К началу. История Российской Империи - Михаил Яковлевич Геллер

Борис Чичерин нашел удачную формулу: закрепощение одних влекло за собой закрепощение других. Следовательно, освобождение одних должно было, по твердому убеждению крестьян, повлечь за собой освобождение других. Дворяне получали землю и крестьян за службу государю. Как только они освободились от службы, их власть над землей и крепостными перестала быть оправданной, легитимной. Несбывшиеся надежды, вызванные манифестом 1762 г., взорвались крестьянской войной под предводительством Емельяна Пугачева десять лет спустя.

Свержение Петра III не было вызвано его эксцентричностью, нелепыми выходками или разумными декретами. Он мог бы править до естественного конца своих дней, если бы не амбиции супруги. Заговор против Петра III - один из наиболее подробно описанных эпизодов русской истории. Имеются свидетельства участников и очевидцев. В их числе записи и письма Екатерины II, записки Екатерины Дашковой, видевшей себя - не совсем обоснованно - главной причиной заговора, подробные донесения послов, отлично знавших кулисы дворцовых интриг. На эту тему написаны исторические исследования, романы, сделаны фильмы. Тем не менее, многое из деталей «заговора императрицы» остается невыясненным.

Мысли о недопущении Петра на трон возникли в конце царствования Елизаветы, планы замены наследника составлялись Бестужевым-Рюминым, воспитателем Павла, сына Петра III и Екатерины, Никитой Паниным и другими. Выдвигалась идея отстранения Петра, замены его семилетним Павлом с назначением Екатерины Регентшей. Кое-кто помнил о том, что был еще жив (в Петропавловской крепости) император Иван Антонович. Все это были, однако, идеи, разговоры, неопределенные мечтания. Имелся также Испытанный инструмент переворота - гвардия. Нити заговора плелись вяло, неумело, в страхе - Петр III был законным государем. Два толчка, данные императором заговорщикам, двинули механизм переворота. Екатерина убедилась, что Петр собирается взять в жены Елизавету Воронцову, гвардия поверила слухам, что царь хочет ликвидировать ее, как в свое время Петр I ликвидировал стрельцов.

Заговорщиков было мало, у них не было ни подлинного руководителя, ни уверенности в успехе. В то же время на стороне Петра был фельдмаршал Миних, опытный военный, командовавший голштинцами, преданными императору. После захвата заговорщиками Петербурга, фельдмаршал рекомендовал императору, жившему в Петергофе, сесть на корабль и отправиться в Померанию, где стояла русская армия. Петр III не мог ни на что решиться. Петр III, скажет историк, был сведен с трона, как ребенок, которого отправляют спать. Он попросил после ареста оставить ему четыре самые дорогие для него вещи: скрипку, любимую собаку, слугу арапчонка и Елизавету Воронцову. Ему дали все, что он просил, кроме Воронцовой, которую отослали в Москву и выдали замуж.

Можно признать полную правоту Василия Ключевского, назвавшего переворот «самой веселой и деликатной революцией из всех, нам известных, не стоившей ни одной капли крови». Это была - его выражение - «настоящая дамская революция». Историку показалось, что «веселая и деликатная революция» стоила слишком много вина: торжественно въехав в Петербург 30 июня 1762 г., Екатерина приказала открыть все питейные заведения. Но, как подсчитали владельцы, было выпито всего на 24 тыс. рублей с копейками. Даже по тогдашним ценам это было не слишком много.

Глава 7

ПРОСВЕЩЕННАЯ ГОСУДАРЫНЯ

…Плачевное состояние, о коем токмо должно просить Бога, чтоб лучшим царствованием сие зло истреблено было.

…Время Екатерины было счастливейшее для гражданина российского; едва ли не всякий из нас пожелает жить тогда, а не в иное время.

Прямо противоположные мнения двух русских историков о царствовании Екатерины II, помимо различий во взглядах и характерах, объясняются и тем, что князь Щербатов, историограф и публицист, автор сочинения «О повреждении нравов в России», был современником Екатерины II, служил при ее дворе, а Николай Карамзин писал свою «Записку о древней и новой России» через 15 лет после смерти императрицы. Карамзин не скрывал, несмотря на свое восхищение, «некоторых пятен» блестящего царствования Екатерины. Перечисляя «пятна», он указывал на «повреждение нравов», на то, что «торговали правдою и чинами», признавал, что императрица «не видела или не хотела видеть многих злоупотреблений». Карамзин отметил важную особенность отношения к царствованию Екатерины II: в последние годы ее жизни «мы более осуждали, нежели хвалили». Потомки судили «Северную Семирамиду» значительно более благожелательно, чем современники. Выражается в этом приговор «суда истории»: отметается то, что имело лишь преходящее значение, остается - и положительно оценивается - то, что потомки признали важным, ценным.

Важность и ценность деяний государя - понятия относительные, оценка деятельности Екатерины II вызывала острые споры среди историков, как русских, так и нерусских. После Петра I только Екатерина II вызывала такие противоречивые мнения. Причем оценка деятельности императрицы не диктовалась «партийными» взглядами. Князь Щербатов, убежденный консерватор, твердо веривший, что «повреждение нравов в России» началось с Петра I, критиковал екатерининское время так же беспощадно, как автор «Путешествия из Петербурга в Москву» Александр Радищев, убежденный либерал с заграничным университетским образованием. Точка зрения Николая Карамзина, певца самодержавия, верившего, что царствование Екатерины II было «счастливейшим временем», полностью совпадало с взглядами советского историка Евгения Тарле, написавшего в 1945 г. «Дипломатию Екатерины II», восхвалявшую сталинские победы.

Когда французская художница г-жа Виже-Лебрен приехала в Петербург, чтобы написать портрет великой государыни, любимицы французских философов, один из русских знакомых дал ей совет: «Возьмите вместо холста карту русской империи; как фон - мрак ее невежества; вместо драпировки - остатки истерзанной Польши; колоритом - человеческую кровь; рисунком на заднем плане - памятники царствования Екатерины…». Биограф Екатерины комментирует: «В этой мрачной картине есть своя доля правды. Но в ней нет оттенков»1. К этому можно добавить, что французская художница навестила Россию в конце царствования Екатерины II.

Начало казалось радужным. В еще большей степени оно казалось удивительным. Свержение императора не было, конечно, неожиданным. После смерти Петра I перевороты шли один за другим. Более удивительным было восхождение на престол немецкой принцессы, не имевшей в себе ни капли крови Романовых. Этого нельзя было сказать ни об Аннах, ни о Елизавете, ни о Петре III, в жилах которых текло по 50% романовской крови. Но и здесь был прецедент: Екатерина I стала императрицей, поскольку была супругой Петра I. Екатерина II предъявила свои права на русский престол как супруга Петра III. В первом случае император умер. Во втором его убили (каким образом историки так и не выяснили). Если говорить о правах, то, возможно, принцесса Ангальт-Цербстская, ставшая Екатериной II, имела их не больше, чем литовская крестьянка, ставшая Екатериной I.

Впрочем, о правах речи не было. Произошел беззастенчивый захват власти, произведенный горсткой заговорщиков, главную силу которых составляли Орловы - четверо братьев, служивших в гвардии. Григорий Орлов был любовником Екатерины. Княгиня Дашкова, вспоминая много лет спустя о событиях решающей ночи с 27 на 28 июня 1762 г., рассказывает, что, узнав об аресте одного из гвардейцев-заговорщиков, выбежала на улицу, признала в проезжавшем всаднике одного из Орловых, велела ему «молнией мчаться в Петергоф и от моего имени сказать ее величеству, чтобы она не мешкая садилась в присланную за ней наемную карету и ехала в Измайловский полк, где ее тотчас провозгласят государыней»2. Екатерина Дашкова сильно преувеличила в «Записках» свою роль в заговоре, но события развивались примерно так, как она описывает. Екатерина явилась в казарму Измайловского полка. Орловы с товарищами разбудили солдат, которым приказали кричать: «Да здравствует императрица». Приведенный под руки священник пробормотал слова присяги, поднял крест, и ждавшие раздачи водки гвардейцы присягнули императрице Екатерине П.

Французский свидетель «путча» Рюльер пишет о «революции 1762 г.»: «Чтобы сделаться самодержавной властительницей самого обширного государства в мире, прибыла Екатерина между семью и восьмью часами: она отправилась в дорогу, поверив на слово солдату, везли ее крестьяне, сопровождал любовник, и сзади следовали горничная и парикмахер»3. Столетие спустя безжалостный сатирик Салтыков-Щедрин, рассказывая «историю одного города», в которой нетрудно узнать насмешливую историю государства российского, не забывает об очередной претендентке на губернаторское место в городе Глупове, «ревельской уроженке Амалии Карловне Штокфиш, которая основывала свои претензии единственно на том, что она два месяца жила у какого-то градоначальника в помпадуршах». Захват власти сатирик изображает, основываясь на исторических источниках: «К толпе подъехала на белом коне девица Штокфиш, сопровождаемая шестью пьяными солдатами…»4. Не менее зло пишет о «веке императриц» Александр Герцен, демократ и эмигрант: «Тупоумные принцы, едва умевшие говорить по-русски, немки и дети садились на престол, сходили с престола… горсть интриганов и кондотьеров заведывала государством».