Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В отчаянной попытке получить хлеб Временное правительство с 1 августа подняло твердые цены в два раза…, но тщетно. «Надвигается продовольственный кризис, — приходил к выводу в своем дневнике 19 августа просвещенный московский обыватель, — уже для Москвы не везут хлеба. С сегодняшнего дня по карточкам отпускается на человека только полфунта»[2785]. 25 августа в газете «Московский листок» был сделан неутешительный вывод: «Правительство не решается отменить твердые цены, так как это означало бы банкротство казны. Скачок цен на хлеб при отмене твердых цен явился бы непосильным для государственного казначейства… Выхода в том направлении, в котором продовольственная политика ведется сейчас, — нет. И мы неудержимо катимся к продовольственной катастрофе»[2786]. Подобные настроения были и в столице, и «со второй половины 1917 г., — вспоминал кадет Г. Гинс, — начинается бегство из голодного Петрограда в хлебные места…»[2787].
Описывая сложившееся положение, в своем воззвании от 29 августа Временное правительство подчеркивало, что правительственные запасы беспрерывно уменьшаются; «города, целые губернии и даже фронт терпят острую нужду в хлебе, хотя его в стране достаточно»; многие не сдали даже прошлогоднего урожая…»[2788]. В августе-сентябре было отмечено несколько случаев захвата районных комиссариатов разъяренными москвичами. Так, 27 августа 2-й Сущевский комиссариат был окружен толпой, кричавшей «Дайте хлеба» и угрожавшей разгромом. В тот же день аналогичные события произошли в других районах»[2789]. На почве продовольственной сумятицы происходят беспорядки в Астрахани, в Ташкенте и в Киеве[2790].
31 августа просвещенный московский обыватель отмечал, «если скоро не засыпаешь — значит голоден… И это происходит чуть не ежедневно»[2791]. В сентябре министр продовольствия С. Прокопович заявлял: «Мы в Петрограде одно время понизили норму выдачи хлеба до ½ фунта. А сейчас опять повысили до ¾ фунта. Вот вам положение. Его я даже не могу назвать разрухой — это хозяйственное разорение»[2792].
«Положение дел в Донецком бассейне с каждым днем ухудшается…, — сообщала 6 сентября газета «Русская Воля», — Главным бедствием, которое уже надвигается на Донецкий бассейн, является голод. Несмотря на то, что Екатеринославская губерния сняла богатый урожай, крестьяне хлеба рабочим не дают… На просьбы продовольственных комитетов продать хлеб крестьяне заявляют: денег нам не надо, денег у нас и так много, дайте нам железа и мануфактуры»… Если не будут предприняты самые энергичные меры…, то добыча угля будет падать с каждым днем, железные дороги, фабрики и заводы вынуждены будут прекратить свою деятельность в ближайшее время»[2793].
Симбирский губернский комиссар Временного правительства Головинский, в начале сентября призывая крестьян сдавать хлеб, говорил: «мы должны предупредить голод и организовать дело так, чтобы голодная толпа не была вынуждена искать сама то, что мы ей обязаны дать. Голод — плохой советчик; голодные люди могут оказаться от своих гражданских прав, и от сознания человеческих обязанностей и винить их в это будет нельзя. Я предлагаю свободным земледельцам Симбирской губернии вполне сознательно исполнить то, что от них требует закон и необходимость настоящего момента и предупреждаю, что… мною будут применены все меры для понуждения, имеющиеся в распоряжении Временного правительства»[2794].
Однако никакие увещевания не действовали. Настроения крестьян в сентябре 1917 г. наглядно передавали слова одного из них, заявлявшего И. Бунину: «в городе голод пошел. Голод, голод!.. Товару нет. Нипочем нету. Приказчик говорит: «хлеба дадите, тогда и товару дадим». А я ему так: «нет уж вы ешьте кожу, а мы свой хлеб будем есть». Только сказать — до чего дошло. Подметка 14 рублей»[2795]. Сопротивление крестьян хлебной монополии приобретало все более яростный характер, например, 16 сентября «Русские Ведомости» сообщали, что «в селе Большие Сундыри…, в связи с недовольством хлебной монополией, крестьяне подвергли зверской пытке, жарили на костре и затем убили председателя волостной продовольственной управы Запольского»[2796].
«Идет, гудет по Руси погромный гул, трещат продовольственные лавки, морем разливанным льется спирт и вино, трещат кости продовольственников, бессмысленно, дико и нелепо идет братоубийственная борьба, — сообщала 16 сентября газета «Русская Воля», — Тамбов, Козлов, Орел, Харьков, Елисаветград, Астрахань, Баку, Ташкент — везде одна и та же картина… В русло голодных бунтов втянуты все дурные инстинкты народные: и тяга к водке, и национальная вражда, и органическая нелюбовь к интеллигенции, и дикое озорство и варварство, порожденное безграничной темнотой и невежеством. Все служит погрому. Все идет на потребу. Найдется ли рука, которая остановила бы это бурливое течение?»[2797]
В начале осени в городах начались «голодные бунты»[2798]. «Мы должны прекратить свои уговор, — призывал в своем выступлении в сентябре 1917 г. министр продовольствия С. Прокопович, — Переход к принуждению теперь совершенно необходим. Это необходимо, и без этого мы не сможем спасти ни дело нашей родины, ни дело нашей революции»[2799]. 16 октября на заседании Предпарламента, процитировав телеграмму командующего Северным фронтом ген. Черемисова, указавшего, что голод является «главной причиной морального разложения армии…», С. Прокопович еще раз подтвердил, что «хлебная монополия, несмотря на удвоение цен, в условиях бестоварья оказывается недействительной и… при данном положении дел для хлебных заготовок придется употреблять военную силу»[2800].
5–7 октября помощник главного военного интенданта ген. Н. Богатко сообщал военному министру и его помощнику «о катастрофическом положении довольствия войск внутренних округов и о полной несостоятельности продовольственных комитетов справиться с порученным им делом…» вследствие чего им «должно быть предоставлено право производить реквизиции с требованием от командующих войсками назначения для таковых реквизиций вооруженной силы»[2801].
Последний военный министр Временного правительства А. Верховский 20 октября на соединенном заседании Комиссии (Совета Российской Республики) по обороне и по иностранным делам констатировал: «Дача хлеба на Западном фронте уменьшена до 1 ф…, сейчас подается 20 вагонов вместо необходимых 122. На Северном фронте положение было настолько критическим, что потребовался подвоз провианта пассажирскими поездами; тем не менее фронт уже начинает испытывать голод… Весьма печально дело и в тыловых округах: Московский округ живет со дня в день, прибегая нередко к силе оружия для добывания припасов…». «На улучшение продовольственного дела нельзя надеяться в виду того, что все народное хозяйство неудержимо разрушается, и запасы продуктов истощаются. Уже сейчас недостаток продовольствия побуждает
