полностью контролировала свой журчащий голос, как и все жесты, все движения. — До того, как дом сожгли. Когда хозяева жили в нем, они часто вешали в клетке. Один раз мужчина висел, пока не умер там. В ней. Я видела.
Молчание.
— Мы, щенки, никогда не ходили под ней. Никогда там не бегали.
— Я заметил, что… что земля там внизу другая, — сказал Эсдан так же тихо. Во рту у него пересохло, дыхание стало прерывистым. — Я увидел, глядя вниз. Трава. Я подумал, вдруг это… где они… — Его голос замер.
— Одна бабушка взяла палку, длинную. С тряпкой на конце, намочила и подняла к нему. Вольнорезаные смотрели в сторону. Но он все-таки умер и гнил там.
— Что он сделал?
— Энна, — сказала она. Отрицание, которое он часто слышал от имущества: я не знаю, это не
